– Ну-ну. И с каждым годом, похоже, становишься все более языкастым. Однажды ты начнешь мне откровенно хамить.

Сильвенио с беспокойством проследил за тем, как он властно разводит его ноги шире.

– Быть может, мне просто надоело терпеть молча, сир…

Аргза хмыкнул: несмотря на то что он был разбужен среди ночи, настроение у него было весьма благодушное.

– Я и не предлагаю тебе терпеть молча. Стонешь ты весьма недурно. Только не заиграйся в свое завуалированное хамство, ладно? А то ведь я могу и ответить.

Сильвенио прикрыл глаза, изучающе проводя кончиками пальцев (наконец-то руки снова были свободны) по лицу нависшего над ним пирата: пока есть время, прежде чем его ощущения зашкалят за всякие разумные пределы, прежде чем Аргза перейдет к настоящим действиям, прежде чем ему станет не до анализа и сопоставлений каких-либо фактов.

– А вы, к слову, не изменились вообще. Я знаю, что у жителей Архагла тоже очень продолжительный срок жизни, но ведь, судя по фотографиям в архивах, вы выглядели точно так же и во времена первого созыва Альянса Двенадцати…

– Хочешь правды? О, не сомневаюсь, что хочешь. Правда – это то единственное, что ты хочешь всегда. – Аргза издал короткий беззлобный смешок. – Так вот. Ты ведь знаешь уже, что, по официальным данным, мой дорогой братец пропал без вести? Ну, он пропал, да, но не совсем без вести. Я забрал его жизненную силу.

Сильвенио вздрогнул и вновь распахнул глаза, откинувшись назад.

– Это запрещено, вы об этом знаете?

Страшный, безумно опасный ритуал забирания жизненной силы врага был не в ходу даже у всевозможных пиратов и контрабандистов: слишком уж хлопотно было впитывать целиком сущность врага, завладевая его умениями и знаниями и заодно прибавляя к своему жизненному сроку чужой. Ритуал больше был сродни поглощению, чем убийству, и оттого расценивался абсолютно во всех кругах общества как нечто уж слишком подлое. У Аргзы же, как оказалось, даже в этом отношении моральных принципов не существовало.

– Похищать детей и заставлять их работать на себя – тоже запрещено.

Да уж, логика этого человека всегда была столь же непрошибаема, сколь и цинична.

После, насытившись, Аргза снова откинулся на подушку, напоследок оставив ему еще одну метку на шее, чуть выше ошейника. Сильвенио был рад, что, по крайней мере, носит из-за этого ошейника высокие, почти до самого подбородка воротники. Он посмотрел на довольного, как сытый хищник, пирата, мельком удивляясь, как тому удается так быстро засыпать. Поразмыслил немного. Вспомнил о поджидающих его на остывающей половине огромной кровати кошмарах. И придвинулся к варвару ближе, осторожно устраивая свою голову на его широкой груди.

– Смотрю, ты окончательно ко мне привык, Лиам. Я думал, ты еще лет двадцать будешь пытаться держать дистанцию. – Аргза сквозь сон погладил его по волосам и накрыл сверху тяжелой рукой, словно дополнительным одеялом.

– Мне холодно, сир. И держать дистанцию с вами – абсолютно бесполезное занятие, вам ли не знать.

Аргза не ответил, только насмешливо хмыкнув. Сильвенио, уже согревшийся, некоторое время просто бездумно слушал гулкие удары здорового, сильного сердца варвара, прижавшись к его груди ухом. Сердце билось уверенно и успокаивающе, очень ровно, очень размеренно, как будто с осознанием собственной же важности: «тум-м-м, тум-м-м, тум-м-м». Он прикрыл глаза, доверяясь этому нехитрому ритму, и уснул до утра уже без снов.

Утро, правда, все равно наступило как-то неожиданно, и до конца Сильвенио выспаться все-таки не удалось. У него было много дел: настроить корабль на нужную скорость, чтобы успеть добраться до первой базы Федерации (добраться ровно к тому времени, чтобы это можно было счесть за демонстративное опоздание, а не за случайное), проследить за приготовлениями торжественного костюма Паука, узнать предварительно, взломав архив с электронными пригласительными, чтобы затем рассказать Аргзе, кто из нужных ему сейчас людей будет на Приеме и в котором часу, – и еще принести завтрак в спальню пирата.

