«Я спрашиваю не из праздного любопытства, а оттого, что Свечная башня кажется мне живым существом. Или, вернее будет сказать, не живым, но разумным. Глупость и блажь, скажете вы, и я не стану возражать! Я сейчас обнажаю перед вами свою душу, мастер Берг. Возможно, душа моя тоже тронута той болезнью, что поражает всех в Горисветово. Но в отличие от остальных, у меня есть очень большое преимущество, у меня есть вы, мой учитель!»

В носу вдруг засвербело, а глаза зачесались. Август шмыгнул носом, устало потер глаза. Это самогон всему виной. Самогон и холод, который непременно сопровождает албасты даже в самый жаркий день.

«Это темное место, мастер Берг! Темное и страшное! Я не знаю, когда именно оно стало таким, но Свечная башня изменилась. Мы проектировали нечто удивительное и радостное, а получили нечто удивительное и страшное. И теперь я прошу у вас совета, учитель. Как мне быть? Мне кажется, все, кто живут в Горисветово, в большой опасности. Или происходящее – всего лишь порождение моего воспаленного ума? Как бы то ни было, а я намерен в ближайшее же время выяснить, что происходит! Всех благ! Ваш преданный ученик Л. Ступин».

Август отложил письмо, задумался. Сказать по правде, все, о чем написал парнишка, могло оказаться вовсе не плодом его воспаленного ума, а блажью графини Горисветовой. На своем веку Август навидался и не таких странностей. Но на своем веку он навидался и такого, чего никогда не пожелал бы ни одному человеку. Он бросил быстрый взгляд на албасты. Та была безмятежна, не обращала внимания ни на него, ни на играющую с кончиком ее косы кошку. Захотелось вдруг спросить, что она, вековая нежить, думает об услышанном. Но спрашивать Август не стал, знал, что албасты ничего не ответит. Он поежился от исходящего от нее холода и приложился к бутылке с самогоном. Исключительно, чтобы согреться…

Время шло. Череда унылых дней проходила перед мутным взором Августа. Август пил, в самогоне черпая силы и ища надежду. Он не стал отвечать Леониду. Да и что он мог ответить этому мальчику? Подтвердить его самые страшные догадки? Успокоить и тем самым отсрочить его неминуемое столкновение с тяготами настоящей жизни? Про то, что сам он собирался облегчить эти тяготы, Август уже и думать забыл.

Он пил. Здравые мысли посещали его лишь ранним утром. Они приходили вместе с жутчайшим похмельем и головной болью, впивались в грудь острыми когтями, порождая одно единственное желание – снова напиться! Но Август позволял себе ровно час мучений и относительной трезвости. Это стало его правилом, позволяющим хоть на час почувствовать себя человеком.

Одним таким серым и мучительным утром Август взялся за перо и бумагу. Нет, он не сел писать письмо Леониду. Ему все еще нечего было сказать мальчику. Он сел писать письмо своему старому пермскому приятелю. Приятель промышлял частным сыском, а кроме того, время от времени выполнял для Августа кое-какие деликатные поручения. Приятеля звали Свирид Петрович Самохин, он имел крепкое тело и острый ум – все то, что так необходимо в сыскном деле! Тем серым и мучительным утром Август обратился к Свириду Петровичу сразу с двумя просьбами. Только на то его сил и хватило. Письмо спустя два дня он передал востроглазому мальчишке, имя которого все никак не удосуживался запомнить. Мальчишка приплывал на остров три раза в неделю, привозил Августу корреспонденцию, еду и запасы самогона и был единственной связующей нитью между островом и Чернокаменском. Этот же мальчишка через неделю привез Августу еще одно письмо от Леонида. Или скорее сказать, не письмо, а коротенькую записку.

«Все хорошо! Я осознал, как сильно ошибался!»

Вот так, безо всяких предисловий, начиналась эта записка.

