— Магазин сегодня закрыт. — Он вытирает пролитый кофе, споласкивает губку в раковине и убирает её. Он досадует на себя за то, что не порвал и не сжёг это приглашение. На самом деле он едва ли обратил внимание на этот конверт. Он морщит лоб и качает головой. Он даже не выкинул приглашение, а просто выронил его из пальцев. Последнее время он нередко бывает таким безразличным и безучастным. Просто в последнее время ему приходиться волноваться по поводу более важных вещей. Отчасти это из-за Сьюзан — его удручает её болезнь и его беспомощность — ведь он не может остановить того, что происходит с сестрой. Но безразличие возникло ещё раньше — когда он обнаружил, что стареет, что годы всё прибавляются и прибавляются, но сумма остаётся равной нулю.
Он кладёт два яйца обратно в холодильник и готовит себе одному, чего делать не любит, потому что чувствует себя бесполезным. Он не создан для того, чтобы жить для себя одного и ради себя одного. Но уж нет, больше ему не хочется никакого веселья — по крайней мере такого, которое имел в виду Билл. И теперь, когда он стоит на кухне, освещённой утренним солнцем, от этой правды у него мурашки по коже. Те вещи, которые говорит ему Билл при вспышках гнева, он уже с некоторых пор говорит всерьёз. Чтобы Билл продолжал чувствовать себя счастливым, Джуит должен превратиться в домохозяйку. Это, казалось бы, замечательно, однако последнее время ему всё чаще и чаще приходится притворяться перед Биллом. Прошлым летом Джуиту не хотелось ехать в Орегон на шекспировский фестиваль. Берег и океан, мимо которых они проезжали, были прекрасны. Однако спектакли казались ему однообразными, избитыми и объезженными. Прошлой зимой ему казалось, что те балеты, оперы и симфонические концерты, на которые они ходили, он смотрел и слушал множество раз. С Биллом он этим не поделился. Да и незачем было делиться. Тебе больше не хочется никакого веселья?
Он ставит поднос с тарелкой и кружкой кофе на обеденный стол и усмехается глупости Билла. Он чувствовал вину перед Биллом за то время, которое ему приходится проводить не с ним, а у Сьюзан. Крайности, на которые он из-за этого шёл, чтобы развлечь Билла, были нелепы и бесполезны. Ты нигде со мной не бываешь. Он садится за стол и безрадостно ест. За исключением тех недель, когда Сьюзан проходила курсы химиотерапии, Джуит проводил выходные с Биллом — сегодня они хотели отправиться в «Куин Мэри Тур» — в «Мир Океана», на Ноттс Берри Фарм, в Диснейленд. Но ни дельфины, что плещутся в лазорево-голубых бассейнах, ни механические гиппопотамы, что разевают пасть, когда на них натыкаются отдыхающие в лодках на манер африканской пироги, ни инсценированные перестрелки ковбоев не отвечали потребностям Билла. Во время «Юниверсал Студиоз Тур» Билл то и дело заговаривал с незнакомцами в широкополых шляпах, тёмных очках и бермудах и возбуждённо рассказывал им о том, что Джуит однажды снимался здесь в фильме. Незнакомцы из Миссури и Японии, Голландии и Айдахо откликались на эти рассказы утомлёнными улыбками, так словно Билл был безобидным психом или умственно отсталым. Джуита от этого передёргивало, и позже он ругал Билла. Напрасно. Ведь это был единственный день из тех скучных будней, на протяжении которых Билл так мечтал повеселиться.
Печально покачав головой, Джуит тушит сигарету в маленькой красной кухонной пепельнице, встаёт со стула, относит тарелку, кружку и вилку в раковину, моет их, вытирает и убирает в буфет. Сейчас он в может играть ни в театрах-ресторанах, ни в обычных театральных постановках — сейчас, когда Сьюзан так в нём нуждается. Ему сейчас подойдут лишь короткие телевизионные роли. Но эти роли не предполагают каких-либо вечеринок. А Биллу нужны вечеринки. Если жалкое упоение тем, что он близкий друг Джуита и об этом все знают — всё, что ему нужно от вечеринок, то пусть будет так. Джуит чистит сковороды и вешает их на крюки над плитой. Их медные днища сияют. Он обрызгал поверхность плиты, дверцы буфета и холодильника моющим средством и насухо вытер их бумажными полотенцами. Он ведь с первой минуты знал, что Билл находит в актёрах особый шарм. Может быть, он и любит Джуита ещё по какой-то причине. Но он никогда не говорил о ней. Джуит сомневается в этом. И сомневается в том, что это имеет значение. Он выбрасывает использованные бумажные полотенца и ставит баллончик с моющим средством на тёмную нижнюю полку.
