– Не неси чушь, Пётр, – злобно отвечал Кайо, сжимая руку жены, – Она будет инвалидом, если проснётся. Нужно ли такое ей самой?

– Дайте хоть шанс!

Мэрит тогда взглянула на него с такой грустью в глазах и с таким сожалением, что всё внутри психолога рухнуло. Это был тот самый раз, когда он почувствовал свою беспомощность. Злость куда-то пропала, как сахар растворяясь в горячем от спора воздухе. В этот день нужно было проводить сеанс с юной Беатрис Стейро, но Пётр не знал, что делать с собой, не говоря уже о ком-то другом. Когда холодный ветер пробудил мужчину от гипноза, он понял, что работу выполнять нужно, несмотря на все свои внутренние невзгоды.

И сейчас, сидя напротив маленькой девочки двенадцати лет, Пётр понял, что поступил правильно. Он сможет решить свои проблемы самостоятельно, а Беатрис нет. Она же не виновата в том, что сейчас происходит у него внутри? В какой-то степени даже Пётр виновен в том, что та авария произошла. Если бы…

Психолог покачал головой в разные стороны, вытряхивая все эти мысли из головы. Сколько бы он ни пытался прекратить винить себя, неизведанная нереальная часть тела ныла только при одном воспоминании о том дне. Габриэль все два месяца не общался с ним, хоть и вышел из больницы почти сразу. Как и говорила та женщина из скорой, он отделался только переломами рёбер. Ребекка вышла совсем недавно. Несколько дней назад, если Петру не изменяла память. Но она не разговаривала даже с родственниками, как и Беатрис. Нельзя было точно сказать, останется ли она в Осло или же вернётся обратно в Германию. Была бы возможность, то, может быть, Пётр бы тоже…

– Ты сделала то, что я тебя просил? – мягким голосом спросил мужчина, что было большим усилием для него.

Карие глаза взглянули на него. Беатрис имела такую необычную способность, как быстро хлопать своими длинными густыми ресничками, и очаровательно стрелять глазками в разные стороны. Она выглядела, как испуганный маленький зверёк, которого загнали в ловушку. Но когда она понимала о чём идёт речь, тихий смешок разносился по маленькому кабинету. Рядом с белым креслом, на котором обычно сидела девочка, стоял розовый рюкзак с большим количеством брелоков на бегунке. Из него Беатрис достала папку, набитую рисунками и разными поделками, которые они стали делать по совету Петра. Раньше девочка очень любила играть на фортепиано, но после смерти матери прикасаться к чёрно-белым клавишам она не могла. Пётр понимал это. Этот предмет ассоциировался с умершей матерью и стоило найти другое развлечение для ребёнка. Этим развлечением стало рисование.

В самом начале рисунки содержали много красных и чёрных оттенков, что было тревожным звоночком. Никаких точных фигур, только абстрактные каракули. Пётр даже подумал, что такие рисунки можно выставить на аукцион современного искусства. Ведь в них так много эмоций и скрытого смысла. За этим же гонятся все эти люди, посещающие подобные мероприятия?

Спустя два месяца результат был виден на лицо. Даже в прямом смысле. Юная Стейро стала показывать свои эмоции и вести диалог. Не так, как раньше, без умолка, но это тоже было достижением.

– Что ты нарисовала?

– Мы с папой ходили в зоопарк и там были львы и жирафы, – тыкала девочка на нарисованных животных своими пальчиками, – У меня не было жёлтого, поэтому лев у меня получился не такой, какой был там. Теперь он розовый.

– Я думаю, что он выглядит даже лучше с таким окрасом, – подбодрил Пётр, – Очень необычно. Кого вы видели там ещё?

Беатрис немного подумала и воскликнула:

– Голубей!

Психолог задумался, а потом громко рассмеялся. Да, голубей можно увидеть только в зоопарке. Удивительные дети. Мужчина долго не мог убрать улыбку с лица после такого заявления.

– Тебе нравятся голуби?

– Мы, – замялась она, – всегда кормили голубей с мамой, когда ходили гулять в парк.

Кареглазая девочка стала медленно превращаться в тень. На её детском лбу появлялись морщинки, а в уголках глаз застыли кристаллики слёз.