– Не забудь о своем костюме позаботиться. – Голос Аргзы нагнал его уже в дверях.

– Что?

– Не притворяйся глухим. Ты идешь со мной.

– Мне позволено заметить, что я предпочел бы остаться здесь?

– Нет, разумеется. Все, выметайся и неси уже мой завтрак.

Прием в честь Дней Мира уже давно представлял собой исключительно скучную деловую вечеринку с фуршетом и нейтрально-крепкой дорогой выпивкой. Раньше этот Прием, впервые устроенный, что удивительно, по инициативе Федерации когда-то, являлся действительно благим делом: в течение трех дней каждые пять лет во всех доступных представителям закона уголках цивилизации временно прекращались все войны и даже на пиратов останавливали охоту. Все это было устроено в память о той самой большой войне с Федерацией, в которой погибло очень много невинных – не людей даже, а целых народов. Когда-то у этого мероприятия были вполне благородные цели, но сейчас это быстро превратилось в лишний повод для пиратов помозолить глаза властям и заодно всячески укрепить свои торговые и контрабандные связи. Проще говоря, Прием стал местом встречи всяческих отбросов общества – включая и желающих поблистать мелких чиновников и коррупционеров. Сильвенио, зная об этом, совершенно не хотел туда идти. Но ему все еще хватало ума не спорить с Аргзой, и потому уже этим вечером он впервые переступил порог первой базы Федерации, обычно служившей самым неприступным оплотом закона. Говорят, отсюда когда-то и началась та самая война.

Его сразу же ослепили бесчисленные огни самых разных цветов – синие, красные, желто-оранжевые, зеленые, как будто старающиеся безмолвно перекричать и перебить друг друга. Пока зрение привыкало к такому количеству света, он на автомате диктовал встретившему их на пороге охраннику – ростом в два раза выше Аргзы – их имена и номер пригласительного.

Военная крепость, совмещающая в себе функции боевой базы и здания заседаний правительства, поражала своими размерами еще снаружи, а уж внутри казалась чем-то и вовсе непредставимым. Но размеры – это, пожалуй, все, что было в ней действительно потрясающего: отделана она внутри была, на взгляд Сильвенио, без какого-либо вкуса. Слишком яркие огни, слишком темные мраморные полы, слишком много аляповатых украшений, слишком мало не загроможденного статуями и скульптурами, изображающими давно забытых героев войны, пространства. И слишком много людей, это уж точно. В воздухе сталкивались дурманяще-приторные запахи всевозможных духов и одеколонов, но Сильвенио почему-то упорно казалось, что такими сильными ароматами прикрывают разве что тлен.

Аргза шел впереди, рассекая толпу, подобно ледоколу. Он возвышался над большинством, словно гигантская черная акула, заплывшая на мелководье. Одетый в непривычную черную рубашку вместо этой его шубы-накидки из перьев, с зачесанными в высокий хвост волосами и блестящей кольцевидной серьгой в ухе – он как нельзя лучше подходил под общее разнаряженное окружение и в то же время очень явно не являлся его частью. Кто-то почтительно ему кланялся, кто-то обходился легким презрительным кивком – в основном агенты Федерации, – а кто-то просто приятельски здоровался с ним хлопком по плечу или молчаливой ухмылкой издалека, но никто не делал даже вида, будто не знает, кто он такой. Чувствовалось, что здесь Паук считался действительно важной фигурой, и Сильвенио – высокий (не такой высокий, как Аргза, разумеется, но на полторы головы выше среднестатистического человека), изящный, затянутый в сверкающий в свете этих огней облегающий серебристый костюм – ощущал себя его тенью. Но он был не простой тенью, а тенью весьма значимой персоны, и это было главной причиной направленных на него заинтересованных взглядов. Он чувствовал себя так, словно бы каждый чужой взгляд просвечивал его наподобие рентгена, взвешивая на каких-то невидимых весах и беспардонно оценивая. Он все надеялся, что где-нибудь мелькнет хотя бы одно знакомое лицо, – в конце концов, Паук много с кем имел дела в последнее время, – но в толпе было невозможно найти кого-то конкретного.