Он чувствует, что чертовски устал. Так, будто объехал сегодня всю южную Калифорнию. Отсюда, от пляжей Мар Виста, он проехал тридцать миль к северу и в низину к Пердидосу, затем вернулся на десять миль к Медицинскому центру Университета — в местной больнице Пердидоса болезнь Сьюзан лечить не могли. Оттуда он вернулся на Деодар-стрит, где перемыл посуду, которая накопилась за неделю, приготовил обед, убрал и пропылесосил в комнатах, сменил постель Сьюзан, приготовил ужин, наконец, принял душ. А после этого на обратной дороге выпутывался из пробок на трех шоссе, когда время назначенной встречи уже прошло.

В углу конверта — квадратное окошко с адресом получателей. Их с Биллом имена отпечатаны на принтере. В углу отправителя значится адрес фирмы, которая взимает с них рентную плату. Сейчас, однако, не та неделя месяца, когда они обычно получают счета. Кроме того, этот конверт большего размера. Он кладёт его в карман пиджака, вынимает ключи и отпирает квартиру. Пожалуй, сейчас он выпьет рюмку чего-нибудь покрепче, поставит какую-нибудь пластинку, снимет ботинки, сядет в кресло, закинет ноги на туалетный столик и, может быть, вскроет конверт, а может не вскроет. Возможно, он отложит это до завтрашнего утра. Он нащупывает рукой выключатель, и по комнате растекается свет.

Он вешает пиджак в шкаф, кладёт конверт на туалетный столик рядом со своим креслом, где намерен расслабиться. Кофе и вино, которые они со Сьюзан выпили за обедом, уже давно просятся наружу. Помочившись, он выходит из уборной, умывает лицо холодной водой, вытирается полотенцем, выходит из ванной и, направляясь обратно в гостиную, слышит из комнаты для гостей покашливание, шаги, перешёптывание. Он останавливается. Какое-то мгновение он только растерян. Но затем настораживается. Кто это ещё там? Как они проникли внутрь? Это не Билл — его машины в подземной стоянке не было. Он сейчас на пути в мюзик-холл. В одиночестве. Что ему весьма неприятно.

Джуит идёт на кухню — ближайший телефон находится там. Он не включает свет. Он снимает трубку, и на ней зажигаются прозрачные пластиковые кнопки. Его рука дрожит. Что нужно набрать, чтобы позвонить в полицию? Он не знает. Он нажимает «0». На другом конце провода — гудки. Джуит слышит шаги позади и оборачивается. Он испуган. Он чувствует себя стариком, неспособным постоять за себя. Но бояться нечего. Там стоит Долан Хэйкок. Он мало отличим от тени, но вполне узнаваем. Он заправляет рубашку в брюки. Он — отец Билла. Невысокий и подтянутый, как и Билл, но семнадцатью тяжкими годами старше своего сына. Джуит вешает трубку.

— О, Боже, — говорит Долан. — Извини. Я думал, тебя нету дома.

Он вздрагивает и прищуривается, когда Джуит включает свет.

Лоснящийся шейный платок Долана растрёпан, воротник расстёгнут, брюки помяты и в пятнах, как и перекинутый через руку пиджак, хотя костюм абсолютно новый. Дешевая вязаная безрукавка какого-то неописуемого рыжевато-зелёного цвета. Ковбойские сапоги, в которые заправлены брюки, тоже совсем новые, но, видимо, не дешёвые, хотя и бледноваты. Чёрные волосы Долана всклочены. Джуит улавливает запах Долана — помесь подсохшего пота с несвежей выпивкой. Долан говорит быстро, нервно, одно слово наскакивает на другое — так оправдывается уличённый лгун.

— Я тут немного прикорнул.

Он нервно оглядывается через плечо и придвигается ближе к Джуиту. Джуит уже не раз слышал этот самодовольный смешок, который всегда был ему неприятен.

— Я маленько перебрал вечером. У Скиппера. На пляже. Знаете, да?

