Эмма в этот раз не испытала тревоги, хотя вампир, снова говоря ей на ухо, уже почти коснулся губами её кожи. Она пришла в клуб, сама не осознавая своих намерений. Ей до сих пор не хотелось близости, даже случайной и в терапевтических целях, с кем-то, помимо Дайана. Но Дайан был, как она знала, далеко и, судя по всему, времени не терял и не скучал. Однозначно, что своё раненое самолюбие Эмма потешила, потому что знаки внимания в течение вечера ей оказывали с лихвой. А вампир так не отвязывался вообще. К его чести, Марк был вежлив и спокоен, не позволял себе ничего такого, что бы Эмма сочла наглостью. И вот это вместе с таблеткой внезапно завоевало симпатию Эммы, пусть и спровоцированную действием наркотика.

— Может, — улыбнулась Эмма.

Марк приобнял её вкруг талии и повёл к выходу.

— Можем даже поехать ко мне, — великодушно разрешила Эмма.

— Идёт, — Марк открыл перед нею дверь «форда», помог устроиться на пассажирском сиденье, закрыл дверь. Обойдя капот, забрался в салон сам. — Скажи адрес.

— Северная-Алтадена-Драйв, 64. Я живу с подругой, но сегодня она у родителей.

Эмма разглядывала профиль вампира, пока тот выезжал из переулка позади «The jewel» и пока молча вёл автомобиль. Она включила радио, нашла танцевальный трек и спросила:

— У тебя есть жвачка?

— Нет, — Марк чуть ли не засмеялся.

— Точно, зачем тебе, — тоже улыбнулась Эмма. Достала сигарету, приоткрыла окно и закурила. — У тебя есть кто-нибудь?

Марк нахмурился, обернувшись.

— Нет, я один большую часть времени. Почему ты спрашиваешь?

— Хочу знать, дорог ли ты кому-то. Или кто-то, может быть, дорог тебе, — объяснила Эмма.

— Ничего такого.

Эмма отвернулась, поэтому Марк не увидел тёмного отзвука во взгляде Эммы. И поэтому опасения Ио о том, что Марк вляпается в дерьмо, оправдали себя. Равно как и оправдалась уверенность в том Сойера. Марку Кэлпи оставалось не более часа.

— Я в ванную, вернусь через пару минут, — сказала Эмма, оставляя его в небольшой, но уютной гостиной, обжитой двумя молодыми девушками. — Хочешь чего-нибудь?

— Только тебя, — позволил себе вольность Кэлпи.

Эмма польщённо хмыкнула и скрылась за дверью комнаты.

«Леди Смитт» умиротворённо лежал в той же коробке из-под сахарного печенья.

Эмма всё ещё чувствовала почти выветрившийся запах корицы и имбиря. Даже на револьвере.

«Не беспокойся, детка, — сказал ей продавец в оружейном, носивший затёртую от многолетнего использования бейсболку и дня три как небритый, — от них ничего не остаётся. Лишь куча шмотья. Берёшь и стреляешь. Только старайся попасть в жизненно важные органы: в сердце или в мозги. А потом просто забудь».

Так она и сделала.

Эмма не совсем была в том уверена, но был момент, когда на месте удивлённо обернувшегося Марка, увидевшего маленький револьвер в руках Эммы, она вполне отчётливо разглядела Джона Сойера.

«Серебряные, они должны быть серебряными», — сказал ей Сойер, указывая на ошибку.

Эмма всё исправила, когда нажала на спусковой крючок. В этот раз все пять пуль были серебряными, и две из них точно попали в жизненно важный орган, в сердце Марка Кэлпи.

Господи, ну и удивился вампир. Эмма, словно зачарованная, смотрела за тем, как изумление на его лице перекидывается в предсмертную бессильную ярость.

Вампир, сопротивляясь магии металла, рванулся к ней, начав и не закончив:

— Сука, какого ёб…

Эмма малодушно отступила к стене, оглушённая с непривычки звуками выпущенной обоймы, и во все глаза отслеживала, как тёмные хлопья не то сажи, не то жжёной бумаги, не то липкой паутины, бывшие всего лишь минуту тому вполне себе подающим признаки иррациональной жизни телом, усеяли коврик в её гостиной. Одежда и обувь Марка свалились в пепел.

Спустя минуту, начав слышать, Эмма осторожно приблизилась к коврику. Никто не ожил и не выпрыгнул из пиджака от Лакоста, чтобы вцепиться в неё, горя жаждой мести. Эмма была одна.

