Вот тут Ги удивился и очень сильно. Впервые на его памяти. Слэйд был серьезен и отзывался о девице, как о человеке, а не снаряде для утех.

– А что ж прервали песню? Я не дослушал и жалею. Красивая баллада, Перчатка.

– Выскочила старая мегера и утащила леди в шатер. Толпа расстроилась, но я утешил их обычной шуткой про старух. Мол, сами не могут и другим не дают.

– Шатер? Она дворянка? – Ги понимал, что поведение девушки не совсем соответствовало приличиям и понял «старую мегеру», когда та решила прервать спектакль.

– Еще какая. Породу, милорд, и за версту видать.

– А герб? Запомнил? – любопытничал Ги.

– Откуда мне знать? Хотя, там что-то на шатре было. То ли желудь, то ли ключи.

Так Ги понял, что девушка была под опекой Суррей, но не обязательно, что сама принадлежала к той же фамилии, гостья или родственница, это тоже было вероятным.

Не то, чтобы Ги интересовала девица, пусть и ангел, со слов Слэйда, но ее песни он забыть не мог. Стало любопытно, что это за сирена такая, и какой герб искать, чтобы посмотреть на нее вблизи на завтрашнем оглашении* при дворе.

А позже, когда менестрель запел, Ги забыл об ангеле и прочих глупостях. Слйэда не зря любили. Вернее сказать, тянулись к его голосу и песням, не понимая, что дело все в таланте, коим щедро был наделен Перчатка. Баллада, что исполнил он для радушного хозяина и сурового Морта была о войне. Ги твердо знал, что Слэйд никогда не бывал на поле сражения, но как-то чувствовал и понимал, что такое смерть и война, кровь и ярость воинов. А еще сладость побед и горечь потерь.

Глава 4

– Трис! Трис, ты только посмотри! – Лу, восторженная и смятенная, буквально разрывавшаяся на части от обилия новых впечатлений, крутила головой во все стороны.

Трис и Эли, так же как и Лу, глядели во все глаза и если бы позволял статус, то и пищали бы от восторга, как те девушки-торговки, что встали в рядах у церкви Святого Жоссе.

Леди Мелисса и служанка Луизы Гуна, шли по обеим сторонам от трех красивых своих подопечных, напоминая сторожевых собак. Ничего удивительного! Стоит только зазеваться, и вот уже молодой дворянин строит глазки одной из трех девиц, а иногда и всем сразу. Вот симпатичный молодой рыцарь со товарищи кинул цветок Элоизе, подмигнул Трис, а потом потешно схватился рукой за сердце, показывая Лу, что очарован.

Луиза никогда еще не видела столько всего и сразу. И все было любопытно, и везде хотелось пробежаться, посмотреть, потрогать и попробовать. И яблоки карамельные, и пышки с медом! А там еще и ряд с украшениями. Лу высматривала лоток с книгами, но не увидела. Понятно почему: книги – дорого и даже слишком. А вот писари на каждом шагу потому, что грамотных людей в этом цветном хаосе можно было пересчитать по пальцам.

– Полосатая лошадь! Мама, ты видишь? – Трис потянула за собой Эли, а заодно и Лу, которая держала ту за руку, чтобы не потеряться.

Мелисса и Гуна пошли следом, а как иначе? Такая у них забота – стеречь.

– Бусы! Я хочу вот эти. И еще платочек, вот тот, зеленый! –Трис ликовала, а Лу, хоть и была совершенно очарована балаганом, но разума не обронила, вмиг поняв, что продавец их просто дурит.

О чем и поведала леди Мелиссе. Та прислушалась, подумала и решила, что Лу права. Впрочем, Луиза часто была права и этим раздражала графиню Суррей еще сильнее.

Сразу после того, как семейство прибыло и разместилось в шатрах, Луиза изучила воду и повелела ее кипятить. К середине дня соседи Суррей по полю Рэндом маялась животами, а лорд Годфри и его дамы – нет. Потом было наглое заявление Лу о покупке провианта. Оказалось, что она самолично отдала приказ закупить все в родном поместье и привезти сюда. Сэр Годфри сэкономил кучу золота, поскольку цены на провизию в столице взлетели до небес из-за турнира. И так еще, по мелочам. Мелисса злилась! Это ведь ее работа, печься о благе семьи, а тут выскочка Уилшир. И кто? Приживалка!

