Совсем крохотное существо. Сморщенное, красное, опухшее. Глаза чернее ночи. А за спиной неловко слипшиеся от крови раскрываются стрекозиные крылья.

Галка думала, что новорожденные красивее и милее. Но этот ребенок вызывал у нее смешанные чувства.

И, похоже, не у нее одной. Показали ребенка маме. Та в бреду, измученная, глянула из-под тяжелеющих век, и заорала опять.

Да сколько ж можно?

Галка и ушла бы. И легла бы спать. Но нет.

Жрицы покрутились у малышки, омыли, обтерли. Привычно отрезали пуповину и также привычно вырвали прозрачные изящные крылышки.

Галка смотрела на происходящее с леденящим ужасом, но на деле же, это был привычный быт.

Ляльку успокоили, убаюкали и в люльку положили. И сами разошлись. Оставили маму и ребенка наедине. Гала наблюдала тихонько незаметно и удалилась тоже. Только легла спать, как опять разбудил визг.

Как проснулась — сиреной воет. И не отдохнуть.

Ну, проскользнула к покоям снова, поглядеть хоть.

А там мамаша, юная еще, сама дитя с Галку возрастом, прячется под кроватью. В руках держит подушку, сжимает и неловко то поднимает, то опускает. А младенец в люльке лежит, надрывается.

— Ты чего? — Гала как к себе домой вошла.

— Оно орет, — пуганно зашептала роженица.

— Убаюкать, наверное, надо, — Гала только протянула руки к дитя, как мама зашипела отчаянно.

— Нельзя.

— Чего это?

— Да, нет. Нельзя просто поднимать. У карапузов еще шея хрупкая, надо голову придерживать. У меня двое сестер младших, я знаю.

— О, — Гала невпечатленно выпятила губу, но взялась как потребовали. Подняла малышку, и прижала к груди. А та орет, не прекращает.

— Что-то не помогает, — Гала и потрясла мягко для убедительности, но нет.

— Так что ты трясешь-то? Она есть хочет.

— А, — понятливо кивнула, аккуратно вернула ребенка на место и поспешила выйти.

— Ты куда?

— На ужин давали хлеб с луком. И компот из яблок. Я остатки сейчас принесу.

— Смеешься? Дети молоко пьют.

— Не смотри так. Я же не знала, — Гала обидчиво одернула плащ, — сейчас схожу к молочнице.

— Хватит. Совсем дура. Новорожденные молоко матери пьют. Из сиськи.

И показала мама на свою грудь. Галка посмотрела тоже, но поспешила отвернуться брезгливо.

— Так дай ей попить. Чего она орет?

— Ага, как же. Она же уродка!

— А есть хочет как обычная. Она же с голоду помереть может.

— Вот и пускай. Я как увидала, сказала жрицам, утопите, по-тихому, как котенка. А они, нет, нельзя. Богиня проклятие пошлет. Говорят, родился бы мальчиком…

И Галке как обухом по голове. Так противно стало. Так неприятно. Вот значит, как вы с уродами обращаетесь. Вот как относитесь. И тут же осознание пришло, почему в своих краях Галка никогда парней не видела с уродствами. Не оттого, что не рождались. Нет…

— Я тебе денег дам с получки. Покорми, — хмуро предложила Гала.

И испуганная мама с сомнением кивнула. Согласилась.

Лялька присосалась к груди, успокоилась мигом. На ходу засыпать стала, глаза сонно смыкала. И ручками своими крохотными водила медленно.

Галка пальчиком только прикоснуться хотела к ее ладоням кукольным, почувствовать, настоящие или нет. А уродка схватила ее палец крепко и тепло, и так и заснула.

— Забавная, когда спит. Не раздражает даже.

— Ага, если глаза закрыты, то и не поймешь, что уродка.

— Уродка и уродка, чего ты так злишься?

— Так куда мне теперь это чудище? Кому оно нужно? Мне точно нет.

— Мой хозяин уродов коллекционирует. Ты выходи малышку, а он у тебя ее задорого выкупит.

Галка взяла на руки младенца, прижала к себе, убаюкала. Глядела нежно. Вот о чем Ева говорила. Вот почему ребенка хотела. Милое создание. По крайней мере, пока не орет.

На деле Гала сама не верила, что хозяин за ними придет. Что заплатит.

Пускай. Галка сама на службе подзаработает и стрекозу возьмет себе.

— Правда?

— Правда.

