Труба, диаметром со ствол дерева, обёрнутая серым материалом, напоминающим брезент с торчащим из-под него куцым пушком стекловаты, выходила из недр земли и долго тянулась параллельно вытоптанной траве. Невысоко и не низко, очень удобно чтобы на трубе сидеть, едва касаясь земли ногами. Было лето и она не грела. Зимой здесь, должно быть, популярное место. Горка, поросшая деревьями в самом центре Балтийска, претендовала на звание Парк культуры и отдыха. Отсюда было рукой подать как до магазинов, так и до баров. Следы тех и других валялись вокруг трубы формируя пирамиды мусора. Мусор здесь, в отличие от трубы, сильно отличался от моего родного города. Такие трубы везде одинаковые. Пивные же бутылки были импортные, обёртки на латинице, множество ярких пивных крышечек, втоптанных в пыль кругляшей, напомнили о том, что часто их коллекционируют. Для подобных людей здесь просто Клондайк.

– А вы откуда? – спросила девушка, что пострашнее. Мы с друзьями сидели на трубе справа, девушки слева. Я был самым дальним от них.

– Из Смоленска, – ответил Аркадий.

– А вы на своих кораблях приплыли? – продолжала вторая девушка.

– Какие они тупые, – наклонился к моему уху своим шёпотом Аркадий.

– В Смоленске нет моря. Там только река Днепр. Мы здесь на практике, в вашей военной базе – ответил он уже в другую сторону громко.

– А зачем на флот посылают тех, кто на море не живёт и ничего во флоте не понимает? – продолжила вторая девушка.

– Это мы и сами хотели бы знать, – сказал я.

День начинался как мальчишник перед свадьбой. Я принёс в общагу электрическую машинку для стрижки и бриться из парикмахерской своей тёти. В комнате Стаса творилась вакханалия. Шутя и веселясь без повода он, Аркадий и я – три закадычных друга-студента брили друг другу головы электроприбором. Нам, собственно, никто не велел этого делать, полковники просто попросили быть опрятными и аккуратно подстриженными. Но мы хотели выжать максимум из этой игры в армию, этого приключения. Три с половиной года мы посещали военную кафедру и вот финал. Практика на Балтийском флоте в качестве то ли помощников военного врача, то ли матросов-медиков, никто уверенно не знал. До нас много лет студенты туда не ездили, не было финансирования. Мы стали первыми, поддержали традицию, которая была в Смоленском мединституте десятилетия при СССР – после пятого курса идёт военная практика. Мы не получали её даром. За эти годы студенты сдавали экзамены, проходили медкомиссии, терпели шуточки военных преподов и портили зрение адскими сюжетами методичек по организации и тактике медицинской службы. Курс разделился. Девушки, хоть и посещали кафедру и получат военный билет, практику не проходили и оказывались в круге офицеров на халяву. Парни до начала всего этого учебного цикла, ещё на втором курсе заключали контракт, а затем отсеивались по результатам медкомиссий. Оказалось, что требования к врачу флота по здоровью совпадают с требованиями к морпеху. Нам объясняли это так: «Что хотите? Матрос на два года рассчитан, а офицер на двадцать пять. Здоровым должен быть». Так нас осталось всего сорок с курса в двести пятьдесят студентов. Самых мужских, здоровых, сдавших экзамены и кровь с мочой, самых кому позарез нужно было променять каникулы с поликлинической практикой на никому не знакомое возрождённое путешествие на флот. Выпив накануне отправки половину пива города, утром мы стригли друг другу головы. Соседи Стаса по общаге из разных комнат заходили посмотреть на перформанс. Фотографии на память, смех и отключение холодильника перед отъездом. Так запомнились последние часы на медгородке. Садясь в трамвай до вокзала мы с каменным покерным лицом шутили над сокурсниками. Трамвай шёл медленно через весь Смоленск к далёкому Заднепровью с его цыганами и вокзалами. По пути на разных остановках по Крупской и Советской в него подсаживались наши друзья. Все примерно в одно время, в единственный вагон, поскольку время встречи было жёстко определено. Увидев наши максимально короткие волосы, у приятелей округлялись глаза. Они считали, что пропустили требование подстричься наголо перед практикой, волновались, что делать и есть ли парикмахерская на вокзале. Стас, Аркадий и я, разумеется, говорили им, что сто раз было сказано про стрижку и на вокзале, конечно же, есть где это сделать. Где-то же стригут пойманных бомжей, обрабатывают их от вшей, которых в то время на вокзалах была масса.

