— Я тоже этого не забывал, — спокойно ответил ему Кэйа и разлил заварившийся чай по кружкам. — И не забуду, такое не забыть. Стал ли я тебя меньше ненавидеть? Да, но… — он оборвал фразу, делая глоток любимого чая. Он не станет продолжать: «…но не перестал бояться», потому что это олицетворяло бы его слабость. — Я не могу сказать, что имел в виду Крепус, — вздохнул Кэйа, храбро смотря в глаза Рагнвиндру. — Возможно, он намекал на мою тайну. — В груди болезненно заныло. — Знаю я Крепуса и его шутки… — невесело хмыкнул Кэйа. — Любил он пройтись по моему эго, говоря, что не придётся искать партию для сына, так как партия приблудилась сама.
— Не понимаю. — Дилюк нервно отпил из кружки, обжигая язык и горло. Мысль повисла где-то на периферии сознания, но он не мог ее раскусить. — О чем ты?
— Он нас сватал, Дилюк, — фыркнул Кэйа. Челюсть свело спазмом, он был слишком напряжён, еще и сердце заколотилось в груди. — Наверное, он думал, что я не смогу рассказать тебе из-за своей гордости, и просил присмотреться. Мы тогда отдалились, ты занимался с мастером, я проходил стажировку на капитана в Ордо, мы выросли… А я умолял Крепуса держать все в тайне и прекратить говорить глупости. — Кэйа махнул рукой, мол, это уже точно неважно. — Он то знал, что я не предам ни его, ни Мондштадт, моя тайна о шпионстве его волновала только потому, что он опасался, что за мной могут прийти эти люди. Поэтому, раз он говорил обо мне в таком ключе, то, скорее всего, намекал на вторичный пол.
— Вто… — Дилюк был похож на выброшенную на берег рыбу, такой же беспомощный и задыхающийся. — Ты… Он хотел…
— Ну вот, я все сказал. — Кэйа резко поднялся и, не в силах оставаться рядом, решил скрыться в безопасной спальне своей маленькой квартиры. — А теперь мне надо откланяться, у меня дела, так что провожать не буду.
И он трусливо убежал к себе в комнату, прильнул спиной к двери, прислушиваясь. Через минуту он услышал шаги Дилюка в коридоре, дождался, когда входная дверь захлопнется, и с облегчением выдохнул, сползая на пол.
***
— Ты говоришь, Альберих вернулся? — переспросил Дилюк Чарльза.
— А? А, да, мастер Рагнвиндр. — Он кивнул барду, с которым разговаривал, и направился к начальнику. — Я вот о стажёре хотел сказать: он вроде неплох, но обмолвился, что в Мондштадте остановится примерно на три месяца. Брать парня?
— Кхм, да, думаю, да. — Мысли Дилюка были уже не здесь. — Он будет как раз кстати.
Раз Кэйа вернулся, то, зная его, можно предположить, что он станет их постоянным гостем. И для него наверняка будет сюрпризом, если в первую же неделю приезда он столкнется тут с Дилюком, который и сам не готов его увидеть. Помощник Чарльза объявился очень вовремя. Сам же Дилюк засобирался назад, на винокурню — он там жил после продажи особняка, и… ему надо было подумать. Он так долго готовился ко дню, когда сможет увидеть Кэйю, чтобы покаяться, чтобы бесконечно вымаливать прощение, а сейчас, когда эта возможность появилась, он опять трусливо прятался. Как это по-детски, не так его воспитывал Крепус, не таких действий он ждал бы от сына. Но Дилюк прочно отгородил себя от внешнего мира, так тщательно закрылся в своем панцире и так долго растворял свою жизнь в киселе темной жижи из страданий, самобичевания и собственной драмы, что давно потерял настоящего себя. На него правда многое свалилось: смерть единственного родителя, предательство Ордо Фавониуса, лишение себя в пылу ярости Глаза Бога… Он просто швырнул его в Эроха в тот день, когда устроил скандальный уход из отряда. Дилюк отказался от рыцарства и обещал, что никогда не встанет плечом к плечу с таким мусором, как они. Это было скверно. Но он сжёг мосты. Рагнвиндр не хотел быть частью этого общества… Как он мог простить Эроха после того, как он выставил смерть его отца словно несчастный случай? Крепус жизнью пожертвовал ради Мондштадта! А они не предали огласке, только лишь боясь, что в городе будет паника. Конечно будет! Эти люди были на волосок от смерти! Впрочем, не только поэтому он расстался с Глазом Бога. В тот день, буквально восемь часов до того, он чуть не убил человека, и… он слишком долго не спал. Сражение, смерть отца, поспешные похороны, потом Кэйа, его признание, их нечестная дуэль… Хвала Барбатосу, Архонт был милостив в эту ночь, великие Боги сжалились и не дали утонуть Дилюку в крови названого брата. Он не спал до самого утра, метался, сгораемый стыдом своего поступка, как в бреду слонялся по поместью, сжимая в руках Глаз Бога. Он кидал его, топтал, рушил на него удары меча, но тот продолжал кроваво мерцать. А затем горничная принесла утреннюю газету и быстро скрылась, боясь, что гнев Дилюка ее погубит. Когда он увидел скромную колонку в память о Крепусе, ярость затопила его и, срезонировав с Глазом Бога, окутала пожаром главный зал — он опять чуть не погубил всех. Чудом ему удалось втянуть энергию обратно и высвободить ее, готовую взорваться, уже в саду. Лишив этот дивный уголок жизни, истощённый Дилюк словно в бреду направился на поиски Эроха.
