На протяжении всего детства мама была для меня непререкаемым авторитетом. Только однажды я почувствовала неуверенность в ответе на мой вопрос и поняла, что есть вещи, с которыми надо разбираться самой.

Мы часто ездили на трамвае в нашем городе по одному и тому же маршруту. Какое самое распространенное занятие для ребенка в трамвае? Читать вывески и спрашивать маму, что это значит. Однажды я прочитала незнакомое слово «ИЗОТОПЫ». Естественно, сразу был задан вопрос, что это такое. Мама сказала, что это магазин, в котором продают научную литературу. «Но почему он так называется и кто такие эти изотопы?» – не унималась я. На это было произнесено что-то невнятное, что было не свойственно ей, учительнице. Я поняла, что она этого не знает, и смутилась за нее. Больше я не задавала этого вопроса, и каждый раз, проезжая мимо этого здания, пугалась и его сурового серого вида, и тех зловещих изотопов, которыми оно было населено. Я строила планы, как зайти в это здание и все-таки узнать, что же это такое. Но как? Я пыталась найти себе попутчиков для этого мероприятия, но оказалось, что это никому неинтересно. Когда я повзрослела и стала передвигаться самостоятельно, вывеску сняли, и в этом здании расположили какой-то НИИ, которых в то время было больше, чем магазинов, и для меня так и осталось тайной, что же скрывалось под этой странной вывеской.

Мама всегда пользовалась большим успехом у противоположного пола. Почему при этом она так и не смогла из большого количества воздыхателей и мужей выбрать единственного? Был один Вася, проживавший в Ленинграде. Это был третий Вася на мамином пути. Отца моей сестры и моего тоже звали Василиями. Так вот, роман с Василием третьим был очень непростым. Мама ездила в Ленинград, приезжала оттуда вся такая трепетная. Даже я, совсем еще маленькая, любила этого Васю, потому что мама была уж очень хороша после встреч с ним. Несколько раз и он приезжал к нам. Смутно его помню. Кажется, их союз не состоялся из-за нас с сестрой. Наверно, ему была нужна только мама…

Был один достойный мужчина в ее жизни, встречу с которым ей подарила судьба в зрелом возрасте. Я очень хорошо помню статного полковника строительных войск. Он руководил строительством города, в котором мы жили. Звали его Сергей Иванович. Светлая ему память! Когда он приходил в наш дом, с ним вместе врывался праздник. Причем, праздник не разухабистого веселья, а праздник души. Он вносил в дом надежность, ласку. Даже я, двенадцатилетняя девочка, начинала чувствовать себя кокоткой. Как он пел романсы, аккомпанируя себе на рояле! Даже в морозы он всегда приходил в наш дом с цветами. А как он хвалил мамин лимонный пирог! А как светились мамины глаза! Больше таких пирогов у мамы никогда не получалось.

Долгое время у нас стояла мебель, подаренная им нам на новоселье. Долго я носила военную рубашку, которую он по моей просьбе мне подарил.

К моменту их встречи с мамой у них обоих было много душевных травм и острое желание обрести родную душу. Кажется, они нуждались друг в друге и поняли это. Если бы мама решилась связать с ним судьбу, мы все: и мама, и я, и сестра, прожили бы другую, более женскую, жизнь. И Сергей Иванович не так быстро бы покинул этот мир. Мне бы очень хотелось, чтобы в ином мире они встретились! Вот тогда бы они уже точно никогда не расстались!

Был в жизни мамы период, когда она хотела найти ответ на вопрос, на который нет ответа: почему ни у нее, ни у ее дочерей не сложилась личная жизнь. Причем, каждая стремилась по-своему, у каждой было по несколько попыток, но результат отрицательный: или мое полное одиночество, или уж совсем кошмарная история моей сестры, похожей на Жаклин Кеннеди: проживание в одной квартире с мужем шизофреником и сыном алкоголиком.