Джуит знает. Это несколько деревянных лачуг выцветшего красно-кирпичного цвета, соединённых шаткими переходами. Заведение располагается на возвышенности — из его окон открывается неплохой вид. Там есть два бара с широкими окнами, замутнёнными солью морского воздуха, которые глядят в сторону моря, словно глаза с катарактой. Днём это место населяют подвыпившие бездельники с пляжа и старых яхт. А ночью в ресторане заведения собираются актёры, музыканты и телевизионщики из Малибу и Беверли Хиллз — дело в том, что у Скиппера лучший в стомильной округе шеф-повар, приземистая старая португалка с нравом ведьмы, чьи дети и внуки — метрдотели, официанты, посудомойщики — всегда суетятся, боясь её острого языка. Долан никогда бы не стал есть у Скиппера. Долан принадлежал к его дневной клиентуре, если он вообще мог к чему-то принадлежать. Тем не менее, то, что Долан знает про заведение, удивляет и возмущает Джуита. Джуит, как и большинство завсегдатаев Скиппера, хочет, чтобы о существовании этого места знали немногие. Это его обитель, его и Билла. Неужели Билл сглупил настолько, что рассказал о нём отцу? С Билла станется.

Долан тем временем трещит дальше:

— Я неважнецки вёл тачку. Проезжал мимо и подумал, если Билл на месте, он даст мне проспаться. Он сказал, что сегодня вечером вы куда-то идёте вдвоём. Он сказал, что вы встретитесь где-то в городе.

— Насчёт последнего он явно ошибся, — замечает Джуит.

— К тому времени, когда вы вернётесь, я собирался быть уже далеко отсюда, — возражает Долан.

Он улыбается жёлтыми зубами. Улыбка зажигает его и придаёт обаяния. От этого существа Билл унаследовал свою восхитительную улыбку. Джуит не выносит долановской улыбки.

— Послушайте, — говорит Долан, — вы же не хотите, чтобы я сейчас натворил дел на своей тачке на каком-нибудь перекрёстке? Это будет крупная неприятность.

— Ты здесь не спал, — холодно говорит Джуит. — Ты здесь был не один. Я слышал, как вы шептались. Где твоя потаскуха, Долан? Выметайтесь отсюда оба. Сегодня я никуда уходить не собираюсь.

— Потаскуха?

Долан словно ошеломлён. Не очень-то убедительно. Он снова бросает взгляд через плечо. Как только он это делает, из гостиной доносится какой-то шумок. Джуит идёт туда, и Долан трусит за ним.

— Послушайте, мистер Джуит, — настороженно говорит он приглушённым голосом, не желая, чтобы его услышали лишние уши; он испугался, и поэтому называет Джуита мистером, — это не потаскуха. Это леди высшего класса. Она была у Скиппера, и…

Леди высшего класса оказывается крупной женщиной, ростом повыше многих мужчин. Джуит заметил это, как только подошёл поближе к её ногам. Она неуклюже распростёрлась над своей широкой сумкой, которую умудрилась оставить прямо у входной двери. Теперь она что-то из неё достаёт. Сумка лавандового цвета из мягкой кожи. На женщине самотканое твидовое шотландское платье цвета вереска, зелёная блузка из чистого шёлка, зелёные туфли кустарной работы. Её лицо, обрамлённое серым импозантным париком, выглядит на шестьдесят лет, хотя, возможно, будь на нём косметика, оно бы выглядело моложе. Но у неё не хватило времени на косметику. Она говорит Джуиту:

— Извините нас. Мне ужасно жаль. Всё это сплошное недоразумение. — Она смотрит на Долана с насмешкой. — Он сказал, что это его квартира.

Взгляд её путешествует по комнате, где отблески света отражаются на причудливых очертаниях антикварной мебели, которую, купив по дешёвке, с любовью отреставрировал Билл. В равной степени Джуит завидовал и Сьюзан, владеющей ткацким ремеслом, и Биллу — краснодеревщику. Женщина говорит:

— Теперь я вижу, что это маловероятно.

Её речь и вкус выдавали в ней образованную женщину. Джуит не мог представить себе, как могла такая женщина согласиться пойти куда-либо с Доланом, не говоря уже о постели. Но, вероятно, Долан улыбался ей. Возможно, несколько часов назад в печальной тишине и меркнущем сиянии морского заката у Скиппера он не был таким замызганным и помятым. Джуит вспомнил, как однажды Долан умудрился испортить новую одежду, купленную на выигрыш в голливудском парке Санта-Анита, за один день. Возможно, эта женщина была пьяна — ему бросились в глаза тонкие красные сосудики на её упитанных щеках и мясистом носу — пьяна, одинока и неспособна отказать. Интересно, каково ей сейчас, когда она, уже будучи трезвой, поймана на чужой квартире вместе с мужчиной — дурно пахнущим Доланом? Улыбкой Джуит пробует поднять ей настроение.