И, пока мы не вышли, он так и смотрели. И даже мне, хоть и не была объектом их внимания, было неловко. А каково ей? И она у них еще и занятия же ведет!

И не боится…

Памятник надо ставить таким педагогам.

И вот теперь они чуть не ввалились в квартиру, забубнили что-то на пороге. Требовательно так. Я даже испугалась, не вызвать ли полицию. Страшно же. Татьяна Викторовна стояла рядом с ними, и сразу бросалось в глаза, насколько они здоровенные. Угрожающе просто. Оба минимум на голову выше нее, крепкие, плечистые. Она совсем хрупкой смотрелась по сравнению с этими парнями.

Они бубнили что-то непонятное, наверно, про занятия или расписание, я так и не поняла.

Тем более, что Татьяна Викторовна быстро оборвала их и отправила в подъезд, и сама вышла, сказав, что скоро вернется.

А я осталась, лишь удивилась, зачем в подъезд выходить, когда можно и в доме поговорить… Но, само собой, вслух высказываться не стала, потому что не мое это дело, и так наглость невозможная, работу себе выбила на кафедре, да еще и ночую здесь…

Я попила кофе, съела бутерброд. Татьяна Викторовна задерживалась. Я начала беспокоиться. Она вышла в подъезд совсем без вещей, только в халате и тапочках. А вдруг, она уже пообщалась со студентами, и что-то случилось? Упала, ударилась?

Я торопливо накинула куртку и вышла в подъезд, аккуратно открыв дверь, чтоб, в случае, если услышу разговор, просто зайти обратно и не беспокоить.

Но в подъезде было пусто. Я огляделась, а затем услышала какой-то шорох. Из темного, непросматриваемого угла подъезда, за лифтом. И тихий неразборчивый шепот. Странный, срывающийся. И мягкое, нежное постанывание. Кровь бросилась в лицо, я, уже понимая, что не надо было мне выходить, что это не мое совершенно дело, все же громко спросила, все ли в порядке. И по голосу Татьяны Викторовны поняла, что у нее все в порядке. В полном.

Я забежала в квартиру с горящими от стыда щеками. Вот зачем вышла? Глупая! Глупая! Не мое совершенно дело, что она там делала с этими двумя, на самом деле, очень даже опасно и серьезно выглядящими парнями.

В буфете она их явно не боялась, смотрела зло и напряженно. А они…

Теперь я совсем по-другому воспринимала их взгляды на нее. Совершенно по-другому. Не пугали они, не хотели устрашить. А, пожалуй, наоборот все…

От понимания того, что случайно узнала чью-то, настолько интимную тайну, стало не по себе. Стыдно и неудобно.

Что мне делать теперь? Уйти? Наверно, да… Вряд ли, Татяна Викторовна захочет меня видеть… После того, что я слышала… Она же должна понимать, что я догадалась… О ее тайне. И как теперь быть?

Я взволнованно ходила из угла в угол, заламывая руки и переживая все так, словно это меня застали изменяющей своему жениху со своими же студентами.

Я не осуждала, даже в мыслях не пыталась привнести в сознание негативный оттенок. Только не к ней. Не к человеку, который сегодня защитил меня. Спас.

Да и не привыкла я никого осуждать. Всегда считала, что личная жизнь – личное дело каждого, и бесконечно удивлялась, что другим есть дело до кого-то, кроме себя.

Я просто очень переживала, что Татьяне Викторовне будет неудобно теперь со мной общаться. Или, что она, не дай Бог, подумает, что я могу как-то это все распространить…

Возвращение очень потрепанной и порядком измятой Татьяны Викторовны не дало мне окончательно скатиться в пучину самокопания.

Она молча ушла в ванну, потом вышла, и мы просто тихо пили чай. Я смотрела на нее, стараясь деликатно не опускать взгляд на очень даже заметные за воротом халата и крайне однозначные следы. А она никак не комментировала произошедшее.

Мы легли спать, и я сразу же уснула, измученная длинным и таким странным днем.

А утром Татьяна Викторовна предложила мне временно пожить у нее. И я поняла, что уже за одну только эту бесценную поддержку буду благодарна ей всю жизнь.