«Я открылся Агнии Витольдовне! Как же мне стыдно и неловко за те мои детские подозрения! Только моя молодость и неопытность могут быть мне оправданием. Я все-все понимал превратно! Мучил себя, досаждал вам, учитель, своими детскими страхами. Все решилось. Нет, все решится в ближайшее время! Не знаю, прочли ли вы хоть одно из моих посланий, дорогой мастер Берг, но это письмо я пишу лишь затем, чтобы выразить вам свою безмерную признательность. Не было и нет в моей жизни человека более уважаемого, чем вы. И я не устану благодарить судьбу за то, что она подарила мне такого учителя! Спасибо! Навеки ваш, Л. Ступин».

Это было радостное, полное надежд и чаяний послание. Отчего же в таком случае Августу сделалось не по себе? Что задело заржавевшие струны в его душе? У парнишки все хорошо. Развеялся морок, на горизонте замаячили новые мечты. Что же не так? Отчего сердце сжимается и болит? Спросить бы у албасты. Вот только она не пришла. Даже приблудная кошка куда-то подевалась. Может обе они устали от его пьянства и уныния?

Тем утром Август снова смалодушничал – напился смертельно пьяным. Он пил так еще пять или шесть дней. Сбился со счета, почти перестал выныривать на поверхность из мутных вод беспамятства.

В себя его привела колкая боль в груди. Август очнулся на твердом полу маяка, растерзанный и разбитый собственными пороками. На груди его сидела кошка, впивалась острыми когтями в кожу, тарахтела, как паровой двигатель, смотрела прямо в глаза. Словно бы кошка что-то понимала в его жизни и в нем самом!

– Сгинь! – Август спихнул кошку на пол. На коже остались кровавые царапины от ее когтей. – Пошла отсюда! Убирайся!

Албасты не понравится то, как он обращается с ее любимицей, но ему плевать на албасты. Ему бы доползти до ведра с водой…

Ведро было пустым. По всему видать, запой его длился долго. По всему видать, придется выходить на божий свет. Выползать! Потому как держаться на ногах он сейчас не в силах. Ничего, он ползком, он не гордый!

Снаружи ярко светило солнце и Август, чтобы не ослепнуть от этой яркости, прикрыл глаза рукой. Он лежал на боку, подставив небритую щеку солнечным лучам, чувствуя свежий запах озерной воды, и размышлял о собственной ничтожности, о том, что если у него достанет сил доползти до озера, то ползти он будет все дальше и все глубже, до самого Нижнего мира. Пока не подохнет…

…В Нижний мир его не пустили. Августу хватило сил доползти до озера и хватило силы духа не останавливаться, когда в глотку вместо воздуха стала заливаться ледяная вода. Но его не пустили… В мерцающих водах озера самым краешком угасающего сознания он увидел слепых змей. Одна из них обвилась вокруг его шеи, сдавила и потянула. Август барахтался и отбивался, пытался разжать тугие змеиные кольца, пока серебряный мир сначала не потускнел, а потом и вовсе не исчез.

В себя он приходил с болью и мучениями, как после самого тяжкого похмелья. Вместе с кашлем из горла выливалась озерная вода, а щеку до крови царапала озерная галька.

– …Ты там никому не нужен. – Послышался над головой мелодичный голос.

– Так же, как и ты, – прохрипел он.

– Тебе рано, старик.

– Мне поздно, нежить.

– Не тебе решать. – Она присела рядом, почти ласково провела ладонью по его редким, слипшимся от воды кудрям. От ладони веяло могильным холодом.

– А кому? – Август не стал открывать глаз, втянул голову в плечи, чтобы ускользнуть от этой смертельной ласки. – Тебе?

– И не мне.

– Тогда зачем спасала? – Все-таки он открыл глаза. Стало интересно, что она скажет.

– Я не спасала. – Холод исчез вместе с той, кто его породила. Албасты отошла от Августа, уселась на большом черном валуне, подтянув колени к подбородку. – Тебе еще рано, вот и все.

– Устал я, – пожаловался он и попытался сесть. Получилось не с первого раза, но он мог быть упрямым. – Отпусти ты меня, нежить, – сказал с мольбой в голосе.

– Я и не держу.

– А кто тогда меня из озера вытянул? Зачем я тебе? Поиграться?

Она ничего не ответила, даже не глянула в его сторону. Сейчас она как никогда была похожа на девчонку, обыкновенную земную девчонку. Живую и славную. Вот только ему ли не знать, что она уже давно неживая. Нежить…