День начинается средненько. Десять часов утра, я нахожусь на рабочем месте и не особо усердно мою отделанный псевдомраморной плиткой пол (директор школы на холле не экономит). За дверью мерно капает слабенький дождик, разжижая и без того не особо густую грязь. Вчера на улице было сухо, а сегодня мой фронт работ существенно увеличился. К счастью, подавляющее большинство детишек укомплектовано сменной обувью, и основная грязища концентрируется у входа. Правда, бывают и исключения – например, вот эти три восьмиклассника, которые опаздывают на урок и оставляют за собой зловещие грязевые следы. Непорядок!

Останавливаю и начинаю пересказывать сочинение о роли чистоты в нашем мире. Пацаны вяло ругаются в ответ, не переходя, впрочем, на личности (м-да, технички в школе явно не пользуются авторитетом, попробовали бы они препираться с директором или химичкой). Двоих я знаю – это Мишка и Борька из 8 «а», имя третьего не припомню, хотя он точно знает меня. Ну, это не показатель, меня много кто знает – у нас на всю школу всего три уборщицы. Директор не хочет раздувать штат.

– Теть Марин, отпустите, у нас уроки, – ноет пацан. У него круглая, усеянная прыщами физиономия, пухлые губы и маленькие зелено-карие глазки. Так как же его зовут? Не помню, абсолютно не помню. Пора навешивать на детей бейджики.

– Идите.

Восьмиклассники корчат умильные рожицы (которые им так не идут), вытирают ноги о тряпку и с топотом несутся на уроки. Убираю остатки грязи, полощу тряпку и…

– Марина Васильевна! – из-за угла появляется высокая и сутулая фигура директора.

Он подлетает ко мне словно коршун (кривой нос усиливает сходство) и злобно клекочет:

– Я запретил вам общаться с учениками! Почему вы…

Опускаю тряпку в ведро и секунду прикидываю, не стоит ли напомнить Борису Семёновичу его предыдущие директивы. Не далее как вчера он велел мне, Гальке и Катьке гонять детишек за опоздания. Но сегодня, конечно, он об этом забыл.

– Простите. Это больше не повторится.

Не буду оправдываться. Терпеть не могу. Я даже на суде не оправдывалась – что мне потом и аукнулось. Возможно, когда-нибудь придётся начать… но явно не в этой школе.

К счастью, Борису Семёновичу достаточно грустного взгляда – он не нуждается в моём участии и совершенно самостоятельно начинает вещать о том, что взял меня в школу из жалости и что, вообще-то, уголовнице в ней не место, даже в роли технички. Меланхолично киваю, меня пронзают взглядом. Спохватываюсь и спешно благодарю, рассыпаясь в несбыточных обещаниях.

На самом деле, он неплохой: взял меня в школу, платит зарплату (немного, зато стабильно), не обижает и…

– Да вы вообще слушаете?!

Киваю и еле слышно шепчу:

– Борис Семёнович, я пойду? Мне нужно работать.

– Идите!

Подбираю ведро и по стеночке дефилирую в подсобку. С утра работы немного, и мне, по сути, осталось только вынести мусор и навести порядок в кабинетах физики и химии. У физика «окно», зато у химички что-то практическое – а, значит, придётся опять мыть пробирки после девятиклассников. Пробирки ладно, вчера у них натрий по кабинету валялся, и мы с Катькой так и не поняли, рассеянность это или диверсия.

Вообще-то работаю я техничкой, по-простому, уборщицей, и трогать пробирки мне не положено. Вот только профессия лаборантки не пользуется популярностью, и нелёгкое бремя обслуживания физического и химического кабинета лежит на наших с Катькой хрупких плечах – за что господин директор уже полгода выписывает нам премию. На этой неделе я занимаюсь лабораториями, а Катька царит в туалетах, поэтому не известно, кому повезло больше.

До звонка минут пять, и я решаю выпить чаю в подсобке. Прохожу по коридору и сворачиваю направо. Во-он там – железная дверь, скрывающая вход в нашу каморку.... из которой доносятся чьи-то возмущённые вопли! Ну, и кто там орёт? Галина опять поругалась с Катькой? Чую, передохнуть не удастся.

Решаю разведать обстановку и подбираюсь поближе:

– …нельзя доверить!.. – доносится из-за двери.