На следующий день мы с Татьяной Викторовной доехали вместе до университета и там разошлись. У меня была куча дел по учебе, и по моей новой работе, потому что другие преподаватели, узнав, что я буду подрабатывать на кафедре, с огромным удовольствием перекинули на меня бумажную работу. А я и радовалась. Больше работы, больше оплаты. Такими темпами я смогу бабушке побольше отправлять. День пролетел быстро, и даже жестокий взгляд Алиева, не отпускающий меня ни на секунду во время занятий, не так сильно беспокоил.

Пусть смотрит. А я вот сразу после занятий, и между парами – на кафедру! И всегда среди людей! Не сможет поймать!

Я очень надеялась, что он со временем остынет. Потому что, как еще сберечься, не знала. Ну не в деканат же идти? И не в полицию? Что я там скажу? Что пристает? Посмеются и отправят прочь.

Татьяна Викторовна после занятий пошла со мной в общежитие и помогла собрать вещи для более длительного проживания. Девчонки по комнате косились удивленно, но особо не выспрашивали. Здесь не привыкли лезть в чужие дела. И помогать тоже. Столичные нравы. Каждый сам за себя. Тем удивительней было участие моей учительницы.

Завезя меня в квартиру и выдав ключи, Татьяна Викторовна ушла. Куда, не сказала, наряжаться – тоже не наряжалась… Но что-то такое чувствовалось в ее поведении. Нервозность и ожидание.

Я не стала даже гадать, полностью выбрасывая из головы эти странности, так же, как и вчерашнюю ситуацию. Не мое это дело.

Вечер прошел хорошо. Я наслаждалась одиночеством и спокойствием. Как же все-таки хорошо пожить в отдельной квартире! Когда никто перед глазами не мелькает, никаких вопросов, посторонних шумов…

Смс прилетела неожиданно.

Номер незнакомый, открыла.

"Заучка, думаешь, убежала?"

Чееерт… Руки затряслись, отбросила телефон подальше от себя, пошла на кухню за чаем, чтоб успокоить нервы.

Узнал мой номер. Ничего удивительного, это несложно сделать. Тем более, с его деньгами.

Телефон пиликал, указывая на то, что смс приходят и приходят. Не буду читать! Пошел он!

И симку выну! Или отключу! А если бабушка позвонит? Или Татьяна Викторовна?

Я выпила чай, покосилась на телефон, уже минуты три молчащий. Все, что ли? Сдулся Алиев?

Подошла, взяла, решив, не читая, удалять смс, и тут он завибрировал, возвещая о входящем. С того же номера.

Я стояла, смотрела на экран. А затем нажала на ответить.

– Не читаешь смс, да, заучка? – голос Алиева был хриплым, словно он много выкурил сигарет, или кричал долго. На заднем фоне шумы, крики и музыка. В клубе, наверно, напился и звонит теперь, достает.

– Чего молчишь? Я же слышу, как ты дышишь в трубку, – судя по звуку, он затянулся и выдохнул дым, – слышь, заучка, хочешь приехать? А? Тут весело? Потанцуешь. Ты должна хорошо танцевать, я видел на физре, как ты двигаешься… Ты здесь точно всех куриц мокрых порвешь… Я вот думаю, заучка, а какого хера ты так одеваешься? Как бабка? Давай, я тебе шмотья нормального прикуплю… Вы же, телки, любите по моллам шариться… Серьезно, хочешь? Вообще без проблем, все, что захочешь, будет… Приезжай, а? Мне чего-то пиздец прям тяжко…

Я молчала, слушала его пьяный бред, и думала о том, почему не нажимаю на отключение. Почему вообще держу трубку у уха. И почему голос его, хриплый и больной, меня тревожит. Внутри что-то дергает. Странно так… И страшно… А потом голос его стал еще ниже, еще царапучей:

– Зауууучкаааа… А давай я приеду? Хочешь? А? Все по-другому будет… Так, как ты захочешь… Тебе понравится, заучкаааа… Я сначала сниму с тебя эти дешевые тряпки… Зубами, бля, стяну… А потом… Потом за волосы тебя возьму, косу твою толстую на кулак намотаю, и потяну, чтоб горло открыть… Пиздец, ты пахнешь, я вчера чуть в джинсы не кончил…

И тут я не выдержала, отключилась. И, не медля ни секунды, стала с остервенением удалять все смс, что он мне наприсылал. Не читая. И отклоняя входящие. А потом вообще внесла его в черный список. И, подумав, выключила все же телефон. Бабушка так поздно не позвонит, а от Татьяны Викторовны я и не ждала звонков, подозревая, что не до меня ей.