— Душа моя, Дуся, тебе нельзя волноваться, — старался было вступиться хозяин, успокоить. Но несчастный попал под горячую руку.

И пока Ева с небывалым рвением отчитывала Влада, Галка тихонечко ретировалась.

— Не волнуйся, она отходчивая, — они взяли малышку Свету и спустились к пруду.

— Это точно, так отходит, сидеть больно будет, — ошарашенно поддакнула Елена Настасьевна.

Так они и стали жить вместе.

Стрекоза росла и крепла потихоньку. Ее любил весь дом.

Мерин с нежностью тискал ребенка, любил искупать ее. Брал трепетно на руки и на поверхность воды клал, как на перину. Катал много, быстро. А Свете и нравилось, хохотала громко, ручками дёргала по-детски, брызги поднимала.

Часто она ещё Мерина за волосы таскала и игрушки его воровала. Но он только нежно улыбался и гладил малышку по голове.

Ева же досуг с ребенком проводить не умела. Чаще всего если и пересекалась со Светой, то только из-за Влада или Галки, что носились любовно с лялькой.

Иногда Ева приносила из теплицы Свете веточку или листик, если учительница дозволяла. И иногда читала детке вслух. Но очень редко. Только когда никого рядом не оставалось. И то очень тихо, баюкая.

Больше всех Свету обожал Влад. С рук ее не спускал, играл, танцевал. Пел ей песни без конца. Каждую ночь укладывал и мычал под нос все известные колыбельные.

— Уже сколько времени прошло, повернуть на бочок нужно, — шепотом назидал хозяин. И бдел над сном малышки каждую ночь, как преданный пёс.

Даже сам начал кормить с ложечки Свету, как кормилица уехала. Спорил каждодневно с поварихой, что ребенку есть можно, а что нет.

Даже про работу ненадолго забыл. В кабинет приходил со Светой на руках и отложить ее в люльку не мог, сюсюкал и нянчил бесконечно.

Благо, Галка к этому времени хорошо освоилась с казначейскими счетами и книгами. Под присмотром Влада считала и записывала и доходы, и расходы.

Сама с малышкой только играла. Разминала ей ручки-ножки, кувыркала, дурачилась. Щекотала и смешила.

Сказала как-то Мерину:

— Знаешь, а она ведь мой клубочек…

— Что, — русалка уже довольно хорошо говорил по-русски. Но понимать Галку это не помогало.

— Ну, как у самурайши. Она самая сильная и ловкая воительница. Никто ее побороть да победить не может. Единственная слабость — клубочек.

Галка обернулась на ворох одеял, где тихонько спала и сопела Света, утомленная прогулкой.

— Возлюбленный так самурайшу в бою сразил. Отвлек своей пряжей и верх одержал. Хитростью…

— Ой, не рассказывай, я ведь ещё не дочитал, — попросил Мерин, брызгая на Галку водой.

Она засмеялась тихонько и показательно завязала рот на завязочки. Но Мерин глядел хитро, еле сдерживаясь:

— Так она будет в конце с этим пряльщиком?

И рассмеялись оба.

Елена была отстранена, не сдружилась ни с кем в семье. Жила отдельно в избушке на территории поместья. И со Светой время не проводила почти. Только если Галка в гости наведается.

— Ты ей нравишься, — говорила Гала, передавая дитя в руки Жар-птице. А та в ответ только морщилась. Держала ребенка скорее из вежливости, чем из лютого желания.

— Бывает…

Галка видела, как неуютно Елене. Как тяжело в новом месте, в новом времени с чужими людьми.

— Тебе не нравится? — спрашивала Гала.

— Нормальный ребенок.

— Да я не про это. Тебе плохо здесь? Ты вольна уйти, если хочешь.

— А куда я уйду? Из своего мира меня выдернули насильно. А в этом мне нет места. Как и всякому уроду. Все вынуждены особенности прятать. А мне свои как скрыть?

— Мне твои крылья нравятся. И Стрекозочке тоже. Видишь, с каким восторгом глядит?

— Ага, я уже которую сорочку сожгла нечаянно. Хорошо, у вас хоть хаты нашлись не из дерева, а камня. А то все бы здесь спалила.

Галка рассмеялась. И Света захохотал тоже, хоть и не ведала причин веселья.

Елена тогда мягко улыбнулась, но поспешила ребенка отдать.

