— Пустяки.

Джон силой поднял Дайана вертикально, не справляясь до конца и отпуская клыки, едва запах таволги и колючек стал утробным. Зрачки его сжались и тут же раздались, не в состоянии подчинить возбуждение. Но контроль, которому поклонялся Сойер в течение всей своей бесконечной жизни, заступил автоматически, невероятно облегчая текущее положение. Джон снял шинель и укрыл Дайана. Тот же, пользуясь моментом, снова попытался целовать его в шею и добрался до рта. Облизал клыки, протолкнул язык и застонал, прижимаясь.

— Дайан, домой, — напомнил Сойер, отстраняясь и встряхивая того за плечи. — Я клянусь, пятнадцать минут — и я твой.

Он почти выволок Дайана в зал, где их встретили в молчаливом ожидании обе Сэндхилл и Бауэр.

Сесиль отдала Джону рюкзак и одежду Дайана.

Валери сдержанно сделала пальцами «пока».

Бауэр, провожая, развернулся, давая себе возможность рассмотреть Брука, пусть и закрытого шинелью, а с лица частично его же сросшими волосами.

Сойер оттолкнул сюзерена взглядом, получив в ответ тот, в котором прочитал конкретное намерение. А именно: заверение в том, что Питер Бауэр не удовольствуется разовым обладанием. Он избавится от Джона Сойера, убирая того с пути.

***

— Ты знал обо мне? — спросил Дайан, как только Джон выпустил его из рук, лишив телесного контакта, и стронул автомобиль с места.

Тот коротко взглянул и тут же отвернулся. Причин было несколько. Во-первых было очевидным, что Дайан намерен поругаться, так что от долгого взгляда мало бы что поменялось. А во-вторых видеть лишний раз ёрзающего по сиденью Дайана с сухими от внутреннего жара губами и огромными зрачками было едва ли не выше сил. Хотя отвечать всё равно пришлось.

— Мне сообщили раньше твоего. Но я сомневался.

— Вашу ж мать… — простонал Дайан, отворачиваясь.

Когда Сойер оказался рядом, всё стало ещё пошлее. Потому что всё, о чём был способен мыслить Дайан, сводилось к воображению разнообразных эротических перспектив. Но все они заканчивались одним. Мыслью о том, что сделать, чтобы как можно быстрее и глубже усесться на член Джона. Впрочем, на этом мысль обрывалась, исключая какое-либо своё развитие и дальнейшие прогнозы, и снова возвращалась к гениталиям. Где-то на остаточном уровне здравого смысла Дайан понимал, что, если с ним и в самом деле стряслось всё то, во что так охотно верят Сэндхилл и Сойер, то предотвратить наступление течки он не смог бы, даже будучи предупреждённым.

— Но ты молчал, — собравшись и повернувшись, снова попытался напасть Дайан.

— Дайан, прости. Я сам верил с трудом.

— Ты видел, что со мною! И ты молчал. Это, похоже, нормальное твоё поведение? А о своих деньгах и происхождении ты молчал из каких соображений?

Сойер свернул на светофоре в последний момент, от чего «Астон Мартин» едва не занесло в тротуар. Джон нервничал. Похоже, что прежде возникшая в его голове мысль о том, чтобы сначала как следует отыметь Дайана, была замечательной. Иначе же стоило просто перетерпеть и уже так и сделать, добравшись до дома.

— Чего ты хочешь добиться такими действиями? Хочешь посмотреть, люблю ли я именно тебя, а не твои счета в банке? Или же насколько более ебливым меня сделает… течка? — не утихал Брук. К тому же он как-то особенно томно в этот момент вывернулся под ремнём безопасности, что Сойер сдал.

— Замолчи сейчас же, Дайан. Или я выебу тебя прямо здесь, на парковке, — утробно пообещал Джон.

— Сука, ну хоть так. Я, если понимаешь, теперь только за, — огрызнулся тот. — Кстати, можешь выкинуть своё пальто.

Джон не ответил. Он сосредоточенно припарковал автомобиль, бросив перед гаражной дверью. Отстегнул ремень, вышел из салона. Секунду спустя выволок на воздух Дайана, крепко прижав одной рукой, а второй ставя автомобиль на ключ.

— В душ, сейчас же, — потребовал Джон, частично сам освобождая Дайана от одежды и подталкивая в нужном направлении.

Дайан, побывав в руках Джона, мгновенно успокоился. И вот такой полярный переход от раздражения к умиротворению навёл его на абсолютно справедливую мысль:

— Всё это нездоровая пидорская хуйня.

— Я сказал, пошёл в душ. Не успеешь раздеться, заволоку в обуви, Дайан, — пригрозил Сойер.

