Аленка начала меня уговаривать сбежать вместе. Естественно, я уже не хотел ее отпускать. Надо было что-то решать. С теми двумя еще в поезде разобрался. Люди Седого должны были нас прямо на перроне встречать. Я дал Аленке пистолет и велел подыгрывать мне, пока мы к Седому в дом не попадем. Без денег мы бы все равно не смогли скрыться. Когда нас привезли к нему на дачу, была ночь. Он с дружками уже начал отмечать успешно проведенную операцию. Их человек шесть в доме, почти все пьяные. Только главный охранник и сам Седой – как стеклышко. Зашли мы к нему в кабинет, он давай допрашивать: что с остальными случилось. Естественно, пришлось врать. Он поверил. Когда Седой открыл сейф, чтобы расплатиться со мной, я выстрелил. Аленка молодчина, не растерялась, сразу пальнула в охранника. Я забрал все деньги из сейфа, и мы начали удирать. Шум услышали остальные. Пришлось отстреливаться, но мы смогли убежать. К утру добрались до одного заброшенного дома. Алена была ранена. Пуля пробила ей легкое и осталась внутри. Через сутки я сам выкопал могилу и похоронил ее. Потом еще долго не мог отойти от всего случившегося. На украденные деньги сменил имя и уехал подальше из этого города. Денег хватило, чтобы начать свой бизнес. Но без этой белой дряни я уже не мог забыться. Пару раз с того света доставали. Вдобавок подхватил болячку, которая начала пожирать меня изнутри. До сих пор не решил, что хуже, когда сам себя мыслями уничтожаешь или от физической боли корчишься. Ну, как вам такая история, Иннокентий Альбертович? – Самуил Петрович снова закашлял.

– Извините, мне пора идти. Я зайду к вам немного позже.

Кеша вышел из палаты и помчался на улицу. Его тошнило. Он оперся ладонями о колени и прерывисто вдыхал морозный воздух.

– Вы так простудитесь, Иннокентий Альбертович, – сказала проходившая мимо санитарка.

Кеша глянул на нее и ничего не ответил.

Он постарался успокоиться и взять себя в руки. Вернувшись обратно в больницу, направился прямиком к Надежде Константиновне.

– О, ты уже на кофе? – спросила Любочка.

– Нет, не сейчас…

Он пронесся по приемной и без стука зашел в кабинет начальницы.

– Что с вами? – поинтересовалась Надежда Константиновна. – Вы как будто марафон бежали.

– Вы знаете, кто этот человек? Конечно же, вы знаете, кто он…

– Так, я попрошу вас успокоиться! Люба, принесите, пожалуйста, Иннокентию Альбертовичу чаю. Во-первых, о ком идет речь?

– Я о том пациенте из двадцать шестой палаты, вы направили меня сегодня утром к нему.

– Да, и кто же он?

– Он преступник! Он убивал людей.

– Ах, вы об этом…

– Что значит: «Ах, вы об этом?» Вы знали и позволили ему остаться?

Люба принесла чай.

– Спасибо, Люба, можете идти. Да, я знакома с историей его жизни. Самуил Петрович уже давно является нашим пациентом. И он много сделал для нашей больницы.

– А-а-а, ну конечно, как я раньше не догадался?! Он заплатил вам! Он заплатил, чтобы вы молчали!

– Иннокентий, для начала вам нужно успокоиться. На нервах вы можете наговорить много лишнего, а это нам с вами ни к чему.

– Я спокоен.

– Вот и славно. А теперь послушайте меня, пожалуйста. Этот человек болен, ему нужна наша помощь. Когда он впервые попал в клинику, а случилось это лет пять назад, я, конечно же, не знала о том, кто он и что натворил. Но даже если бы и знала, то что мне было делать с этой информацией? Идти в милицию? Во-первых, это нарушение врачебной этики, а во-вторых, что бы я им сказала? Что он убил пару бандитов? Вы понимаете, Иннокентий, я совсем не оправдываю Самуила Петровича. Да, он виноват. И я скажу вам больше, он изрядно поплатился за свои ошибки, и я ему не судья. Сейчас сложное время для простых людей. Вам повезло. Вы особо не видели улицы и того, что творится на ней. – Надежда Константиновна сделала глоток воды. – Я случайно обо всем узнала, он много наговорил в бреду, я поняла, что он не чист на руку, но не собиралась вдаваться в подробности, а потом, когда оклемался, он сам все рассказал. Поверьте мне, Самуил Петрович не самый плохой человек из тех, кого нам приходится лечить. К тому же ему недолго осталось.

