– А какую максимальную дозу вы когда-либо употребили?

– Водки литр выпивал, а пива однажды в баре восемь кружек – это четыре литра – осилил. Тогда нам под конец подали тухлую древнюю селёдку, а при нормальной закуске рекорд, получается, мог стать более грандиозным, – Владимир говорил с глубоким сожалением в голосе, вспоминая подвиги.

Но про себя он подумал, что, может, напрасно слишком откровенничает.

– И сейчас вам хочется пива? – улыбнулась в ответ Татьяна Павловна.

– Очень, просто всё внутри чешется, горит, мучает изжога, трубы горят, слюна течёт. А иногда наоборот – рот пересыхает, попытался внутренний пожар залить минеральной водой, так бесполезно.

Владимир опять сглотнул.

– Днём потерпите, а на ночь я вам назначу снотворное и укол для купирования тяги. Ваша мать обещала сегодня принести нужные лекарства по списку, который я ей дала, и тогда вам будет легче.

– Спасибо.

– Бывают ли случаи употребления спиртного подряд два или три дня?

– Даже бывало и по пять дней.

– Утром вы похмеляетесь?

– А как же? Клин вышибают клином.

– Мне более-менее с вами всё ясно.

Татьяна Павловна заканчивала записи своего сбора данных об очередном пациенте.

Она оторвалась от письма и, придав лицу абсолютную серьёзность, на какую была способна, сказала:

– Напоминаю вам, Владимир, об обязательном соблюдении режима нашего лечебного стационара.

– Получается, буду соблюдать.

– Ранним утром перед завтраком вам следует обязательно зайти в процедурный кабинет и сдать анализы.

Медсестры в курсе и всё скажут. Это очень важно, понятно?

– Надо думать, сдам все, что в моих силах.

– Сейчас можете идти в свою палату и, пожалуйста, помните об анализах утром, а пока до свидания.

– До свидания, – попрощался он и притворил потрескавшуюся дверь.

На обеде Владимир пытался поесть горяченького супчика, и противная по вкусу жидкость странного содержания только сильнее раздразнила внутрижелудочный огонь. Аппетит он утолил продуктами из пакета, принесённого матерью, но внутренняя жажда давала о себе знать.

Через час после обеда пришла в бледно-зелёном плаще мать. Она принесла войлочные тапочки на резиновой подошве, сменные носки, двухлитровую бутыль минеральной воды, пару луковиц, пучок зелёных луковичных перьев, чеснок, бульонные кубики, пакетики чая и кофе, сметану, сладкие сырки, таллиннскую колбасу, блок сигарет, две кружки и кипятильник. Она вновь беседовала с Татьяной Павловной и показала ей все принесённые лекарства. Мать сказала Владимиру, что врач сегодня вечером дополнительно назначит витамины и таблетки. Она изо всех сил старалась говорить спокойнее, но утомлённые глаза помимо её воли наполнялись слезинками, выдавая состояние сильного переживания.

– Самое главное, Володя, заклинаю тебя – соблюдай режим, и тогда всё станет в порядке. Делай всегда только то, что скажут медработники, ясно?

– Ма, успокойся.

– Ты ведь пошёл вразнос!

– Ты напрасно волнуешься.

– Знаешь, Володя, я действительно всё это перевариваю с трудом, поэтому, разреши, я завтра останусь дома, а приеду только послезавтра.

– Давай, ма, договоримся иначе: я завтра вечером отсюда позвоню или попрошу кого-нибудь перезвонить тебе. И тогда решим, стоит ли тебе послезавтра приезжать. Кормят здесь великолепно, так что зачем лишние продукты возить? Воды и сигарет мне надолго хватит. Поэтому тебе светиться излишне незачем. Если случится что-то серьёзное или нужда какая-нибудь возникнет вдруг, тогда я обязательно сообщу.

– Хорошо, но послезавтра я всё же, скорее всего, приеду.

– Как там Лиза?

– Она прямо рвалась к тебе приехать из любознательности, и я с превеликим трудом её отговорила.

– Спасибо, ты поступила отлично, классно. Передай ей, пожалуйста, что я лично просил её воздержаться от приезда сюда, потому что так будет лучше и для меня, и для неё.