А Лу не обращала внимания на недобрые взгляды графини Суррей, она была в восторге от турнира. И может именно сейчас, прохаживаясь среди нарядных дам и юных рыцарей, поняла, что хочет быть свободной, как никто другой. Красивые юноши смотрели нежно и горячо, улыбкам не было конца. Все вокруг переливалось красками: наряды дворян, попоны лошадей и оружие воинов. Смех, песни, круговерть весны и шальной азарт юности. Лу понимала, что так будет не всегда и наслаждалась каждой минутой.

Если бы Лу была старше и мудрее, она бы знала, что такое будет не то, что «не всегда», а никогда больше. Жизнь аристократки, что жизнь цветка на севере. За краткий срок тепла, что дарует Бог суровым землям, нужно успеть взрасти, расцвести и дать плоды. Так же и здесь, на турнирном празднике – на десять дней девушка помещалась в благодатную почву веселья и любви, расцветала и приносила плод в виде мужа, подобранного заботливым родителем. И все. Опять, как тот северный цветок, в землю и спать. Тянуть на себе хозяйства, большие и малые, служить мужу-повелителю, рожать детей и отпускать их из дома, когда повзрослеют. Церковь стала жестче диктовать свои условия, настаивая на том, что женщина сосуд греховный и следует ее держать в вечном повиновении и благочестии, дабы ни одна порочная мысль не закралась в ее голову.

А если закралась? Если ум развился, и душа потребовала отпустить ее из плена жестких правил? Если тело молодое, горячее и любить хочет? Лу сильно бы удивилась, узнав, что образование дает не только радость познания, но еще и горечь оного. «Во многих знаниях, многие печали». Не знай она того, чему обучила ее Эмилия, может и принимала бы проще участь свою женскую.

Да, юная Лу многого еще не понимала, но уже чувствовала, что праздник этот все, что у нее было и вероятно будет. Может, потому вернувшись с веселой прогулки в шатер, не усидела там, а вышла и остановилась у порога. А тут запел певец и так, как никогда еще ей не доводилось слышать. Баллада была знакома. Ее бродячий менестрель принес в Суррей и спел для сэра Годфри и его семейства. Лу задышала взволнованно, и запела вместе с ним, понимая, что нарушает все правила, все приличия, но не могла не петь, как та маленькая птичка, что подлетая к своей гибели, поет в последний раз и самую красивую свою песню.

Допеть ей не дала леди Мелисса: она втянула девушку в шатер и отчитала. Сэр Годфри молчал, но смотрел недовольно. Даже Родерик, заглянувший в семейный шатер, нахмурился, узнав о происшествии. Он жил отдельно и намеревался принять участие в ближайшей свалке.

– Леди непозволительно вести себя так, как это делаешь ты, Луиза! В наказание пойдешь в свой шатер и не выйдешь оттуда до завтрашнего утра! А чтобы лучше запомнила урок, я прикажу не давать тебе ужина. Помолись и ложись спать! – леди Мелисса была рада, в кои-то веки, показать маленькой Уилшир, кто в доме хозяйка.

Лу вздохнула тяжко, поклонилась и ушла спать. Точнее, думать. На завтрашнем оглашении она увидит короля! Правда, она понятия не имела, что это за оглашение такое, как оно проходит и где при этом сидит король. А где будет она сама при этом? Однако Лу осталась собой даже в этом непонятном состоянии. У нее была идея, несколько смелая, о том, как привлечь внимание короля и…нажиться на этом. Может графиня Уилшир была денежным гением?

Уже засыпая, она вспомнила о своем грозном кумире герцоге Лидсе. Вот было бы здорово увидеть его, а если повезет, то и задать ему два вопроса, которые не давали покоя маленькой Лу с того момента, как она узнала о Ги Лидсе.

– Леди Луиза, вот как хотите, а неровный край заметен. Дайте мне монету, я куплю тесьмы, вот той самой, на которую вы смотрели вчера. Наскоро пришью ее к подолу, и все будет прикрыто, – Гуна ворчала, глядя на Лу, что стояла посреди шатра в новом платье

– Целую монету? Ты с ума сошла. Я за монету куплю новое платье целиком!

– Леди Эмилия приказала следить за вами и наряжать. А тут кривой подол.

– Зачем мне ровный подол? На него все равно никто не посмотрит. На моей юбке цвета графства Уилишр, этого достаточно для определения моего статуса. Я могу и на лицо тесьмы накрутить, это никак не помешает претенденту на мою руку сделать предложение. Гуна, я есть то, что несет в себе мой титул, – Лу снова принялась за вольные высказывания, но осадила себя.