– Беатрис, – Пётр положил свою большую руку на руку девочки и посмотрел в её глаза, – Настало время поговорить, как взрослые люди. Давай так, я поделюсь с тобой своими мыслями, а ты своими. Можешь говорить мне всё, что захочешь. И делать, что хочешь. Я не буду тебя держать.

Она молчала. Её рот слегка приоткрылся и краткое: «Не хочу» вырвалось из недр её грудной клетки, как рык того самого нарисованного льва. Психолог понимающе покачал головой и взял с тумбы лист со своими записями.

– Это задания на четверг. На другой стороне я написал задания для твоего папы, поэтому вам двоим нужно постараться. Проследи, чтобы он всё выполнял хорошо!

Пётр коснулся холодного кончика носа Беатрис, и она улыбнулась. Её увлекали все задания, которые давал ей психолог и с огромной радостью выполняла их. Беатрис всегда была занята, поэтому времени на то, чтобы думать не было. Главное, найти оптимальное количество заданий, чтобы не перегрузить ребёнка и ещё больше не вогнать его в депрессию. Когда-то Пётр согрешил таким неразумным действием, но повезло, что на тот момент он лечил себя.

– Я всё сделаю! – пообещала девочка, складывая всё в рюкзак.

После сеанса, когда в центре все расходились по домам, Пётр столкнулся в коридоре с Робертом. На его фоне студент выглядел, как единственная грозовая туча на чистом небе. Даже белая джинсовая куртка не могла затмить светящееся лицо директора. Заметив своего сотрудника, Нильсен своим громким голосом позвал его. Пётр зажал ключи в кулаке и с округлившимися глазами повернулся к мужчине.

– Испугался? – с улыбкой во все тридцать два зуба спросил Роберт, – Как всё прошло?

– Бывало и лучше, но прогресс есть, – ответил психолог на второй вопрос.

– Ты домой?

– Ага.

– Давай подвезу. Нам всё равно по пути.

– Я хотел бы прогу..

– Пошли! Я хочу с тобой поговорить.

После последней фразы Пётр грубо ругнулся про себя. Скорее из-за такого стечения обстоятельств, а не конкретно на Роберта Нильсена. Почему это всё должно было произойти именно сегодня? Именно так?

Машина директора психологического центра блестела так, словно её облили маслом. Но чёрный цвет был действительно чёрным. Возможно, эта машина не знает, что такое пыль, не говоря уже о грязи. Роберт с задорным свистом сел за водительское место, ожидая своего пассажира. Павлов запрыгнул внутрь и сразу почувствовал запах спелых яблок. Воображение уже само нарисовало целую корзину красных плодов, которые только сняли с мощных веток дерева. Осталось только протянуть руку к яблокам и откусить, чувствуя уже на зубах сладкий сок.

– Что там у тебя случилось? – спросил Нильсен студента, пока тот был в руках своего воображения.

– Ничего особенного. Беатрис просто нужно время, чтобы она могла довериться мне, поэтому…

– Я не про это, – поменял тон мужчина, нахмурив брови, – Про Лолиту.

Некоторое время Пётр не мог ничего ответить. Он смотрел на директора, на его уложенные гелем смоляные волосы, светлую куртку с расстёгнутыми карманами, чёрные глаза, которые иногда казались пустыми. Он смотрел и не мог понять, что этот мужчина спрашивал у него. Говорил ли он вообще на его языке? Как же сильно наш мозг может шутить над нами.

– Не понимаю…

– Я работаю в психологическом центре. Через меня прошло столько людей, что я вижу их насквозь. Эти два месяца, пока ты работаешь с нами, твоё состояние было обеспокоенным, но сегодня ты будто в мумию превратился. Вряд ли ты стал таким только из-за Беатрис. Поэтому могу предположить, что что-то случилось с Лолитой.

Ну да, Пётр совершенно забыл, что здесь психолог не только он. Пассажирское сидение превратилось в кресло в кабинете у психолога, где пациентом был он. Теперь он понимал, что чувствовала его кареглазая девочка, когда её попросили рассказать всё, что она чувствует. Это было чертовски сложно. Хотя бы потому, что тебе приходится рассказывать это самому себе. Признаваться в тех вещах, которые ты держал под замками, как ящик Пандоры. Павлов поник и тяжело вздохнул.