– Пожалуйста, Володя, держись, сына.

– Будь здорова, ма.

Мать с сыном обнялись, как перед длительным расставанием, мать отвернула к входной двери лицо и смахнула с глаз предательские слёзы. Когда она выходила на лестничную площадку, её плечи и спина приподнимались от частых глубоких вздохов.

Расставшись с матерью, Владимир возвратился в палату, где соседи дремали и даже сладко похрапывали. Он разделся и лёг под одеяло досыпать, предупредив соседей, чтобы его разбудили на ужин.

«Следует его посетить ради соблюдения режима лечебного учреждения», – подумал он, засыпая.

Но его разбудило лёгкое прикосновение и голос процедурной медсестры, которая возвышалась над кроватью и заслоняла половину потолка своей обширной курчавой белокурой причёской.

– Давайте поставим по назначению вашего лечащего врача капельницу с физраствором именно сейчас, до ужина. В процедурной все лежаки заняты, но есть свободный штатив.

Блондинка указала на белую треногу с металлической штангой, которую венчали два кольца. В одном из них кверху дном разместилась полулитровая бутылка с желтовато-коричневой жидкостью. От горлышка бутылки шёл длинный прозрачный пластиковый шланг, у которого имелась пластмассовая задвижка, а свободный конец заканчивался иглой медицинского шприца.

– Чуть приподнимите левую руку, – попросила медсестра и с нажимом протёрла смоченной в спирте ваткой внутреннюю часть локтевого сустава.

Она потихоньку и даже с нежностью профессионально вонзила острие иглы в кожу и мягким высоким доброжелательным голосом произнесла:

– Совсем безболезненно, правда?

Конечно, Владимир почувствовал и боль от укола, и малоприятные ощущения, когда игла углублялась под кожу и шла по сосуду вблизи локтевого сустава, но согласился:

– Получается.

Медсестра открыла задвижку, посмотрела на бутыль и, убедившись в правильности функционирования системы, зафиксировала положение иглы, наложив на руку две узкие полоски лейкопластыря поперёк шланга и иглы, прикрепляя их к руке.

Она вновь внимательно взглянула на бегущие вверх пузырьки и предупредила:

– Лежите спокойно, рукой шевелить запрещено, можно пошевеливать только одними пальчиками.

Владимир видел, как снизу на поверхность жидкости спешили белые пузырьки. Он осмотрел место, где стальная игла, соединяясь с веной, вносила в его организм жидкость из бутылки, и прикрыл глаза. С мыслями о заботливой матери он уснул, и сон его оказался крепок настолько, что по завершении процедуры медицинская сестра сняла капельницу без пробуждения пациента.

После скромного ужина с традиционной британской овсянкой Владимир лёг в скрипучую кровать, на что существовали веские причины. Во-первых, благодаря чернобровому соседу Рустаму он провёл ночь в приятной компании в курительной комнате, в результате чего весь день находился в полусонном состоянии. Во-вторых, у него имелся уже положительный опыт того, что на всякий случай лучше ложиться спать пораньше. В-третьих, настроение было исключительно подавленным, без видимых перспектив к поправке, и поэтому хотелось уединения.

Владимир от чего-то проснулся и лежал в полудрёме, вспоминая на фоне событий последних дней всё, связанное с его представлениями о срочной воинской службе, и терялся в догадках, в чём причина разворота фортуны и какой скачок судьбы следует ожидать в дальнейшем.

Где-то рядом кто-то порывисто и громко задышал и захрипел. Владимир открыл глаза и увидел, что два из четырёх плафонов под высоким, в трещинах потолком палаты источали тусклый жёлтый свет. На койке у противоположной стены лежал человек и дышал очень часто, будто задыхался. Днём кровать стояла пустой, значит, её занял новый пациент. Владимир посмотрел на электронные часы. Для предотвращения эксцессов, по совету аборигенов отделения, они оставались на ночь пристёгнутыми к левому запястью полосатым капроновым ремешком. На них высвечивалось время 1:20, и Владимир инстинктивно повернулся к окну. Оно зияло чернотой, за ним стояла глубокая осенняя ночь. Свет, зажжённый в палате после общего отбоя, являлся нарушением режима.