— А кто твой хозяин?

Они проболтали пол ночи. Даже сдружились. Засыпали на одной кровати, пока малышка спит, и просыпались вместе. Шаманили вокруг ребенка, силились понять, что теперь нужно.

— Напузырила, надо поменять пеленки. Только ты сама, я боюсь к ней прикасаться.

— Так и быть, а как пеленать?

— Ох, дай сюда.

Даже как утро наступило, и Гала пошла работать, роженица за ней. И малышку тащит. Вместе не так жутко.

— А как зовут ее?

— Да какая разница.

— Надо как-нибудь назвать. С именем жить приятнее.

Вместе из окна видали, как в храм наведывались служанки Яровой. Вместе хихикали, как они ушли ни с чем.

— Мне Света нравится имя. Бабушку так звали. Светлана.

— Значит, Света.

Галке нравилась мысль, что у нее стрекоза будет. Грело где-то внутри. Они этакой семьей будут.

Неловко признавать, но похоже, она хотела близких. Родных. Ей до боли хотелось быть нужной. Потому что сама нуждалась в ком-то. Раньше жила и не тужила. А теперь, как узнала, каково это быть рядом с Владом, с Сарой, Евой, Мерином, Радой, не могла так просто распрощаться.

Но постепенно смирялась. Привыкала к мысли, что теперь у нее никого нет.

— Я не понимаю, — лялька и ее мама валялись на ковре, пока Гала аккуратно переписывала трактаты, — за что Жара мне ниспослала уродку. Я ведь ничего плохого не делала.

— А ты думаешь, Света тебе в наказание дана.

— Конечно. Не просто же так я страдаю. Боги жестоки, но справедливы.

Галка фыркнула недоверчиво, и продолжила писать.

— Нет, правда, я жила всегда по правилам. Почему у мамы рождались нормальные карапузы, а у меня нет? У нас все одно. Молились одинаково, ели одну еду, общались с одними людьми.

— Мне покуда знать?

— У твоего же хозяина полно уродов. Может, успела понять?

Галка нахмурилась недоверчиво.

— Мне только жрица говорила, что от сильного жара рождаются уродки.

— Ну, да. И правда. Я-то у реки всегда под палящей Жарой время проводила, а мама в избе любила сидеть. В тени обычно пряталась.

Гала посмотрела удивленно.

— Чего?

У Мерина мама рис собирала, наверняка ее тоже припекало. У Федоры — на улице торговала, каждый день на Жаре. Интересно, а кем были родители Галы.

— Ничего, забудь.

А ведь у Евы мама пастушкой была…

— Что за гам?

Роженица поспешила закрыть форточку, чтобы шум не разбудил Свету. Да загляделась.

— Вот это петух приехал, подойди, — Галка нехотя повиновалась, просеменила к окну. И не сдержала радости, завиляла хвостом отчаянно и весело.

Выскочила из комнаты, сбежала по лестницам вниз. Гналась по коридорам так, что храмовые тапочки скользили на поворотах. Растрепала немного платок, пару прядей выбились, ряса съехала с плеч чуть в бок.

Счастливая и блаженная вышла.

Это был Влад. Верхом на коне, в сопровождении пары служанок Яровой, он тут же узнал Галу. Соскочил с седла. И бурей налетел на девушку. Заключил в жаркие объятья. Сгреб ее всю в охапку. И держал так крепко, будто боялся, что исчезнуть может.

Галка хохотала, обнимала тоже. Цеплялась тонкими пальцами за одежды на спине хозяина. А он сгорбился над ней, всю ее сжал. Так что девушка неловко выгибала спину, с трудом на ногах держалась без опоры.

— Ну же, пустите, я показать кое-что хочу, — она хлопала по спине Влада. Он только отчаяннее вжимал лицо в изгиб ее шеи. Прижимал крепче, теплее.

— Я думал, умру от волнения. Везде обыскался.

Галка выпуталась. Взглянула на Влада, а он сам на себя не похож. Измученный, высушенный, печальный. Казалось, не спал все это время, не мог уснуть. Бледный, уставший, с покрасневшими белками глаз.

Очень непривычно было видеть мужчину без макияжа, без подведенных ресниц, нарумяненных скул. Будто заболел.

— Пойдемте. Идемте же, ну, — Гала провела помещика в храм. Довела до покоев.

— Иди, мужчинам запрещено на священные места ступать, — он остался ее ждать в большой зале. Потерянный, смятенный.