«Когда-нибудь» наступило СЕГОДНЯ, 16 июля, примерно в четыре двадцать три.

Миг, когда Я Влюбился.

О черт! Мне плохо. Я явно болен. Сердце, которое все тринадцать лет отлично работало, прокачивая кровь по жилам, взбесилось. В него что-то попало. И это «что-то» коварно. Я чувствую, как оно распухает, растет и раскидывает щупальца по всему телу, парализуя меня, заставляя потеть, дрожать и вообще терять контроль.

Всего через несколько часов после этого «переворота» я осознаю, что сердце больше не следует указаниям мозга. Оно функционирует вне зависимости от того, как быстро или медленно я хожу. Оно откликается яростным стуком, хотя я лежу неподвижно, потому что я подумал о ней – этой самой Хлое.

Забудьте Афродиту, забудьте Мону Лизу (у которой, вообще-то, серьезные залысины) или Кейт Мосс. МОЯ девушка моссовей самой моссовой Мосс.

Оно – мое сердце – снова за свое: колотится, гоня кровь по телу, словно я только что выиграл марафон или сразился с акулой и оставил в ее пасти кусочки себя.

Стоит мне подумать о ней, это происходит.

Точнее, происходит много чего, но, пожалуй, сейчас я не буду углубляться в подробности.

По крайней мере, теперь я знаю наверняка, что я не гей. И не обременен эдиповым комплексом.

Я болен любовью. Мне нужна записка от врача, чтобы освободить меня от жизни, пока я не оправился.

Но это вообще возможно? В смысле оправиться? Я слышал, некоторые не могут. Возможно, я останусь калекой на всю жизнь.

В смысле, ради всего святого, я еще даже рта не открыл, чтобы поговорить с ней. Хотя это отчасти связано с тем, что в ее присутствии губы отказываются двигаться. Не говоря уже о том, чтобы есть перед ней. Немыслимо! Так что, похоже, этим летом придется серьезно поголодать. Или пировать по ночам.

Как я выдержу: видеть ее каждый день, ее мягкую как воск плоть – мучительно близкую, но недосягаемую?

Кроме того, она родственница, хоть и не по крови, так что, вообще говоря, могло быть хуже. Наверное, было бы круто сказать мальчишкам: «Слушайте, я влюблен в сестру» – и посмотреть на их реакцию.

Когда я таращился на нее сегодня – и началась вся эта хрень с сердцем, – я видел, что она действительно похожа на папу. И подумал, какая восхитительная штука гены: преобразиться из него (мужчина, обычная внешность, старый, но хотя бы с волосами) в нее – воплощение женственности. Она само совершенство.

Снимаю футболку и трусы и остаюсь в носках. У меня жутко искусаны лодыжки, но сегодня комары до меня не доберутся. Вытаскиваю одни из десяти капроновых колгот, купленных сегодня в супермаркете возле пляжа, куда нас повела мама. Женщина на кассе смотрела на меня странно, а мне плевать.

Открываю упаковку и растягиваю колготки, страшно довольный своей блестящей идеей. Натягиваю штуку, которую называют ластовицей, себе на голову и дальше на лицо и с торжеством валюсь на подушку. Через них прекрасно дышится, потому что они тоненькие, и это означает, что наконец я сорвал планы этих мелких мерзавцев раз и навсегда.

Нашлось и дополнительное преимущество: как преступники в масках из чулок в фильмах про ограбление банков, я могу еще и видеть сквозь прозрачную ткань. Без промедления роюсь под кроватью в поисках конверта с письмами. Я не отдал их утром маме, потому что она была занята. А теперь мое состояние души изменилось так разительно за последние двадцать четыре часа, что я взгляну на эти письма по-новому.

Выбираю письмо наугад, засовываю наушники под эластичный нейлон, покрывающий голову, и включаю айпод. Потом ложусь, чтобы хорошо провести время с человеком, чье сердце явно билось так же быстро, как бьется мое, с тех пор как я увидел Хлою.

На несколько секунд, под музыку «Колдплей» (я редко слушаю ее, но она, кажется, подходит к моему настроению лучше, чем «Сам 41»), я закрываю глаза, чтобы побаловать себя, и мысленно представляю ее.