Она положила «леди Смитт» обратно в коробку. Потом прошла в кухню, достала из-под раковины перчатки с длинными манжетами, набрала в таз воды, засыпала порошка, взяла щётку и отправилась чистить коврик в гостиной.

Одежду и пару мокасин она положила в мусорный пакет, решив выбросить при случае в городе, подальше от своей улицы.

Что делать с «фордом» Марка, припаркованным у тротуара проезжей части, она не решила. Потому что забыла про него.

***

Дайан снял фартук, вымыл руки под краном, вытер насухо и потянулся за чашкой, что держала Сесиль.

— Ох, нет, милый, она моя, — улыбнулась та. — Пойдём пить чай в офис. Валери и Кот ждут.

Дайан тоже улыбнулся комичности положения и отправился следом.

Кот его и в самом деле ждал. В кресле. В кошачьем кресле, если судить по тому, каким слоем чёрного подшёрстка было то покрыто, а также скусанными кошачьими когтями и выпавшими усами. Стоило Бруку появиться следом за Сесиль, так Кот брякнул:

— Мяк, мя-я-як.

Мяк вышел скрипучим и басовитым, словно провернулась несмазанная в петлях калитка.

— Скажи «привет» и о том, как твои дела, — перевела Валери, отрываясь от объёмного блокнота, переложенного разномастными закладками и карандашом.

— Привет, Кот. Всё в порядке, — подчинился Дайан.

Кот улегся клубком, но головы не положил, потому что так было удобнее таращиться на Дайана и ведьм.

В офисе Сэндхилл, если не брать в расчёт кошачьего кресла, продавленного по форме тяжёлого тела ведьминого прихвостня, было чисто и уютно. Но у Дайана возникло едва ли не физическое ощущение тщательно сдерживаемых энтропии и хаоса, что крылись чуть ли не за каждой шкафной дверцей. Или могли начать растекаться, стоило выдвинуть ящик стола или отдёрнуть занавеси на окне.

Дайан уселся на двухместный диван с обивкой в голубую и жемчужную полоску, прислушиваясь к себе.

Сесиль опустилась рядом, берясь за пузатый чайник объёмом на добрую ораву, но смотрела она лишь на него.

Дайан, было, хотел заметить, что ведьма льёт чай мимо чашки, но надобность отпала. Чашка, звякнув по блюдцу, сама сдвинулась и, поймав, отцентровала в себя струю.

Валери забрала полную чашку и отнесла к Коту, оставив ту на плоском деревянном подлокотнике.

Следующая была для него, а третья для Валери.

Дайан вырос в цейтноте женских эмоций, межстрочных намёков, многофункциональных и разновекторных порывов и стремлений, гормональных скачков, зависящих от луны, дня недели, сломанного ногтя и прочей поебени, с которой приходилось считаться. И которую он научился отслеживать, раскодировывать и избегать медвежьих охотничьих ям женских коварства и любви, в то время как все прочие сыновья и братья гибли в эмоциональных дамских цейтнотах ежедневно.

— Ты чувствуешь? — спросила Валери, снова уходя за стол.

— Вероятно, — пожал плечом Дайан.

— Что же? — спросила Сесиль.

— Несколько пространств толкаются и наплывают друг на друга, от чего несёт сумасшествием едва ли не на милю. Но, в то же время, к каждому привязаны свои координаты, и это их жёстко ограничивает.

Все трое уставились на него, в тишине отпивая из чашек. Кот болтал в чашке лапой, с которой потом слизывал крепкий чай.

— Ты потрясающий, — вдруг сказала Валери.

— Поклянись, что никогда нас не покинешь, — поддакнула Сесиль.

— Не могу, — смутился Дайан и взял печенье с кунжутом.

— Тогда просто скажи, что приложишь усилия.

— Разве что. Договорились. Я что-то угадал?

— Развязку, — кивнула Сесиль.

— Ведьмину развязку. Офис координирует двенадцать маршрутных вероятностных веток. Временами тут бывает излишне многолюдно, — словно извинилась за гипотетические неудобства Валери.

— Многосущностно, — перебила Сесиль.

Кот едва буркнул.

— Да, похоже на железнодорожный вокзал, — перевела Валери. — Кстати, ты сейчас сидишь на восьмой вероятностной ветке.

Дайан насторожённо поднял брови.

— Всё в порядке, сегодня оттуда экспресса нет. Не раньше завтрашнего утра, — всплеснула когтистой лапкой Сесиль.