– Он умирает?

– Скорее всего. Нам уже доводилось несколько раз возвращать его с того света, но в этот раз дело не только в зависимости. Хотя вероятней и в ней тоже. Мы не знаем, чем именно вызвана его болезнь. Просто позаботьтесь о нем. Это ваша работа.

Кеша весь вечер размышлял над словами Надежды Константиновны. А может ли он судить? И насколько плох человек, совершивший плохой поступок? А если в его жизни были и хорошие поступки, перекрывают ли они плохие? Эти вопросы не давали ему покоя.

Он много еще чего не понимал в людях. Но в случае своего нового пациента решил разобраться со всей глубиной и объективностью, чтобы твердо ответить себе на вопрос: хороший он человек или плохой?

– Доброе утро, Самуил Петрович. Я могу к вам войти?

– А-а-а, Иннокентий Альбертович! Какая неожиданность, я думал, что больше вас не увижу.

– Я бы хотел извиниться за то, что так резко вчера ушел.

– О, нет-нет, не стоит извиняться. Все в порядке.

– Нет, думаю, стоит. Некрасиво вышло. Я хотел предупредить, что зайду к вам сегодня в районе четырех. Нам необходимо продолжить вчерашний разговор.

– Если вы считаете, что в этом есть необходимость, то, пожалуйста, заходите.

С того дня Кеша часто стал появляться в двадцать шестой палате. Он подолгу о чем-то разговаривал с Самуилом Петровичем, иногда они спорили, а временами просто сидели молча. В такие моменты каждый из них думал о чем-то своем. Но стоило одному из них нарушить тишину, как беседа разгоралось с новой силой и не прекращалась до тех пор, пока Иннокентия не забирала работа. Молодой врач помогал мужчине одеться, прогуливался с ним по коридорам и аллеям больницы. Приносил научные и исторические журналы, о которых просил Самуил Петрович.

– Как вы думаете, жизнь после смерти существует? – спросил однажды Иннокентий.

– Думаю, что нет. Жизнь после смерти – это религиозные сказки, которые помогают управлять большой толпой народа.

– Значит, вы не верите в существование Бога?

– Нет, не верю. Я убежденный атеист, – ответил Самуил Петрович, – к тому же терпеть не могу христианство.

– Почему?

– Это ужасно безрадостная религия. В ней полно всяческих запретов и ограничений. Христианство, по сути, лишает человека жизни здесь и сейчас в данный момент времени. Оно утверждает, что мы с вами, доктор, прибыли на землю для страданий и должны искупить грех, который совершили еще за пару тысяч лет до нашего рождения. А вся земная жизнь, согласно этой религии, направлена лишь на то, чтобы заслужить вечную жизнь непонятно где и непонятно когда, наплевав на свое настоящее. Нужно быть бездушным садистом, чтобы такое придумать, не правда ли? Даже если и предположить, что Бог существует, не думаю, чтобы он подписался под всей этой чушью.

– То есть вы совершенно не боитесь?

– Вы хотите спросить, боюсь ли я наказания за свои грехи? То есть ада?

– Извините, наверное, я не должен был…

– Нет-нет, все нормально. Да, я боюсь.

– Значит, вы все-таки не отрицаете его возможное существование?

– Я каждый день боюсь ложиться спать. Стоит мне закрыть глаза, я сразу вижу лица. Искаженные смертью синюшные лица убитых мной людей. Не важно, какими они были при жизни, хорошими или плохими, это я их обескровил. И можете представить себе, им даже хватает смелости со мной разговаривать. Они шутят, смеются, а потом могут подолгу рыдать, как безумные. И я ничего не могу с этим поделать. Я не боюсь самой смерти, я боюсь, что они никогда не оставят меня в покое. И если смерть разлучит нас, я буду ей только премного благодарен. Так что, Иннокентий Альбертович, я уже давно в аду. А каково ваше отношение к религии?

– Я толком еще не определился. Просто сегодня услышал песню по радио, она звучала на английском языке, и смысл ее был такой: в природе устроено все настолько правильно и гармонично, что вряд ли бы она сама создала существо, которое стало бы ее уничтожать. Получается, у человека есть другой создатель.