Перед посадкой в поезд «Москва-Калининград» наши кафедральные полковники из более-менее адекватных мужиков превратились в военных. На нас повышали голос, построили в одну шеренгу и без конца кого-то одёргивали по фамилии. Создавалась нездоровая атмосфера. Они как-то будто с каждым часом входили в новую роль, в раж, в какой-то давно позабытый угар, в котором младшие должны беспрекословно слушаться и всё происходит по щелчку пальцев. Построенные перед смоленским ЖД вокзалом мы походили на уголовников. Все одели не самые лучшие свои штаны и рубашки, на плечах были видавшие виды сумки или просто целлофановые пакеты в руках. Никто не ждал от флота чудес. Все мои друзья полагали, что мы потеряем или выкинем те вещи, в которых сейчас отправляемся. Наш край шеренги, где Стас, Аркадий и я блестели стриженными затылками только усиливал впечатление освободившихся из малолетней колонии. Обстановку разрядил подполковник, которого мы прозвали «Врангель». Он подытожил прошлые напоминания и инструкции перед посадкой по плацкартным вагонам:

«Помните, что отправляетесь в среду, где всё регламентировало и всё по уставу. Ни во что не влезайте – убьёт, понял Михайлов? По пути следования у вас проверят несколько раз документы. Всяким белорусам, литовцам, консулам в поезде всё показывать без промедления. Даже паспорта. Во время остановки в Каунасе не выходить и на святую литовскую землю в окно не плевать. Не курить и не пить до возвращения домой. Да-да, мы будем всё время рядом, мы за вас отвечаем, будем следить ежечасно. Берегите лица и паспорта. Вопросы есть? Вопросов нет. Проходите по вагонам!».

Семнадцать часов тянулись как пытка. Нас действительно останавливали раз пять и смотрели паспорта фонариком. Плацкартный вагон почти не спал, то собака с кинологом, то свет, то разговоры своих же, отвлекали и будили. Интерес вызывало лишь разглядывание черепичных крыш домиков в Литве и Калининградской области. Всё немного отличалось от обычной России. Где-то на горизонте почудился разрушенный замок, позже старинный чугунный мост. Бывший Кёнигсберг встретил дождём. Построенные снова у незнакомого вокзала мы лицезрели наших полковников во всей красе. Лица их растянулись, походка сделалась увереннее, рост выше, форма чернее, животы спрятались. Капли били по натянутой белой ткани на фуражках как по барабанам. Мы же просто мокли, превращаясь в бездомных. Удаль и молодечность наша стала раскисать при виде военного патруля. Ботинки хватали дождевую воду. И хоть было тепло, и дождь-то был ерундовый, полковники назвали его «морская пыль», настроение с бравурного переменилось на тревожное. Сорок студентов даже стали занимать меньше места при построении. Приветственная речь Врангеля тоже переменилась:

«Смирно! Это не дождь, разве это дождь, Михайлов? Морская пыль! Мы прибыли в славный город Калининград, где вы наконец-то поймёте, чему вас учили на кафедре всё это время. Вы отвечаете за себя, своё здоровье и за здоровье товарища. Сейчас мы будем прощаться с домашней одеждой, с пирогами и бабушкиными сказками, начинается ваша практика. Не опозорьте Смоленск и ваших преподавателей. А кто опозорит – потом пожалеет. Садимся на трамвай и едем на склад за формой. Вольно».