Он продал особняк за копейки через посредника. До сих пор Дилюк не знал, кто новый хозяин, но сам он больше не мог там находиться. Он закрылся на винокурне. Многие считали, что он уехал. Прошло бесчисленное количество дней одиночества и запустения, прежде чем он собрался и хоть как-то уложил все произошедшее в голове. Рагнвиндр вышел тогда на улицу, не зная, какой был день и когда он в последний раз нормально ел и спал. Плантацию заливало солнцем, и всё казалось таким светлым вокруг, что он сам терялся на фоне всей этой жизни. В тот момент он понял, что даже не убедился, в порядке ли Кэйа. Кэйа, Кэйа, Кэйа… Эта мысль набатом стучала в голове, пока он бежал в столицу — он даже не подумал о лошади. А Кэйи уже нигде не было, благо, что он хотя бы был жив. Кэйа уехал, а Дилюку лишь сказали, что вернётся он нескоро. Спустя год парень уже не верил, что увидит Кэйю вновь. Дилюк начал пытаться просто жить дальше.
И вот, когда со смерти Крепуса в общей сумме прошло почти три года, Дилюк впервые окликнул Кэйю в таверне «Доля Ангелов». Каким же жалким он себя чувствовал в тот момент! А Кэйа изменился… И Дилюк совершенно не понимал, как себя вести с ним. Все планы, все выстроенные в нужный порядок речи вмиг забылись, и все пошло совсем не так, как хотелось бы. Он чувствовал от Альбериха вовсе не ненависть, нет, Дилюк чувствовал, что его боятся. Лучше бы его ненавидели, от этого было бы меньше вины. Разговор не удался, более того, оставил после себя жгучий осадок, который болезненно разъедал сердце. Дилюк смотрел на картину отца и откровенно считал, что такому монстру, как он, лучше не жить. Но свои ошибки нужно исправлять, так учил его Крепус. Пусть он будет самым жалким существом на свете, но он попытается искупить свою вину. Что для этого нужно? Дилюк не знал, но он чувствовал, что если надо будет пожертвовать жизнью, то он, не задумываясь, это сделает. Он не хотел жить, точно не с таким грузом, и если есть шанс утешить бурю в душе, то нужно идти до конца, даже если придётся зайти в самое сердце урагана.
Он набрался смелости и настроил себя на правильный лад. Дилюка уже не мог остановить ни дождь, ни опасно сверкающая молния. Вот только и в этот раз все пошло совершенно не так. Покаяться не вышло, просить стать союзником и опорой в открывшейся правде могло еще больше задеть самолюбие Кэйи. Боги, ну что же ему делать? Как исправить сотворённое? Как сохранить рассудок, когда обстоятельства только и требуют от тебя, что взять клинок и покончить… Нет, он не может, не должен. Дождь быстро промочил все до нитки, он совершенно позабыл о плаще. Дилюк не хотел возвращаться назад, ведь у него совершенно не было слов, чтобы найти для себя оправдания, но… Но и уйти он не мог, и дело вовсе не в плаще. Слова, сказанные Крепусом, облачались смыслом, и от осознания всего загнанный в ловушку своими внутренними демонами Дилюк отчаянно застонал, хватаясь за мокрую голову. Дождь шумно отбивал дробь о кровлю домов, холодными каплями бился о макушку, стекал по лицу, а Дилюк стеклянным взглядом смотрел на пузырящиеся лужи, не в силах сдвинуться с места. Он должен пойти и сказать Кэйи, что станет его тенью, что оплатит попытку убийства своей защитой и что это именно то, ради чего он изначально пришел. И это никак не связано с открывшейся правдой. Дилюк поднялся на второй этаж, зашёл в сырой коридор, оставляя за собой мокрую дорожку, и вновь постучал. Он не мог вламываться в чужую квартиру, даже если дверь всё еще не заперта.