— Руки затекли, — пояснила она.

Поднесла к лицу крыло свое, выбрала перышко поаккуратней и мягко вытащила. Подула, остудила и пощекотала носик Свете. Вручила как подарок.

У ребенка аж глаза черные сетчатые загорелись, с интересом перо разглядывать стали.

— Она своих крыльев лишилась, — печально отозвалась Гала. — Вырвали при рождении. Я себя корю, была возможность заступиться, но я упустила. Жаль.

Елена хмуро поглядела. Задумалась.

— Пошли, — приказала она.

Вывела на пустырь. Размяла лопатки. Повертелась, разогрела мышцы и глянула игриво:

— Готовы?

— К чему? Подожди…

Высокая сильная Елена легко на руки подхватила их. Галка только Свету крепче к груди прижала.

Жар-птица на пробу взмахнула крыльями, напружинила колени и взметнулась в небо.

Пыль поднялась. Ветер в ушах захлопал.

Галка вскрикнула испуганно и весело, укрыла рукой уши ляльке. Сжалась вся, зажмурилась.

А Елена величественно и мощно крыльями громоздкими махала. Застыла в небе и улыбалась гордо.

— Я думала, у тебя руки затекли, — улыбнулась неловко Гала и только крепче сжала ребенка.

— Не отворачивайтесь, глядите. И не жалейте больше, что крыльев нет, — смеялась Елена.

Вид был захватывающий. Кровь стынет в жилах.

Никогда ещё сосны-великанши не были такими крохотными щетками. Столпились мелко и кучно внизу, будто крохи какие. И не поверишь сейчас, что они высотой тебя превосходят десятикратно.

Лес как ковер разложился, пушистый, густой, далёкий и плоский. Зеленел сочно, лучи света отражал задорно. Поблескивал на Жаре.

А пруд. Отсюда, с высоты не пруд, а так — лужа. И Мерин в нем как муравей, как малёк. С ноготок размером.

Если оторвать взор от земли и перед собой поглядеть, горло сжимается, холодеет что-то внутри. Так пугающе и великолепно одновременно. Облака наседают, грозят поглотить своей белесой молочной массой. Небо ближе не становится, давит и вместе с тем растерянность дарит.

И голова так кружится. Словно в эту синеву упасть можно и тонуть не на дно, а в небо.

У Галки от восторга, от чувства полета буря эмоций захватила.

А Света только и глядела, рот распахнув и зрачками своими огромными двигая без конца. Не испугалась нисколько.

Елена, громко хлопая, искры испуская, разогревая и накаляя крылья, пролетела круг, огибая все поместье.

И планируя, медленно снижаться стала.

Быстро, уверенно. Приближая неминуемо землю и такие далёкие картинки мест. Словно возвращая обратно в реальность.

Послышались знакомые запахи, звуки, неслышимые в вышине. И возбуждение непокидаемое от полета, в пружинистые ноги отдавалось, когда Елена поставила их на землю.

— Не переживай и не жалей ни о чем, — попросила Елена. И изнутри будто сжирали ее собственные мысли, переживания.

Но Галка не решилась спросить какие, не смогла.

— Ты спасла уродку. Вытащила из храма, — задумчиво отозвалась Елена, и непонятно было, о ком она говорит. — Только очень смелая галка решит лезть в гнездо ястреба. И хотя бы за смелость я тебя благодарю. Но зачем все это я уже не понимаю…

И ещё сильнее нахмурилась Елена, сложила крылья ещё нагретые рыжие и поплелась в хату свою. Оставила Галку одну, обеспокоенную.

Зачем?

Зачем она Свету взяла, Елену?

Ради благополучия.

Для жизни счастливой и спокойной.

А ещё чтобы жар великий унять, чтобы жертву принести.

Галка поглядела на своего ребенка. Стрекозочка все это время цепко пёрышко в руках держала, улыбалась глупо.

— Рожает!

Крики слышались издали, Галка уловила их своим собачьим слухом.

— Хозяйка рожает!

Галка примчалась мигом. Все толпились у покоев Евы. Волновались, перешептывались. Не давали пройти.

Рада Адовна в жутком врачебном наряде походила на мясника или душегуба: в красной рясе, жёлтом кожаном переднике с намордником и платком для защиты от крови. И инструменты, что она в руках тащила, спокойствия не навевали.