По утрам она всегда просыпалась раньше меня. В первое утро, когда я вышел на кухню, она уже разогрела остатки ужина и поставила на стол тарелку с ложкой соли на краю, полагая, что я буду есть на завтрак рис, как большинство бенгальских мужей. Я сказал, что вполне подойдут хлопья, и следующим утром, когда я вышел завтракать, Мала уже насыпала кукурузные хлопья в мою миску. Однажды она проводила меня по Массачусетс-авеню к МТИ, и я показал ей кампус. По пути мы завернули в мастерскую, и я сделал копию ключа, чтобы жена могла самостоятельно входить в квартиру. На следующий день перед моим уходом на работу она попросила у меня несколько долларов. Я неохотно расстался с ними, но понимал, что и это теперь обычное дело. Придя домой, я обнаружил в ящике кухонного стола картофелечистку, на столе скатерть, а на плите карри из курицы с чесноком и имбирем. В то время у нас не было телевизора. После ужина я читал газету, а Мала сидела за кухонным столом и вязала себе кофту из все той же ярко-синей шерсти или писала письма домой.

В конце первой недели, в пятницу, я предложил Мале прогуляться. Она отложила вязанье и исчезла в ванной. Когда она вышла, я пожалел о своем предложении: жена вырядилась в новое шелковое сари, нацепила еще больше браслетов, завила волосы и расчесала их на красивый косой пробор. Словом, она принарядилась как для вечеринки или как минимум для похода в кино, но я не намеревался идти в люди. Вечерний воздух благоухал. Мы побродили по Массачусетс-авеню, заглядывая в витрины ресторанов и магазинов. Затем я непроизвольно повел ее на тихую улочку, где так много вечеров гулял один.

— Здесь я жил до твоего приезда, — сказал я, останавливаясь у проволочного забора миссис Крофт.

— В таком большом доме?

— Снимал комнатушку на втором этаже.

— А кто еще там живет?

— Одна очень старая женщина.

— С семьей?

— Одна.

— Кто же о ней заботится?

Я открыл ворота.

— В основном она справляется сама.

Я подумал: интересно, узнает ли меня миссис Крофт и нашла ли она нового постояльца, который каждый вечер сидит с ней на скамье в прихожей. Я позвонил и приготовился к такому же долгому ожиданию, как в день нашей первой встречи. Но на этот раз дверь распахнулась почти сразу же, и на пороге появилась Хелен. Миссис Крофт на скамье не было. Даже сама скамья исчезла.

— Привет! — Хелен улыбнулась Мале своими ярко-розовыми губами. — Мама в гостиной. Посидите с ней немножко?

— Как скажете, мадам.

— Тогда я сгоняю в магазин, если не возражаете. Произошел несчастный случай. Сейчас ее нельзя оставлять одну даже на минуту.

Я запер за Хелен дверь и вошел в гостиную. Миссис Крофт лежала навзничь на спине, накрытая тонким белым стеганым одеялом, голова ее покоилась на подушке персикового цвета. Руки были сложены вместе на груди. Увидев меня, она указала на диван и велела мне садиться. Я послушно сел, а Мала подошла к роялю и опустилась на скамью, теперь стоявшую на своем законном месте.

— Я сломала бедро! — объявила миссис Крофт, словно мы расстались только сегодня.

— Какой ужас, мадам!

— Упала со скамьи!

— Мне очень жаль, мадам.

— Это случилось посреди ночи! Знаете, что я делала?

Я покачал головой.

— Звонила в полицию! — Она уставилась в потолок и спокойно улыбнулась, обнажив скученный ряд длинных серых зубов, целых и невредимых. — Что вы на это скажете, а?

Несмотря на крайнее удивление, я знал, что надо сказать. Ничуть не колеблясь, я выкрикнул:

— Восхитительно!

Тут Мала громко рассмеялась. Я еще никогда не слышал, как она смеется. Смех ее источал доброжелательность, глаза весело блестели. Миссис Крофт тоже его услышала. Она повернулась к Мале и сверкнула глазами.

— Кто это с тобой, парень?

— Это моя жена, мадам.

Миссис Крофт повернула голову на подушке так, чтобы рассмотреть Малу получше.

— Вы играете на фортепиано?

— Нет, мадам, — ответила Мала.

— Тогда брысь со скамьи!

