Кстати, это событие должно будет осуществиться как раз в этом году! Но как? Соединённое Королевство разбито на осколки, Корона Света как сквозь землю провалилась, и кроме того… меня принуждают её раздобыть и возвратить совсем не владельцу… Хотя, кто сказал, что я так и поступлю? В Гамбусе Привратник – одна из главных шишек – это точно, а за его пределами… имеет ли он какое–то влияние? Я критично осмотрел червивого енота. Возможно. Необходимо это как–то выяснить, а пока… Пока я буду паинькой и сделаю то, что мне приказали. Чтобы пустить пыль в глаза, я даже съем этого подпропавшего зверя. Я сыграю очень осторожно. Я затаюсь, смиренно починю Фарганорфа, тем более что теперь сам о том неимоверно мечтаю, наобещаю Привратнику с тридцать три короба и поминай, как звали! Я окажусь дома и держи «нос», мой алчный спаситель! А Фарганорф? Он, конечно, та ещё кость в горле, даром, что весь из них и состоит. Ладно, о том, как избавиться от дракона–лича я побеспокоюсь позже, сперва его ещё надо поставить на лапы. Я хмыкнул. Где–то во мне сидит не кто–нибудь, а сам Старейший Вирм Севера! Неуловимой песчинкой он витает по моим жилам и истошно ревёт! Ррррр! А вдруг, ставши носителем трансцендентного летающего чудища, я обрёл толику его сверхсилы? Я прислушался к себе. Нет. Ни фонтана энергии, ни фантастической твёрдости бицепсов, ни безграничных знаний о первобытных эонах и вехах я в себе не обнаружил. Ну и пусть! Я сам – орешек со скорлупой! Вселенная, меня посадили в лужу, и что с того? Я выберусь из неё! Легко! Вот прямо даже не запачкавшись!

Приободрившись, я обошёл по периметру импровизированную комнату Нолда Тёмного. Среди всякой всячины, которая, естественно, меня интересовала, мне попалась тумба, забитая дровами. Подойдёт. Я взял парочку сухих брусков, после чего кинул в жаровню. Магическая искорка сорвалась с пальца! Вжух! Поленья затрещали, а я принялся протирать полой мантии заплесневелую сковородку с растопыренными декоративными щупальцами – её, прочую посуду и рядок бутылок без этикетки я нашёл в серванте неподалёку. Язычки огня вились всё выше и всё ярче. Запах дыма приятно щекотал ноздри. Досадно, что мясо, которое мне, так сказать, преподнесли, не слишком свежее. Наверняка оно заблагоухает не так славно, как сосна, да, это её пожирает пламя. Угрюмо вздохнув, я развязал узелок на сумке – пора приступить к разделке тушки. Енот лежал брюхом книзу, поэтому я не видел его дефектов – и хорошо. Ладонь нащупала прохладную рукоять. В отсветах и бликах полыхающей жаровни лезвие старинного кинжала гномов набрало в себя багряного оттенка. Я поднёс его к глазам…

– Давай, парень, рубани уже этого плешивого енота! Я чувствую, что он возле меня!

Я выронил из рук заговоривший кинжал. Голос принадлежал призраку из Леса Скорби. На Куркумных Болотах он вселился в Дурнбада. Применив тёмное искусство, я вытащил его из друга и, повинуясь нахлынувшему сардоническому импульсу, заточил в оружие.

– Джейкоб! Ты говоришь!

– Ты удивлён? Я тоже.

Подобрав кинжал, я улыбнулся. Мне стало радостно от того, что у меня появился собеседник. Пусть Джейкоб несколько своеобразен в общении, но так даже лучше – не заскучаю.

– Ещё бы! Запечатанный в предмет, дух обзаводится речью, только если поблизости от него есть материальный остов, в котором он раньше обитал. Твой скелет попивает чаёк в Лесу Скорби, поэтому ты должен быть нем, как рыба.

– Опять ты пустился в свои заунывные рассусоливания.

– Наверное, на твою клетку–сталь повлияло реализовавшееся Пророчество Полного Круга, – ничуть не смутившись, с полуусмешкой продолжил я. – В миг уничтожения Тауруса энергетические завихрения оказались столь экспрессивны и напористы, что все, находящиеся в их досягаемости, колдовские покровы, в том числе и мои, лишились некоторых связующих нитей, а это привело к тому, что твои мысли стали беспрепятственно покидать кинжал и попадать в пространство. Эпичность произошедшего отодвинула правило Юджина на второй план!

– Молю тебя, уйми свою научную канаву! Я говорю, и прекрасно!

– Есть шансы, что это навсегда.

– Трижды прекрасно! Мне надоело молчать!

Я повертел клинок перед носом.

– Любопытно, почему ты, такой неудержимый болтун, дал знать о себе только сейчас? По какой причине я не услышал твой металлический баритон ещё пару часов назад?

– О чём ты? Я до конца оклемался от твоего несуразного пророчества всего как минуту–две.

Я заинтересованно нахмурился.

– Тебя оглушило?

– Что–то типа того.

– Опиши подробнее.

– Я был в прострации. Всё слышал, но по состоянию как будто дерябнул виски из большого стакана.

– Красочное сравнение.

– Только не ври, что так не делал.

– Ох, делал! Где те бары и кабачки, где я предавался этому беззаботному времяпрепровождению?

– Канули в лету, парень. Всё туда летит вверх тормашками.

Я перевёл взор на бездыханного енота.

– Что–то алкогольное я отыскал, осталось только приготовить к нему гарнир.