Как человек образованный, она начала с базовой книги: библии. Но так как это слишком многогранный труд, то в ходе прочтения у нее возникло еще больше вопросов, причем, уже вселенского масштаба. В то время часто по улицам ходили парочки вербовщиков адвентистов седьмого дня, и моя мама и им пыталась задавать вопросы, список которых все возрастал и возрастал. Постепенно по определенным дням к нам стали приходить интеллигентного вида женщины для углубленного изучения библии. Мама пыталась меня приобщить к этим бдениям, но после того, как я сказала, что считаю общение с Богом процессом интимным, и то, что мне непонятно в Библии, значит, пока мне это не надо понимать, а толмачи для этого мне не нужны. Потому что они не апостолы, а обычные люди, которые, в принципе, зарабатывают этим на жизнь. Больше на эту тему у нас разговоров не было, да и тетеньки стали приходить реже или в мое отсутствие.

Следующей попыткой познания был поход на какое-то массовое сборище с песнопениями, возможно, что-то типа Аум-Сенрекё. Правда, одного раза ей хватило, чтобы понять, что и этот путь не приближает ее к ответам.

На этом ее попытки закончились, и она стала просто читать Библию. Особо любимые псалмы и молитвы она заучивала наизусть. В книге есть несколько десятков затертых страниц – это те самые псалмы и молитвы. И до сих пор я повторяю ее совет, который она давала тем, кто жаловался на свою память: «Надо учить молитвы и стихи».

И еще была одна книга, чтение которой она перемежала с Библией. Это Дейл Карнеги. Фактически, это светская библия, потому что там даются очень простые ответы на все вопросы. Но есть одно но: эти советы не всегда уместны для русского менталитета. Но ей так хотелось, чтобы она и ее дети жили в том мире, где на доброе слово и улыбку отвечают тем же.

Моя сестра упрекала меня, что я создала маме тепличные условия, и у нее абсолютно искаженное понятие действительности. Это правда, я старалась баловать ее в мелочах и оградить от чего могла. Как-то из одного из санаториев она привезла новых друзей: семейную пару, состоящую из жены – биолога, доктора наук, академика, и мужа, личного летчика маршала Рокоссовского. Их звали Елизавета и Николай. Дальше не помню. Как-то они приехали к нам в гости. Абсолютно прелестнейшие люди, нахождение с которыми вызывает трепет, и любая их фраза или незначащий эпизод из жизни – это страница истории. Но, боже, как же они были наивны в повседневной жизни! Мы с моей подругой помогали им решать какие-то бытовые вопросы, у них была куча планов на несколько лет вперед, но вскоре они ушли из жизни. На их примере я поняла, что наивность в таком возрасте – это защитная реакция на жестокость жизни. Накануне своего ухода Елизавета позвонила из больницы. Зная, как кормят в больнице, даже академиков, я приготовила рыбу с пюре и приехала ее навестить. Вид у нее, конечно, был очень не ахти, но она сказала, что такой вкусной еды она не ела никогда в своей жизни. И еще мы очень долго разговаривали об их и моих планах переезда в Россию. Для личного летчика маршала Рокоссовского и академика, оказывается, были те же барьеры, что и для меня. И они были готовы их преодолевать. Хорошо, когда рядом люди, не делающие бизнес на этой наивности. Им не повезло.

Память у мамы была хорошая до последнего дня. Последний день наступил так стремительно, что никто и не понял, что он – последний, даже, наверно, она сама. А Дейл Карнеги так и остался лежать на подлокотнике ее кресла.

Моя бабушка закончила один класс церковно-приходской школы. Мудрости и остроты ума у нее было на нескольких философов. С каким интересом она слушала «постановки», которые транслировали по радио! Прослушивание происходило поздно вечером, когда в селе выключали свет. Если учесть, что день бабушки начинался в четыре утра, то должна быть большая любовь к искусству, чтобы до двенадцати слушать радио. Я силилась не спать и слушать вместе с ней, но почти всегда засыпала, недослушав до конца. На следующий день за завтраком она мне пересказывала сюжет со своими комментариями.

Очень мне нравится одна история, которая ярко характеризует нрав моей бабушки, да и, пожалуй, всех женщин нашего рода. После войны стали возвращаться домой мужчины. Вернулся муж сестры дедушки. Приехал он нагруженный трофеями, и это событие готовились бурно праздновать. Наш дедушка был в плену, и к этому времени судьба его была неизвестна. Пришла Даша, сестра дедушки, звать бабулю на торжество. Она отказывается.