Мала поднялась, поправляя ткань на голове и придерживая конец на груди, и в первый раз со времени ее приезда меня кольнуло сочувствие к ней. Я вспомнил свои первые дни в Лондоне: как не мог понять, каким образом добраться на подземке до Рассел-сквер, как впервые ступил на эскалатор, как с трудом разбирал английское произношение, как целый год не мог расшифровать, что означает сообщение по трансляции «Смотрите под ноги» на станциях метро. Мала уехала далеко от дома, не зная, куда именно едет и что найдет на новом месте, только ради того, чтобы стать моей женой. Как бы странно это ни звучало, но я понял, что однажды ее смерть причинит мне страдания и, что еще удивительнее, она тоже станет тяжело переживать мою смерть. Я хотел объяснить это миссис Крофт, которая все еще изучала Малу с головы до ног, казалось, с каким-то тихим презрением. Я подумал, что миссис Крофт, должно быть, никогда не видела женщин в сари, с красной точкой на лбу и бесчисленными браслетами на запястьях. Интересно было знать, что именно ее отталкивало. Замечала ли она красную краску, еще сохранившуюся на ступнях Малы, почти скрытых подолом сари? Наконец старушка провозгласила со смесью недоверия и восторга, которую я хорошо знал:

— Истинная леди!

Теперь засмеялся я, но так тихо, что хозяйка ничего не услышала. Но Мала услышала, и впервые мы взглянули друг на друга и улыбнулись.

Я люблю вспоминать о том мгновении в гостиной миссис Крофт, когда отчужденность между мной и Малой начала сокращаться. Хотя мы еще не были влюблены друг в друга, мне нравится думать, что последующие недели стали нашим медовым месяцем. Вместе мы изучали город, встречались с другими бенгальцами, с которыми дружим и по сей день. Мы узнали, что человек по имени Билл торгует на Проспект-стрит свежей рыбой, а в магазине на Гарвард-сквер под названием «У Кардулло» продают лавровый лист и гвоздику. По вечерам мы ходили к реке Чарльз смотреть на парусники или покупали трубочки с мороженым в Гарвард-ярд. Мы приобрели фотоаппарат «Инстаматик», чтобы вести хронику совместной жизни, и я сфотографировал Малу на фоне здания Пруденшал, чтобы она могла послать снимки родителям. По ночам мы целовались, поначалу застенчиво, но очень скоро осмелели и нашли в объятиях друг друга удовольствие и утешение.

Я поведал жене о своем путешествии на «Роме», о Финсбери-парк, хостеле ИМКД и о вечерах на скамье рядом с миссис Крофт. Когда я рассказывал ей о матери, Мала плакала. Однажды вечером, читая «Глоб», я наткнулся на некролог миссис Крофт, и Мала меня утешала. Я не вспоминал о старушке несколько месяцев — к тому времени те шесть летних недель уже отошли в прошлое, — но известие о ее кончине ошеломило меня, и, когда жена подняла глаза от вязанья, она увидела, что я сижу, уставившись в стену, забыв о газете, упавшей мне на колени, и не в силах говорить. Это была первая смерть, которую я оплакал в Америке, поскольку это была первая жизнь, которой я восхищался. Итак, миссис Крофт окончательно оставила этот мир, дряхлая и одинокая.

Что до меня, то я больше не скитался по свету. Мы с Малой живем в городке, расположенном в тридцати двух километрах от Бостона, на усаженной деревьями улице, очень похожей на ту, где жила миссис Крофт, в собственном доме с огородом, благодаря которому нам не нужно покупать летом помидоры, и комнатами для гостей. Теперь мы американские граждане и потому в свое время сможем получить от государства пенсию. Хотя раз в несколько лет мы посещаем Калькутту и привозим оттуда пижамы и чай дарджилинг, стареть мы решили здесь. Я работаю в библиотеке небольшого колледжа. Наш сын учится в Гарвардском университете. Мала больше не набрасывает конец сари на голову и не плачет по ночам от тоски по родителям, но порой уронит слезу, скучая по сыну. А потому мы ездим в Кембридж навестить его или привозим домой на выходные, чтобы он поел с нами рис руками и поговорил на бенгали, — иногда мы волнуемся, что после нашей смерти сын больше не будет поддерживать национальных традиций.