– Прекрасная идея! Бери меня в руку и вперёд свежевать тухлятинку!

– Эй, это прозвучало тошнотворно!

– В суровую повседневность иногда полезно закинуть кроху терпкого юмора.

– Тут наши мнения совпадают, – хмыкнул я, садясь на корточки у коченеющего зверя.

Весь кухонный процесс от «подайте мне фартук» до «пальчики оближешь» проходил под поклоны настольного маятника и пикантные комментарии Джейкоба. Тик–так – шкура снята, тик–мак – срезаны самые по виду удобоваримые филейные части, тик–тук – объятые жаром сковороды они покрылись румяной корочкой, тук–тик – яство на тарелочке, тик–тик – в фужере белое сухое вино, милости прошу отужинать!

На самом деле употреблять в пищу падаль категорически возбраняется. Сильнейшее отравление – это самое маленькое и безобидное, что может ожидать человека позарившегося на непонятно как умершее животное. В моём случае, я так решил после тщательного осмотра препарированного Джейкобом тельца, енот, хоть и был источен обитающим в нём червём, под чарами Привратника безвозвратно не испортился. Кровь в его сосудах не застыла и, вследствие того трупный яд, если и успел сформироваться, то совсем в небольшом количестве.

Я наколол вилочкой кусочек, прожевал, проглотил. Так себе вкуснятина. Вино же оказалось недурным. Я обновлял себе фужер, пока бутылка не опустела. А что? Отметить второй «День Варения» сама Вселенная велела! Радостно, но не без нервической нотки, похихикивая над вывертами проказницы Удачи, я, чтобы сбросить хмельную пелену, направился к громадному шкафу с книгами. Обложки. Они стискивали толстые–претолстые кипы пожелтевшей бумаги. Целые опусы! Я вытянул с полки сине–чёрный фолиант. Почему моя рука легла именно на него? Ну, во–первых, по сравнению с товарищами он показался мне непростительно худощавым, а во–вторых, на краях его переплёта имелись экстравагантные треугольные вставки. Серебряные, они были испещрены звёздными оттисками и мифическими бестиями. “Первоначала” – название, выведенное странным, однако почти интуитивно доступным к прочтению языком, моментально заинтриговало меня. Автором значился Индиговый Духовидец. Примостив Лик Эбенового Ужаса между перекрестием восковых огарков канделябра, я удобно, как привык делать в Шато, облокотился спиной о стену и стал жадно поглощать глазами строчки.

Индиговый Духовидец, ссылаясь на ряд снизошедших на него теологический откровений, писал о сотворении Бытия. По его словам, всё–всё во Вселенной появилось после Большого Взрыва – некого, неизмеримого по силе и необъяснимо–случайного толчка, который прорвал бесцветный вакуум и заполнил его раскалённой материей. Вместе с веществом, скоропостижно распространившимся по всей плеяде свежеиспечённых Универсумов, из сосредоточения Большого Взрыва вылетели и постигли себя Вседержители – сущности, что в итоге облачились в одежды Творцов. В списке демиургов, состоящем ровно из девяносто девяти имён, Индиговый Духовидец особенно выделил нескольких; Рифф, Назбраэль, Юкцфернанодон, Урах и Харо – в отличие от других великих духов не углубились в запредельные дебри непознанного, а остались там, где изначально возникли – в Гамбусе. В нём, в мистическую Эру Предтеч, была заложена основа для всего живого. Общими стараниями пятерых, жизнь, выпестованная из первичных элементов, обрела форму. По безбрежным растрескавшимся землям самостоятельно задвигался камень, из жерла вулканов потекла причудливая лава, в воде забарахтались нелепые волны, а по раздираемым молниями фантасмагорическим небесам закружи дикие ветры – то были разумные стихии. Чуть позже, в Гамбусе, доселе тусклые океаны обзавелись яркими водорослями и фосфоресцирующими кораллами, а голые долины поросли травой и лесами. Просторы наводнились многообразием животных, птиц и рыб. Далее, мишурой тесно переплетённых видений, Индиговый Духовидец повествует о том, как Вселенная родила второй раз. После огненных конвульсий и череды неописуемых катаклизмов из её агонизирующего лона вышла несметная масса мыслящих образов, разделившихся на три группы. Тогда как две из них, Порядок и Хаос, ознаменовали собою неумолимо противоборствующие полюса, Арбитры – третья группа, возглавляемая Смертью, приняла на себя заботы по устройству и соблюдению основополагающих законов Зримых и Незримых Миров. К моменту пробуждения первых дриад и нимф Юкцфернанодон охладел к ваянию. В конце главы он покинул Гамбус, и на страницах Первоначала его имя стало упоминаться автором всё реже. К середине книги грёзы Индигового Духовидца исполнились угольной черноты и ослепительного сияния. Эмоциональная неряшливость, с которой подавалось эпопея, и нюансы перевода сложили для меня лабиринт противоречий. В полунамёках на туманные события и за неизвестными иероглифами крылась тайна становления звериных рас и гуманоидных народов. Природа и Вседержители то сообща, то порознь помешивали бурлящий метаморфизмами котёл. Эволюция, приправленная сверхъестественным вмешательством, спустя недатированный временной провал, предъявила людей, гномов и эльфов на умиление Вселенной. Тысячелетия сменялись тысячелетиями, королевства рассыпались на черепки, дабы потом неожиданно воспарить в былом могуществе. Две сотканных окраины; Мир Света – Ураха и Мир Тьмы – Назбраэля вбирали в свои чертоги души, поставляемые Смертью. Так было, пока Харо…