Стемнело. Поезд не двигался. Состав простоял до рассвета следующего дня. Мы слышали тяжелый гул самолетов. В районе железнодорожного вокзала разорвалась бомба. Вагон дрожал. Все заволокло дымом. Вдали слышалась стрельба. А с левого берега Дона грохотали зенитки. Наконец, самолеты улетели. Состав подцепили к паровозу, и он медленно отошел от станции. Вдали продолжалась стрельба.
Наше состояние было удручающим. Под самым потолком вагона – два небольших оконца, оплетенных проволокой. Небо озарялось яркими лучами прожекторов. Я мысленно прощался с Родиной, с родными и друзьями.
Ехали несколько дней. Останавливались редко. Выпускали людей по очереди, вагон за вагоном, попить воды из кранов и в туалет. В день выдавали маленькую буханку хлеба на пять человек.
Остановку сделали в Бресте и в Польше, где мы пробыли целый день. В помещении вокзала была проведена регистрация пленных. Затем всех снова загнали в вагоны. На следующий день мы прибыли в Германию, город Дессау. На окраине города поезд остановился. Всех заставили выйти из вагонов. Мы увидели большую, свободную территорию без каких-либо построек и насаждений. Мужчины и женщины, так называемые хозяева, отбирали из числа угнанных людей работников для своих хозяйств. Покупатели вели торг с гитлеровцами. Картина была бесчеловечной, очень унизительной. Выбирали молодых, на вид здоровых девушек и крепких молодых мужчин. Были востребованы рабочие на ферме, мастера по ремонту техники и другие мужские профессии.
Когда отбор закончился, всех остальных построили в колонну по пять человек в ряду и под прицелом полицаев и охраны погнали дальше.
Глава 9. Побег из лагеря Капен
Шли быстро. Впереди показался редкий лес. Пройдя через него, мы подошли к воротам. Рядом стоял небольшой дом с окнами, под крышей которого была надпись: «Лагерь Капен». За воротами мы увидели несколько деревянных бараков.
Недалеко от лагеря находился санпропускной пункт. Здесь мы прошли санобработку. После этой процедуры нас распределили по баракам. Они были невысокие, из дерева, внутри – двухъярусные нары, на них матрацы, набитые соломой, и старые одеяла. На следующий день нас погнали на работу. В лесу были склады с боеприпасами. Мы должны были выносить их из склада и грузить в вагоны. Боеприпасы состояли из головок и гильз в ящиках. Иногда нам, ростовчанам, удавалось подсыпать песок в гильзы снарядов на капсулы, тогда снаряд не получал искру и не мог выстрелить.
Мысль об освобождении не оставляла нас ни на минуту. С первых дней пребывания в лагере мы с друзьями стали тщательно продумывать и обсуждать варианты возможного побега и, как могли, готовились к этому решающему моменту. Неделю мы наблюдали за охраной, изучали, как и когда она бывала менее бдительной. Окончательный план побега выглядел следующим образом: один подносит боевые снаряды к вагону, другие принимают их и укладывают в несколько рядов, головки снарядов в корзинах – влево, а ящики с тремя гильзами, в которых находился порох в мешочках, – в правую сторону. Их тоже укладывали в ряды. Двери загруженных вагонов немцы закрывали, пломбировали, и эшелон отправлялся.
Мы заметили, что некоторые вагоны имеют ступеньку, на которую можно подняться и, протянув руку к окну, забраться в вагон. Окна после загрузки боеприпасов закрывались на задвижку.
Договорились, что тот, кто будет принимать боевые снаряды, защелку на окнах не закроет. Через них мы собирались залезть в вагон. Итак, все решено и подготовлено к побегу. Стемнело. Я и мои друзья, ростовчане Леня Ниретин, Володя Куницкий и Коля Попов, подошли к проволочному ограждению за бараками. В этом лагере оно было без электрического напряжения. Мы уже хотели перелезть через ограду, как вдруг вдали из-за других бараков показалась фигура охранника. Мы давай бежать! В одежде забрались под одеяла. Два охранника с криком стали осматривать бараки один за другим, чтобы найти тех, кто не успел раздеться – но мы были накрыты одеялами, и они нас не заметили.
Побег не удался. На следующий день всех погнали на работу. К нам подошел Георгий Тищенко, ростовчанин, и тихо сказал: «Мы слышали, что вы хотели бежать. Мы с вами». Их было восемь человек. Теперь мы еще более тщательно стали готовиться к побегу.
