– Оля, прости, я тебя разбудила, но тут такое.., – раздались в трубку всхлипы.
– Что случилось?
Я села на кровати, с меня моментально слетели остатки сна.
– Нинуша… Помнишь Нину Лапину? Ее сбила машина!
– О, господи! – закричала я. – Как? Когда?
Катя не отвечала, только рыдала в трубку.
– Она жива? В какой больнице? Что-то нужно передать? – не успокаивалась я. – Давай я приеду?
Катя пошвыркала носом и, наконец, смогла ответить сдавленным голосом:
– Вчера еще сбила, а нашли только сегодня. Водитель скрылся…
– Катюша, что с ней? Ну? – закричала я, уже зная ответ.
Когда я приехала, Катя уже успокоилась и только опухшие глаза, да покрасневший нос без слов говорили о том, что она ревела.
– Может быть, тебя подменить? – предложила я.
Катя покачала головой и совершенно ровным голосом ответила:
– Я справлюсь. Я уже выпила пару таблеток пустырника, он хорошо мне помогает. Ты представляешь, ее нашли в арке между нашим и соседним корпусом.
– Там же никто не ездит? Если я не ошибаюсь, эта арка никуда не ведет. Раньше вела на дорогу, а теперь там тупик и даже припарковаться негде. Я пару недель назад хотела туда проехать припарковаться, но чуть не врезалась в бетонный блок, а в самой арке вставать опасно, потому что могут подпереть так, что не выедешь.
– Потому ее и нашли не сразу! Туда никто не ездит. А обзор скрывают мусорные баки эти долбанные, с картонками! Мусоровоз за ними в половину девятого приехал, выгружать стали и увидели ее. Если бы ее увидели еще вчера, то может и спасли бы, но кто ж туда пойдет?
– А Нину туда чего понесло? – удивилась я.
Катя помялась, но потом решилась:
– Она уже мертва, так что я не наврежу. Курить она туда ходила!
– Я думала, она не курит, – протянула я.
– Все так думали, поэтому она и бегала в арку. Вроде, взрослая женщина, а стеснялась. Она всего один раз в день туда ходила, в обед. Вот ее в обед и сбили. Какой-то урод! И ведь уехал, сволочь! Может быть, если бы не уехал…
Она снова начала плакать.
Я обняла ее:
– Ну-ну, успокойся.
На самом деле, я абсолютно не представляю, что нужно говорить в таких случаях. Выражать соболезнования? Но как?
Сказать, что все наладится? А что может наладиться для Нинуши?
Сказать, что она в раю? Или что она в лучшем мире? Глупости какие-то! Вот если бы она была старенькой и больной, то это могло бы сработать.
Мне и самой стало горько и страшно – могла ли представить Нина, что курение убивает таким странным способом? Знала ли она, что это ее последняя сигарета? Предполагала ли она, что больше не вернется домой?
Катя выглядела потерянной и отстраненной, она бестолково перекладывала бумажки с места на место, и я не выдержала:
– Езжай домой, напейся чаю с мелиссой и постарайся уснуть. Тебе надо привести нервы в порядок, а то на тебя смотреть страшно.
– Я справлюсь, – замогильным голосом на автомате ответила Королева.
– Нет уж, – решительно отрезала я. – Давай-ка, пакуй чемоданы и отчаливай на отдых. Ты нам тут всех клиентов распугаешь.
Катя криво усмехнулась, не справилась с эмоцией и снова разрыдалась. Я обняла ее:
– Ну, все, все, давай я вызову такси? Отработаю я за тебя, у меня не было на сегодня никаких глобальных планов.
Я проводила Катюшу и села за стол – мне жаль Нину, но я знала ее совсем недолго, поэтому боли потери не ощущаю. А вот Кате сейчас явно не до работы. Да и насчет планов я почти не соврала – машину можно и после работы помыть!
***
Когда умирает человек – это всегда горе. Но, когда умирает молодая, здоровая, красивая девушка, то это – страшная трагедия. Удел молодых – жить, радоваться, создавать семьи, строить будущее.
Нина больше никогда не засмеется над удачной шуткой, не порадуется обновке, не улыбнется прохожему.
