Упрямый ты, и то – прекрасно!
Но вот перечить мне опасно.
Сотру я древко в порошок,
Не посчитав то за грешок!
Из–под сомкнутых пальцев повалили струйки пара. Руку жгло, как будто я схватил ею горячий уголёк. Я был близок к победе, и всё же упрямство, с которым мне противостоял Лик Эбенового Ужаса, могло перечеркнуть все мои старания. По вискам потёк пот, но я не останавливался на достигнутом.
Вместе – мы – стойкость,
Вместе – мы – власть!
И не дадим мы друг–другу пропасть!
После этих коротких двух строк череп Лика Эбенового Ужаса нестерпимо зарделся красным, а затем, разродившись яркой вспышкой, потух, только во впадинах глазниц не пропали две алые точки. Я ощутил, как от запястья к плечу растекается река силы. О да, Милтар Бризз знал толк в магическом оружии. Надо его протестировать. Сосредоточившись на посохе, я создал заклинание тёмного искусства – Бесовскую Оторопь – очень мощную штуку с парализующим эффектом. Прицелившись в небо, я выстрелил. Фиолетовая, ромбовидная мембрана со свистом пульнула ввысь и там рассеялась на губительные крупицы, разлагающие своей едкой сутью сам воздух. На чародейство я не задействовал даже половины той концентрации, что мне обычно приходиться из себя выжимать на столь серьёзную волшбу – это просто чудесно! Трепещите, мои враги, Калеб Шаттибраль обзавёлся острым жалом! Мой старый посох – Ночь Всех Усопших был приспособлен к обширному кругу колдовского действия, а Лик Эбенового Ужаса узкоспециализирован – его предназначение – убивать. Мне и раньше попадали в руки подобные артефакты, но столь разрушительным я завладел впервые. Положив на колени обломок Ночи Всех Усопших, с треснувшим альмандином и затаённо румянившийся турмалином Лик Эбенового Ужаса, я подумал – какой из них мне более близок? С одной стороны мне привычна гармония, а с другой… Возможность постоять за себя имея отличное подспорье – тоже не дурна. Хотя что тут рассусоливать, что да как, ведь Ночь Всех Усопших сломан, и выбора сейчас у меня нет.
– Парень, ты спишь?
– Нет, Джейкоб, ковыряюсь в своих вещах.
– Скоро отправимся домой.
Я ухмыльнулся.
– Стосковался по Лесу Скорби? Подожди, ещё Фарганорфа починить надо.
– За этим дело у тебя не станет, я уже привык, что ты можешь разрулить любую ситуацию.
– Эй! Это комплимент! Сознавайся, зачем подлизываешься?
– Ну ладно, ладно! Мне хочется у тебя узнать: есть ли всё–таки лазеечка вернуть меня в… – Джейкоб сделал паузу, которую я заполнил:
– Дать тебе тело? Так?
– Да.
– Это интересный вопрос…
– И?
– Ты хочешь, чтобы я тебе ответил на него?
– Коротко и чётко. Без своих научных закидонов.
Я рассмеялся.
– Ну ладно. На первый взгляд, как я тебе уже однажды сказал, ты скован с кинжалом навсегда. Но вот парадоксы никто не отменял. Вспомни хотя бы то, что вопреки правилу Юджина у тебя появилась постоянная речь и ощущения. Предположим, что при феноменальном раскладе, правда, не знаю, что должно произойти, ты будешь способен разорвать мои чары, затем вновь стать призраком и вселиться в человека.
– Теоретически ты не отрицаешь данную аксиому?
– Я даю один процент из тысячи. Наверное, ещё какой–нибудь легендарный маг типа Квиля Лофирндваля или существо, наделённое божественной силой, тот же Ютвинг, могли бы прокрутить «Ритуал Освобождения», но где ты их сыщешь?
– Не так и плохо, не так и плохо,– пробубнил сам себе Джейкоб.
– Я спать, – потянувшись, сказал я. – Вверяю тебя самое ценное, что у меня есть – мой сон.
– Да, да, медведи, волки, ведьмы, фантомы, я всё помню.
– Отлично, спокойной ночи, – проговорил я, укладывая голову на сумку.