Остатки маскулинности в Бруке вздыбились, но блядский омега счастливо вздрогнул, вследствие чего уже через минуту Дайан мок под тёплым душем, прижимаясь лицом к покрытой брызгами, мелкой мозаичной плитке стены.

Сойер стоял позади него на коленях, почти усадив его задом на лицо, и с вибрирующим урчанием вылизывал. Дрочил по члену и вылизывал, едва прикусывая с намёком.

Дайан чувствовал, что вполне способен сейчас рехнуться от блажи, что крыла его, не предполагая никаких компромиссов. Кровь Джона можно было не пить, этим бы и ограничилось её возбуждающее действие. Но его новая физиология была эгоистичной, нетерпеливой и сама по себе. Отмахнуться от той просто так не представлялось для Дайана возможным. Как, впрочем, теперь мало что представлялось возможным, кроме…

— Джон, выеби, — проскулил Дайан, елозя задом.

Сойер поднялся и, не дожидаясь повторной просьбы, натянул Дайана на свой член, для верности ударив бёдрами снизу, подкидывая.

— Блядский, блядский, блядский бо-о-же! — выкрикнул Дайан, кончая в кулак Джона и тут же стискиваясь на его члене, малодушно надеясь, что на этом всё закончится.

Но когда Сойер вывел его из душа и вытер насухо как мог лучше, оказалось, что ничего и не думало заканчиваться.

Джон завернул краны с водой, отобрал полотенце, вытер воду с волос, не сводя с Дайана обещающего взгляда.

Под этим взглядом он дошёл до кровати, чувствуя, как между ног снова начинает течь. И чувствуя возобновляющийся настырный запах.

Джон тоже тот распознал, потому что налетел на Дайана со спины и снёс в кровать, прижал лицом, вдавил всем телом, раздвинул ноги широко, вставил под завязку. Но почти сразу выскользнул.

Дайан восторженно ахнул, толкаясь задом навстречу, вцепился руками, дотянувшись ощупью, в прутья спинки кровати, давая понять, что здравого смысла здесь не предвидится. Уперся вытянутыми руками. Нетерпеливо засопел.

Джон согласился. Сдвинул его чуть вверх по кровати, поднимая Дайану зад, но заставляя прогнуться в пояснице. Вытянул руку, тоже ухватился за прутья, второй рукой напоследок бережно огладил по горящей ягодице. Вломился по хлюпающей смазке. Так нетерпеливо и грубо, что в обычном состоянии для того всё бы окончилось разрывами. Но не теперь. Дайан лишь восторженно вцепился зубами в простыню, чувствуя, как рот заливает слюна и как уходят под веки глаза.

Джон укусил Дайана только под утро спустя почти двенадцать часов вышибающей дух ебли, верно расценив, что потеря крови заставит того несколько успокоиться. Расчёт себя оправдал.

Дайан завернулся в изгвазданных простынях и одеяле, уснув.

Джон уснул рядом.

***

Проснулся Дайан от боли в ладони. Основательно так жгло и словно вибрировало под кожей. Он подтянул руку к лицу, близко к глазам, и едва сдержался, чтобы не покрыть матом заботливую ведьму. По ладони каллиграфическим готическим шрифтом шла надпись «вторая жёлтая».

«И ведь чёрным по белому», — признал Дайан доходчивость напоминания, медленно сползая с кровати. Это было неправильным. Потому что чем медленнее он двигался и дольше тянул с приёмом контрацептива, тем сильнее жгло ладонь. Поэтому Брук, в конце концов, благоразумно поспешил. Он нашёл свою рубашку на пороге ванной, из кармана вынул пакет с таблетками, подцепил пальцами жёлтую и тут же раскусил её.

Но жжение улеглось только тогда, когда крошки таблетки оказались в желудке с несколькими глотками воды.

Кстати о воде. Пить хотелось смертельно. И есть хотелось смертельно. А ещё отлить. А ещё под горячую воду.

С горячим душем Дайан напортил, но, к счастью, уже после того как напился, съел бутерброд с салатом и ветчиной и отлил. Бессердечное либидо, расшевелившееся под потоками горячей воды, завелось с первой минуты. Да так, что Дайан привалился спиною к стене, одновременно пытаясь отплеваться от воды и хватать ртом воздух, потому что его вдруг оказалось катастрофически мало. Воздух выгорал в его теле, которое вспомнило, что творилось с ним на протяжении предыдущих вечера и ночи. Следом за сенситивной памятью вернулась память вербальная, и Дайан вспомнил, что говорил Джону. Говорил немного, потому что очень часто его рот был занят либо членом Сойера, либо животными стонами. Но, когда мог говорить, это была какая-то первобытная грязная похабщина, которая даже близко не была ему свойственна.