Даже природа, казалось, горевала. Небо с самого утра заволокли тяжелые серые тучи, из которых иногда начинал накрапывать противный дождик со снегом. Я поежилась и попыталась поглубже зарыться в воротник куртки, но сделала только хуже – мокрая ткань прилипла к шее и мне стало сыро и холодно.
На кладбище собралось не так много народу – мы, коллеги, да несколько родственников. Катя уже совсем пришла в себя и шепотом просвещала меня:
– Вот этот мужик – это ее отец…
– А мама кто?
– Мамы нет, но я подробностей не знаю. Нина никогда не рассказывала о ней, вроде бы та умерла очень давно.
Я посмотрела на двоих заплаканных женщин, подходящего для матери возраста:
– Я думала, кто-то из этих двоих…
– Не, это тетки, сестры отца. Тут вообще родственники только со стороны отца. Вон тот паренек – двоюродный брат, сын кого-то из теток. Не спрашивай, которой, я не в курсе.
На поминках было тихо. Казалось, горе наполнило воздух в зале – так тяжело было дышать.
Мне повезло, я всего один раз в жизни была на поминках – умерла сестра бабушки. Они были абсолютно другими – собралась целая толпа народу! Сначала несколько человек покликушествовали на кладбище, потом кто-то упал в обморок прямо в автобусе, следом было несколько патетических выступлений на поминальном обеде, а апофеозом всего стали русские народные в исполнении подвыпивших родственников.
Я сидела в уголке, тихо выпучивала глаза и пыталась слиться с обстановкой. Ко мне пару раз подходили какие-то троюродные родственники, которых я знаю только по фото, и предлагали выпить за упокой, за встречу и знакомство, и за нашу прекрасную большую дружную семью.
Мне было страшно и противно, поэтому я постаралась под шумок улизнуть, но возле моей машины курил кто-то из приглашенных, поэтому меня вернули обратно и даже налили штрафную, которую я лихо вылила в салат, пока остальные радостно чокались. Было немного стыдно, но пить за рулем хотелось не больше, чем объясняться с разгоряченной «родней».
Здесь же все было по-иному. Может быть, дело в людях. А может, в том, что смерть старой бабушки мало кого удивила, поэтому ее поминки стали лишь поводом собрать родных, а внезапная гибель молодой женщины стала шоком, оправиться от которого они смогут еще нескоро.
***
После поминок я вызвалась отвезти Катю домой, и мы пошли к машине.
– Ой, Оленька, спасибо тебе большое. Честно говоря, у меня так разболелась голова, – принялась благодарить Катюша. – Давление, наверное, подскочило. Ой!
Катя резко присела на корточки перед машиной.
– Что такое? – испугалась я. – Тебе плохо? Голова закружилась?
– Да нет… Тебя стукнули что ли? Номер погнулся или у меня уже в глазах плывет?
Я присела рядом с ней перед капотом осмотреть номер и чуть не заорала от ужаса – в рамке застрял длинный темный волос! В долю секунды у меня перед глазами пролетели последние несколько дней – вот я сажусь в машину, удивляюсь показаниям одометра, ливень, мойка, Нина, номер, пыль, что-то не так…
С большим трудом взяв себя в руки, я абсолютно ровным голосом произнесла:
– Да нет вроде, так и было. Поехали!
Всю дорогу я больше всего боялась, что Катя поймет, как я психую, поэтому я старалась молчать. Но ей, кажется, было совсем не до меня. Она бессильно полулежала на сиденье, бледная и молчаливая.
Когда она скрылась в подъезде, я трясущимися руками набрала самый знакомый номер:
– Ты дома? Я сейчас подъеду, это очень срочно.
– Жду! – коротко отрезал Макс.
Жизнь свела нас еще во времена моего студенчества. Я тогда сидела в приемной комиссии нашего вуза, а Макс пришел туда поступать. Абитуриенты шли непрерывным потоком, и к обеду моя голова стала напоминать шар для боулинга – тяжелая и, в данный период времени, абсолютно бесполезная.
Симпатичный невысокий юноша подошел к моему столу как раз в час дня:
– Здравствуйте, – робко пробормотал он и положил передо мной анкету. – Котов Максим Николаевич.
– Здравствуйте, Максим Николаевич, добро пожаловать к нам в вуз, – гневно прорычала я, с завистью глядя на уходящих обедать коллег. Выгнать парня не было никакой возможности – за такое могли и по шапке надавать. – Давайте ваши документы.