Склад действительно оказался таковым. Ворота, охрана, бесконечные ангары и площадки, заваленные разным барахлом. Наш ангар был открыт настежь и охраны не имел. Внутри до железного неба, высотой в три этажа лежала гора одежды тёмно-синего цвета. Это были рубашки с длинным рукавом, одевавшиеся через голову и штаны с ширинкой на пуговицах. Чуть поодаль меньшими горками разбросаны по полу пилотки и прямоугольные воротнички-гюйсы с тремя белыми полосками, которые до этого я видел только на парадах по телевизору. Полковники скомандовали лезть на кучу и выбрать себе лучшее и по размеру. Внизу не подбирать, всё свежее сверху. Несколько студентов буквально взошли на вершину по штанам и стали кидать оттуда вниз то, что не имело дыр, не было выцветшим или приглянулось им по иным критериям. Я остался у подножия и выбрал себе пилотку из небольшой, всего по колено кучи несортированной одежды. Все превратились в бродяг и стали раздеваться, облачаясь по пять раз в разные наборы. Роба одевалась через голову и предварительно прикинуть твоё-не твоё не получалось. Перемеряли десятки штук. Затем вставала проблема штанов без пуговиц или несовпадение синего оттенка у робы со штанами. Иногда форма была заношена до голубого цвета или имела пятна. Гюйсы все были одинаково сине-белые и мятые. С ними проблемы не было. Тельняшки оказались сложены в отдельном сарайчике на школьных партах высокими стопками, вероятно, по размеру. Их особое положение – не на полу и не в горе б/у одежды – сразу выделило тельняшки как важнейший атрибут флота. Недалеко от них стоял какой-то курящий человек, то ли охранял, то ли ждал пока мы уйдём чтобы самому взять. Я подошёл к стопкам и выбрал примерно из середины. При близком рассмотрении тельняшки тоже оказались ношенными. Моя, наугад вытащенная, была довольно новой на вид. Уже ничего не смущаясь после дырявых штанов, я натянул тельняшку на свой голый торс. Широкое горло, плотная, толстая, совсем не летняя ткань, длинные рукава и длинная основная часть для заправки в штаны. Тельняшка села на мне как влития с первой секунды. На ком-то как на скоморохе болтались рукава, другие рассматривали зашитые дыры и пятна. Все жаловались на «зимний» вариант. Но я в тельняшке чувствовал себя хорошо. С ней перестали быть неудобными и рваными штаны и роба, с ней пилотка казалась настоящей важной шапочкой. Стас и Аркадий, мои друзья, были крупными во все стороны и очень высокими, их мучения по подбору шмоток трудно описать словами. Однако наш гардероб прервали какие-то люди извне, да и полковники стали торопить. Видать вышло время выбирать, пора брать всё подряд. Взять второй комплект не разрешили. Студенты спустились из-под крыши за гюйсами в углу и мы построились на площадке перед ангаром доодеваясь на бегу. Кому-то поправили, кому-то матюкнули, через пару минут пилотки были у всех по центру, а гюйсы застёгнуты на пуговицу. Мы стали похожи на команду матросов, переживших шторм, матч «Спартак-Зенит» и толкучку смоленского колхозного рынка последовательно. Помятость и разноцветность в пределах синего была страшной. Пакеты со своими вещами в руках намекали, что мы побираемся по городу, собираем бутылки или медный провод. Я представить не мог как мы в этом будем лечить пациентов. Аркадий уже разодрал на могучей спине робу и пытался стоя последним вытащить из кучи ещё что-нибудь на замену. У кого-то были белые кроссовки, которые подходили к форме как красная звезда Микки Маусу. Насмеявшись, нам вдруг стало не смешно. Нас предупредили, что всё нужно вернуть после практики в пригодном виде, особенно отметили, что нельзя не вернуть тельняшку. Отдельные трюкачи отдирали что-то на память от чужой формы, набили карманы какими-то значками и бантиками. Мои карманы были дырявыми, я стоял и ждал продолжения.