Официальной цензуры не было, но военные не имели права сообщать журналистам численность и направления движения русских войск. Особенно это касалось иностранных корреспондентов, которые вполне могли оказаться шпионами. Отличались корреспонденты таких недружественных России газет, как например, “Standard”, “Neue Freie Presse”, “Kölnische Zeitung”, которые порой умудрялись публиковать секретные сведения. Вероятно, отдельные иностранцы умело использовали денежные взятки. Также существовал другой путь получения информации: немецкие журналисты обращались за помощью к русским офицерам немецкой национальности, такие тоже имелись в русской армии.

При этом российские журналисты, находившиеся на передовой, могли не получать важной информации из штаба армии. Доходило до смешного: сведения о мирных переговорах в Адрианополе и Сан-Стефано российское общество получало из английских газет “Times” и “Daily News”, тогда как на месте событий находились русские журналисты В. И. Немирович-Данченко, А. Д. Иванов, князь Л. В. Шаховской и другие, которые в ход переговоров не посвящались.

У каждого военного корреспондента постепенно выработался свой стиль. Почти с начала войны в действующей армии стал издаваться «Летучий листок» – своего рода информационно-пропагандистское издание для поднятия боевого духа войск. Идея его выпуска принадлежала известному российскому писателю В. В. Крестовскому. Он состоял при штабе официальным, проправительственным корреспондентом. На передовую он выезжал редко, поэтому писал больше о штабных офицерах и их занятиях, то есть о том, что он сам видел.

Военные заметки Василия Ивановича Немировича Данченко отличались какой-то особой человечностью. Чувствуется, что их писал журналист с живым, тёплым сердцем, не ожесточённый войной. Не ненависть, а любовь водила его рукой, когда он писал.

Вот, послушайте:

«Вижу… нашего солдата. Идёт с ружьём и кряхтит. У него шинель на груди оттопырилась.

– Куда ты?

– В Габрово.

– С чем это?

– А вот несу.

Отворачивает шинель – крошка, месяцев десяти – одиннадцати. Пригрело её на груди у него, и заснула бедная.

– Чем же ты её кормишь?

– А разжую сухарь и положу ей в рот – есть.

Оказывается, донёс до Габрова за восемнадцать вёрст и сдал в Красный Крест»[11].

За участие в Русско-турецкой войне Василий Иванович был награждён знаком отличия военного ордена Святого Георгия. Позже он принял участие в качестве военного журналиста и в Русско-японской войне 1904–1905 годов, и в Первой Балканской войне 1912–1913.

После революции он эмигрировал и жил в Праге, продолжая сотрудничать в газетах и писать романы.

За свою жизнь Василий Немирович-Данченко опубликовал более шестидесяти томов сочинений, а его кавказские очерки были отмечены даже самим Львом Толстым.

1897 год, Белград, Сербия

Удивительно чарующий вид открывается вниз с горы, со стен старинной крепости Калемегдан в центре Белграда. Прямо перед вами сливаются в один поток широкие реки Дунай и Савва. А за ними до горизонта простираются яблоневые сады, виноградники, поля, между которыми приютились аккуратные домики с красными черепичными крышами. Красота поразительная! Вот именно здесь, в столице Сербии только что завершились спортивные соревнования Всеславянского общества на звание самого сильного гимнаста. На вершине пьедестала широкоплечий мужчина, коротко стриженный, со свисающими вниз усищами, похож на запорожского казака. Ему надевают на шею большую золотую медаль, он смущённо кланяется. Благодарит по-русски. Это и не удивительно, ведь он – русский гимнаст и… журналист.

Долгая жизнь величайшего русского журналиста Владимира Гиляровского, известного также как дядя Гиляй, – это цепочка безумных и опасных приключений.

Начнём с фамилии героя. Она искусственно выдумана церковным дьячком, который взял и перевёл с латыни на русский слово «весёлый». Получилось “hilaris”, отсюда и Гиляровский.

Первым в его жизни воспитателем стал бывший матрос, человек необычайной физической силы. Моряк учил своего подопечного лазить по деревьям, обучал плаванию, гимнастике и не только. В молодости этот субъект сбежал с военного корабля, переплыл пролив, скрывался от властей, долго жил под чужим именем в Японии и Китае, где обучился местным языкам и борьбе джиу-джитсу, а потом передал все свои умения юному Владимиру Гиляровскому. Не удивляйтесь, что потом никто и никогда не мог справиться с могучим дядей Гиляем.

Родной для Гиляровского город Вологда во времена его юности был переполнен ссыльными революционерами под надзором полиции, многие из которых были людьми необыкновенного дарования в разных областях. Например, одна из революционерок увлеклась в ссылке производством сливочного масла, которое стало известно потом на всю Россию под названием «вологодского». Они подтягивали местных, заставляли их заниматься своим образованием. Среди тех, кто следил за ссыльными, тоже встречались более чем яркие личности.

Вот как Гиляровский описывает вологодского полицмейстера Суворова: «Как-то февральской вьюжной ночью, при переезде через реку Вологду, в его сани вскочил волк (они стаями бегали по реке и по окраинам). Лихой охотник, он принял ловкой хваткой волка за уши, навалился на него, приехал с ним на двор театра, где сострунил его, поручил полицейским караулить и, как ни в чем не бывало, звякнул шпорами в зрительном зале и занял свое обычное кресло в первом ряду. Попал он к четвертому акту “Гамлета”. В последнем антракте публика, узнав о волке, надела шубы, устремилась на двор смотреть на это диво и уж в театр не возвращалась – последний акт смотрел только один Суворов в пустом театре»[12].

Среди таких «звёздных» личностей поневоле сам станешь необычным – и Гиляровский стал. Он бежал из благополучного дома, от отца, которого любил и уважал, с единственной целью – обрести независимость. Он подался на Волгу в бурлаки, таскал тяжёлые баржи с грузом и разгружал их как грузчик. Началась эпидемия холеры – смертельно опасной болезни, по сравнению с которой ковид-19 не более, чем детский насморк. Бурлаки и другие социально неустроенные граждане заболевали первыми, но Гиляровский не испугался. Он остался в бурлаках: спокойная, размеренная жизнь была ему противопоказана. Без паспорта и почти без денег он странствовал по всей огромной стране, полагаясь только на свою смекалку и физическую силу.

Его можно было обнаружить то табунщиком в южных степях, объезжающим диких скакунов, то рабочим на фабрике, то гимнастом в цирке, то профессиональным пожарным (одним из тех, кто расталкивая других первым лезет в пекло), то актёром бродячего драматического театра, то пластуном[13] на войне с Турцией.

Он владел французским языком, мог импровизировать в стихах, мастерски втираться в доверие к полицмейстерам и генерал-губернаторам, изысканно общаться с дамами высшего общества и умел им нравиться, но всё же его неудержимо тянуло в низ общества – к обездоленным, безработным, голодным и нищим. Там, у людей грубых и простых, он находил что-то важное для души и ума, чего не мог отыскать у благородных. Он водил дружбу с уголовными преступниками – был своим в многочисленных воровских притонах Хитровки (этот милый московский райончик сто лет назад находился там, где сейчас станция метро Сухаревская), не брезговал никем и ничем. В то же время с самого социального дна он умел подниматься и в небо: тянулся к искусству, театру и литературе, стал близким другом Антона Чехова, Льва Толстого, Максима Горького, Ильи Репина и других великих людей. Чехов обожал его и называл не иначе, как дядей Гиляем, а Репину он с удовольствием позировал, как тот работал над своими «Запорожскими казаками…».