Он убирает постель. Хорошо, что Билл вёл себя сегодня не так ужасно, как это бывает обычно. Когда они только стали жить вместе, он приводил домой каких-то незнакомцев из магазинов, где он работал, из закусочных, где он завтракал только гамбургерами, из супермаркетов, где он что-то покупал — приводил для того, чтобы доказать им, как перед Богом, что он на самом деле живёт с Оливером Джуитом, актёром. Я же говорил, именно он снимался в рекламе «Лонжин»? Джуит чувствовал себя экспонатом из зоопарка. Он пытался это прекратить, но удалось лишь слегка приостановить. Это возобновилось, стоило ему трижды удачно выступить в передаче «Вся семья в одном лице» в роли фригидной тётушки-самой-надменности, элегантной и дорогостоящей. Каждый божий вечер Билл устраивал пирушки по этому поводу. Джин и вермут лились рекой. Квартира кишела проворной и разновозрастной молодёжью, галдевшей как свора петухов. Билл был счастлив. А Джуит несчастен. Он взял за правило уходить из дома в половине пятого и не возвращаться, пока не стемнеет.
— Ты делаешь так, чтобы я выглядел дураком, — говорил Билл.
— Лучше уж ты, чем я, — отвечал Джуит.
Но лучше не становилось. С его стороны это было эгоистично. Это причиняло боль Биллу, а у него не было права причинять ему боль. Ведь Билл доставлял ему слишком много счастья и слишком мало боли. Да и вообще никакой боли. Время от времени раздражение, может быть, неудобство — не более. В остальном Билл был упорно и даже глупо покладист. В том месте на бежевом ковре, где красивые загорелые ноги Билла растёрли пепел, осталось серое пятно. Джуит выкатывает пылесос, разматывает красные петли шнура, которые крепятся к корпусу блестящими клеммами, нагибается, чтобы включить шнур в розетку и проводит несколько раз щёткой по серому пятну. Он хмурится. Ты же знаменитость. Он никакая не знаменитость, но, как бы он ни старался, Билл это не усваивал. Наилучший выход для Билла — расстаться с Джуитом до того, как с Джуитом расстанутся фильмы, телевидение и рекламные ролики. Расстаться с ним до того, как единственной ролью, которую Джуит смог бы сыграть, станет роль умирающего в инвалидной коляске отца в «Ночи Игауны» на сцене какого-нибудь мелкого уличного голливудского театра. Выход наилучший, но надежда на это слабая.
Джуит молит Бога, чтобы она так и оставалась слабой. Он знает, что рано или поздно потеряет Сьюзан. Если он потеряет и Билла, то с чем же останется? Боюсь, мне нужны наличные. Пекарня — это мечта. Как-нибудь в субботу он заглянет туда, и Молодой Джой скажет, что пекарня уже продана. Нет, Билл — это всё, что у него есть на самом деле. На самом ли деле? С его-то стариковскими представлениями о веселье? Полдня он будет проводить на кухне, помешивая и переворачивая изысканные блюда на сковородках. Будет есть их вместе с Биллом. При свечах, да простит нас Господь. Запивать хорошим вином. В полутьме будет тихо звучать Моцарт. А на десерт они выпьют гоголь-моголь в высоком стакане. Яблоки с тёртым сыром. Кофе и бренди. А после они, сидя в глубоких креслах, будут беззаботно болтать про завтра и про вчера, а может быть Джуит будет читать вслух — Биллу нравится, как звучит голос Джуита. Или смотреть по телевизору чёрно-белое кино. И рано ложиться спать. Пройдёт ни один десяток лет, прежде чем Биллу захочется или придётся к этому привыкнуть. Но есть ли у Джуита эти десятки лет? А есть ли у него, как он думал недавно, годы?
Пятно исчезло. Он проходится пылесосом по комнате и взгляд его останавливается на собственном отражении в зеркале трюмо «Генерал Грант». Он смотрит в зеркало, и щётка пылесоса слабо подёргивается в его руке, словно котёнок или щенок, пока он не нажимает ногой на кнопку выключателя. То, что он видит, пугает и озадачивает его. Он не выглядит стариком. Он выглядит гораздо моложе своих лет, и кажется, что линия его губ, вопреки его теперешним мыслям, должна произнести сейчас что-нибудь гениальное. Взгляд его кажется очарованным. Куда же девался тот образ, что он вынашивал в мыслях — трясущийся, беззубый старик, с хрупкими костями и сухой кожей, шаркая, еле плетётся за красивым мужчиной, который вполовину младше его, издавая жалкие, писклявые звуки? Что-то из Конгрива, Уичерли, Отуэя. А то и хуже, если бывает хуже. Глядя в зеркало, он понимает, что просто мысленно играл роль. Но почему? А ты красив, как всегда. Так сказала Сьюзан. Высок, строен и подтянут. Оливер Прекрасный. Рита Лопес сказала: «Ты с каждым годом выглядишь всё лучше и лучше». Они правы. Так почему же он чувствует себя, как Панталоне? Что с ним происходит? Он сходит с ума?