Назначили день. Стали ждать темноты. Медленно тянулось время. Наконец, настал момент. Первыми вышли восемь ростовчан из соседнего барака. Один наблюдал за охраной, другие помогали друг другу перелазить через проволоку. Сложив две ладони вместе, один подставлял их под ноги другому. Так всем удалось перешагнуть через ограду. Ни одного звука, гробовая тишина – таков был уговор. Следующими были мы, девять человек. Итого семнадцать человек ростовчан.
Как можно тише, по одному, направились к вагонам. Стали искать вагоны со ступеньками. Палкой проверять, где не закрыты окна. Нашли, залезли, сидим не дыша. Переживаем, сердца колотятся, молчим. На рассвете услышали лай собак, немецкую речь. Предусмотрительные ребята по пути подсыпали махорку, чтобы собака не взяла след. Немцы осмотрели вагоны со всех сторон. Пломбы были на месте на закрытых дверях. Нас не обнаружили. Это время для всех нас было очень тяжким, волнительным. Ждем. Вскоре подогнали поезд, и мы поехали. На третьи сутки поезд остановился. Через окно пробивались солнечные лучи, на платформе, рядом с вагонами, стояли люди. Где мы находились, понять было трудно. Мы гадали, рассуждали: Польша, Белоруссия, Германия? Володя говорит: «Это Белоруссия. Давайте бежать». Но остальные его не поддержали и решили ехать дальше. Ехали, останавливались… И так несколько раз. На четвертые сутки, ночью, прибыли в Польшу, город Торунь. Услышали немецкую речь, крики, шум и поняли, что нас обнаружили. Сначала выгнали восемь человек из соседнего вагона, а потом и нас, девять ростовчан. Беспощадно избивая палками всех подряд, погнали в гестапо.
Гестапо – это тайная государственная полиция в фашистской Германии. Создана в 1933 году. Проводила террор в Германии и за ее пределами. Международным трибуналом в Нюрнберге признана преступной организацией. Но и без этого определения само слово «гестапо» наводит страх на любого здравомыслящего человека. В годы Великой Отечественной войны миллионы людей были зверски замучены в его застенках.
Вскоре мы оказались у больших железных ворот. Охранник с автоматом открыл калитку, и нас, подгоняя палками, погнали к зданию тюрьмы. Здесь нас встретил жандарм с большой металлической цепью в руках. Он бил нас, не разбирая, куда попадал. Всех затолкали в камеру, настолько тесную, что мы, семнадцать человек, едва поместились стоя. В углу стояла параша. Нас мучила жажда. Все эти дни мы были без воды. Я через закрытую дверь стал на немецком языке просить охрану дать попить воды. Но никто над нами не сжалился, и, только когда нас по одному стали вызывать в коридор для регистрации, жандарм, стоявший у дверей, разрешил попить из крана.
Когда всех опросили, нас вывели наружу и пешком, под охраной с автоматами и собаками, погнали через мост реки Вислы. Мимо нас прошел трамвай с людьми. Увидев молодых ребят под конвоем эсэсовцев с собаками, они с удивлением и жалостью смотрели на нас, громко разговаривая между собой и показывая пальцами.
Мы прошли еще минут пятнадцать, и привели нас к тюрьме города Торунь. Завели вовнутрь и затолкали в темную комнату с низким потолком. Там мы просидели около часа. Опять с шумом, криком, угрозами нас выгнали во двор тюрьмы, подвели к железным воротам, открыли их, и перед нами открылось большое помещение, в котором находилось много узников разных возрастов и национальностей. Они между собой разговаривали, показывая на нас. Справа стояла параша. Мы стояли, а другие заключенные сидели на полу, одеты они были в разную одежду: гражданскую, тюремную и другую, не знакомую нам форму. Через час-полтора нас вывели из распределительной камеры и завели в помещение тюрьмы. На первом этаже дали кусочек хлеба и кофе (каве). Вывели нас и погнали вверх по винтовой дорожке. Камеры в этой тюрьме располагались по кругу. По лестнице поднялись на четвертый этаж и всех, семнадцать человек, разместили в одну комнату с единственным небольшим окошком. Под потолком горела тусклым светом небольшая лампочка. Спать и сидеть приходилось на голом полу.