Когда я наконец открываю глаза, то вижу, что не просто мысленно представляю ее. Она стоит прямо здесь, передо мной!

Черт!!!

Ее губы шевелятся, но я не слышу, что она говорит, из-за айпода. Выключаю его и тут с ужасом осознаю, что я полностью обнажен, если не считать носков. Сажусь и заворачиваюсь в простыню.

– Привет, Алекс, я Хлоя. Просто зашла поздороваться, – она лениво улыбается мне.

«Давай же, бестолочь, заставь свои губы шевелиться!» Облизываю их языком, чтобы подбодрить их, и выдавливаю придушенное «м-м-м».

Она смотрит на меня очень странно. Понятия не имею почему.

– Тебе лучше? Голова больше не болит?

Киваю.

– Не-а, – и продолжаю кивать.

– Я хотела поблагодарить за то, что отдал мне свою комнату. Мне Имми сказала. Ты уверен, что тебе здесь нормально? Эта комнатка размером с кладовку для метел.

– Ага, новм, – я опять киваю. Это как неуправляемая, однако успокаивающая судорога.

– Ладно, ну, может быть, мы могли бы завтра поболтать?

– Ага. Супфер.

Ой, блин! Я, как Нодди, не могу перестать кивать! Просто позовите моего друга Большеухого…[2]

– Тогда спокойной ночи, – говорит она.

– Нотши.

Она уже собирается закрыть дверь, но останавливается и спрашивает:

– У тебя что, уши болят?

Уже не пытаясь говорить, я просто качаю головой, вместо того чтобы кивать.

– Только голова?

Снова киваю.

– Гм.

Теперь она тоже кивает, поворачиваясь уходить, но потом говорит:

– Потому как мне интересно…

– Фто?

– Ты поэтому надел на голову колготки? Спокойной ночи, Алекс.

На следующее утро Хелена проснулась на рассвете, преисполненная тревоги. Приказала себе заснуть снова, потому что день предстоял долгий, но от непрошеных мыслей, хлынувших в голову, требовалось чем-то отвлечься. Поэтому она вылезла из постели, надела репетиционный костюм и вышла на террасу.

Пока солнце медленно и сонно поднималось, Хелена начала с плие для разогрева. Она использовала балюстраду как станок, размышляя о том, как неуместно было бы смешение красок рассвета в комнате и, однако, как они кажутся такими восхитительными на небе. Наклонилась вперед, коснувшись каменного пола террасы кончиками пальцев, выпрямилась, потом изогнулась назад, тогда как руки образовали изящную арку над головой. Когда она танцевала на сцене, физические упражнения успокаивали разум, помогая мыслить более рационально.

Сегодня утром она не знала, с чего начать.

Что она должна думать?

Несколько недель назад идея приехать в Пандору с семьей казалась чудесной. С тех пор обстоятельства привели к состоянию повышенной нервозности, в котором она проснулась сегодня утром. В данный момент Хелена с трудом удерживалась, чтобы не сбежать: от прошлого, от настоящего и от последствий того и другого для будущего.

Как она жаждала облегчить душу, наконец рассказать Уильяму и Алексу и убрать бремя, которое давило на грудь изо дня в день… но она знала, что это невозможно.

Это уничтожит все.

Так что… она будет делать то же, что и всегда. И справляться с секретами в одиночку.

Хелена исполнила арабеск, мрачно размышляя, как долго еще ее тело будет способно двигаться так плавно и легко. Когда она была моложе, у нее было все, чтобы осуществить мечту стать балериной: сильное и при этом изящное, гибкое тело, которое редко подводило ее, музыкальность, которая позволяла ей инстинктивно понимать ноты, и более необычные способности, выделявшие ее среди прочих, – немалый актерский талант.

Она быстро пробилась в солистки Королевского балета, ее имя признали по всей Европе как талант, за которым надо следить. Ее обхаживала балетная труппа театра Ла Скала в Милане, потом в двадцать пять она вместе с Фабио, своим партнером, переехала в Вену, чтобы стать прима-балериной в балетной труппе при знаменитой Государственной опере.

А потом…

Хелена вздохнула.

Она полюбила. И все изменилось.