– А я виновата, что у неё всего одна пара перчаток?

Интересно, что в нашей каморке забыла учительница по литературе? Такое нежное и возвышенное создание не может соприкасаться с пошлым бытом! Со мной, например, она не здоровается – видимо, я символизирую быт особенно активно.

А кто её собеседник?

– Не истери, подберём что-нибудь! – голос явно мужской, и интонации такие… знакомые. Да только и этому типу тут явно не место.

– Давай возьмём идиотский криминальный роман!

– Нет, Люда, здесь нужно…

Чего забыл наш физик в подсобке, и для чего ему сдались мои детективы, я так и не узнаю: над ухом звенит звонок. Увы! Сейчас коридор наполнится учениками, и подслушивать не удастся. Хватаю ведро и тихо, на цыпочках, прохожу метров двадцать, после чего разворачиваюсь и, уже не таясь, шагаю обратно, к каморке.

Тем временем двери ближайшего кабинета распахиваются и в коридор высыпаются гомонящие пятиклашки. В соседней аудитории шумит 8в, а 9б сидит тихо – похоже, ребята пишут контрольную. Четвёртая и пятая двери открываются одновременно, в коридоре становится людно, и тут наконец учительница литературы покидает подсобку в сопровождении физика.

Последний чуть старше меня, но выглядит, зараза, гораздо моложе (но это не его заслуга, а моя, кхм, недоработка). Зовут его Валентин Павлович, и я знаю его очень, очень давно.

Когда-то мы начинали в одном заштатном НИИ, но потом на меня повесили кражу, а он… благополучно продолжил карьеру. Но длилась она недолго – Советский Союз развалился, НИИ протянул пару лет и последовал его примеру, и след Валентина Павловича затерялся. Да я и не особо следила, куда он делся – из тюрьмы особо не проследить.

Ещё через пару лет я освободилась из мест не столь отдалённых и пошла устраиваться на работу. Наличие судимости ну никак не способствует карьерному росту, так что на жизнь я до сих пор зарабатываю уборкой.

Где-то полгода назад меня позвали работать в школу (была там какая-то сложная схема с участием Бориса Семёновича и моего предыдущего работодателя). Познакомившись с коллективом, я с удивлением обнаружила, что физиком в ней работает мой давний знакомый.

С годами он не стал приятней, и мы ожидаемо не пришли друг от друга в восторг. И если я от вида его противной физиономии страдала молча, то драгоценный физик распечатал какой-то закон и махал им часа полтора. А уж зубами ка-ак скрежетал… даром что не орал. Впрочем, он никогда не орёт, предпочитает шипеть/кряхтеть/пыхтеть, но голос при этом точно не повышает. У меня-то ладно, иммунитет, на зоне и не такие кадры встречались, но дети пугаются.

Вот только что этот тип забыл в нашей каморке? Да ещё и с Людмилой «Литературой», с которой, как мне казалось, у него нечто вроде «холодной войны».

Стараюсь не показать своего любопытства. Подхожу к железной двери и кожей ощущаю нервные взгляды парочки, которая как раз от неё отходит.

– Простите, вы что-то искали? – киваю на дверь.

Валентин Павлович расцветает улыбкой. Тоже мне барбарис.

– Искал. Мариночка, милая, мы проводили опыты и немного намусорили. А вы почему-то не торопитесь убираться.

Ну вот, пожалуйста, опять этот тон. Неясно, где или откуда я должна убираться, и с кем он там проводил опыты, когда всем известно, что предыдущим уроком было «окно». Неужели с «Литературой»?

– В кабинете не вымыто целый урок, – уточняет физик.

Судорожно вспоминаю, что кроме «окна» у него был ещё первый урок. И я опять забыла, что этот тип считает ниже своего достоинства убирать приборы после своих практических занятий и вызывает для этого дела уборщиц. Однако минутку… по плану у него не должно быть никаких опытов. И в эти планы точно не входит исследование наших вещей в каморке.

Однако я не лезу в бутылку и, молча пожав плечами, поднимаюсь на четвёртый этаж. Приборы в лаборатории, поэтому я собираю разбросанные бумажки в корзину и мою доску. Полы… хорошо бы их протереть, но через час дети снова натопчут. Оставлю как есть.