Заснуть я не мог достаточно долго. Я ворочался и мёрз, и сон никак не шёл, но потом…
Меня унесло на чёрную травяную равнину с низенькими кустарниками, опутанными толстыми белыми прядями. Вокруг них, как серые мотыльки, кружили хороводы люди в капюшонах. Они пели мерзкие песни и то и дело воздевали свои руки с белёсыми мотками к небу, да не просто к небу, а к целой паучьей сети! Вместо звёзд на ней липли разнообразные пленники, а по центру, на тугой верёвке свисал Укулукулун. Он был крошечным, но с каждой секундой все увеличивался и в конце концов его костяные сапоги упали на смрадную землю прямо напротив меня. Огненные глазницы горели такой нестерпимой злобой, что я, встретившись с ними взглядом, едва не упал в обморок. Люди выудили из своих плащей призрачные факелы и обступили нас со всех сторон. В моих перчатках проступила Путаница и торфяной, с прихотливой резьбой, ключ. Архонт медлил, он наслаждался мучениями, которые я испытывал от его лиходейских очей–воронок. Казалось, они выворачивали меня наизнанку и ввергали в безумие. Сколько я так простоял? Не знаю. Моя спина одеревенела, а мышцы при этом изводились в судорогах. Пытка была страшной, и рассудка я не терял, только потому, что пальцы мне неестественно согревала Путаница. Вдруг шкатулка слегка приоткрылась, и из неё вышел пар, который обратился очень высоким человеком в синем пластичном доспехе. Он проговорил:
– Отпусти его, архонт.
Лицо Укулукулуна подёрнулось брезгливостью.
– Бракарабрад, отшельник Серебряной Росы, как смеешь ты входить в Дом Тобольдо? Или тебе не дорога жизнь?
– Ты знаешь, что наш поединок будет тяжёлым, и раны тебе придётся зализывать долго.
– Я давно мечтал прихлопнуть самого недостойного из любимчиков нашей Госпожи!
Укулукулун сжал кулак, и меня пронзило такой болью, что я упал на колени.
– А ты, ничтожество, следи за тем, что с тобой произойдёт в скором времени.
Сама собой моя голова приподнялась, и я стал взирать на двух таких разных и таких неуловимо похожих воина. У Укулукулуна в руках возник удивительной тесьмы меч и великолепный алебастровый щит, мерцающий россыпью алмазов, а у Бракарабрада – резная булава. Хор людей возвысился настолько, что я стал глохнуть. Они извращённо чмыкали, прешепетывали и скандировали «Укулу, Архо! Укулу, Табольдо! Укулу, Рифф!»
Первым удар нанёс Бракарабрад. Он размахнулся и что есть мочи столкнул булаву со щитом. Посыпались искры. Меч взвился и едва не достал горла моего защитника, который сделал шаг назад в самый последний момент. Финт, наскок, отступ, затем блок и контратака – Бракарабрад разыгрывал «карту» осторожно, пытаясь нащупать слабые места Укулукулуна, но их не было. Архонт, по моему мнению, являлся непревзойдённым мастером меча, достойным сразиться с самим Нолдом Тёмным. Лезвие клинка скрестилось с булавой, вывинтилось и по касательной проехалось по доспехам Бракарабрада, оставив после себя глубокую полосу шрама.
– Ты ничто по сравнению со мной! Архонтом! Господином всех арахнидов! – выкрикнул Укулукулун со смешком на устах.
– Серебряная Роса не твоя челядь, иначе бы ты со мной тут не судачил, – спокойно ответил Бракарабрад, уходя в оборону.
Зарницы–глаза Укулукулуна дрогнули и он рассмеялся:
– Я вижу! Ты мёртв! Твоя дочь последняя из Серебряной Росы, значит, твоя смерть здесь будет самая настоящая!
И после этих слов натиск архонта утроился. Его невообразимый меч, сплетённый из молочных прутиков, разил Бракарабрада без пощады. Твёрдая синяя броня, вся изрезавшаяся, уже покрылась кровяной поволокой. Однако, отшельник Серебряной Росы, её обладатель не падал духом. Было видно, что он ни за что не сдастся и… в его «кармане» оказался сюрприз. Из ладони Бракарабрада вылетела сетка. Она оплела Укулукулуна и тот в короткий миг замешательства пропустил сильнейший таран булавы. Корона–паук съехала с длинноволосой головы набекрень. С черепа полилась алая струйка. По–волчьи хмыкнув, архонт, единым махом разорвав сеть, без труда блокировал следующий удар. Сделав Бракарабраду подножку, он навалился на него коленом и вогнал меч в руку, туда, где сочленялись пластины на локте. Отшельник Серебряной Росы не издал ни звука. Пинком сбросив с себя Укулукулуна, он обманно крутанул булавой и пихнул архонта плечом. Пошатнувшийся Укулукулун принял щитом молниеносную атаку зубчатого оружия. Люди выли так надсадно и фанатично (Тобольдо, Тобольдо, Тобольдо), что я, гложимый агонией их песнопения, уже мечтал, чтобы у меня лопнули барабанные перепонки. Между тем, Укулукулун закинул щит за спину и простёр на Бракарабрада отвратительную белёсую длань. С пальцев сорвался шар невообразимого цвета и вмазался отшельнику Серебряной Росы по торсу. Бракарабрад скрючился и, задыхаясь, повалился недалеко от меня. Победным, неторопливым шагом Укулукулун приближался к своей жертве.