Пушкин с востока на запад

Признаюсь, довольно продолжительное время я относился к Пушкину весьма легковесно. Полагал его творчество чем-то само собой разумеющимся, архаическим и вместе с тем почти декоративным. Оттого, ступив на стезю поэзии, подчас реминисцировал, гиперболизировал и травестировал, бесцеремонно отталкиваясь от Александра Сергеевича. Например, в таком наклоне:

Я памятник себе воздвиг нерукоблудный.

Сквозь тьмы альковов путь к нему лежит.

Давно со счёта сбился я, но в час мой судный

господь всех фигуранток огласит.

И буду тем любезен я природе,

что генотип умножил свой в народе.

Эти строки я накропал давным-давно, ещё в прошлом тысячелетии, обуреваемый свойственным юности (впрочем, вполне безотчётным, если это меня сколько-нибудь оправдывает) желанием подёргать классика за отродясь не существовавшую бороду.

Что уж там, ведь даже Владимир Высоцкий более полувека тому назад соблазнился и написал песню «Лукоморья больше нет». Без сомнения, у каждого из рифмующих на русском языке извилины крепко настояны на густом вареве из питательных литературных мемов, порождённых Александром Сергеевичем Пушкиным.

А у меня, как водится, миновал возраст самолюбования, и приспела пора покаяния. Впрочем, нет, вру: откуда взяться покаянию у прожжённого циника? Точнее будет назвать это порой переосмысления. И теперь, дабы частично реабилитироваться в собственных глазах, попытаюсь развернуть перед современниками картину путешествия «солнца русской поэзии» по Северному Кавказу и Крыму. Благо сам живу в одной из точек упомянутого маршрута и регулярно путешествую по нему то в одну, то в другую сторону. И, пожалуй, испытываю во время этих путешествий чувства, аналогичные тем, которые испытывал юный Пушкин, озирая необъятные просторы Причерноморья: кубанские степи, таманское лукоморье, Тавриду… Овеянные преданиями места, в коих – ещё со времён «Сказания о полку Игореве» – живёт поэзия.

Да и сам я со всем моим удовольствием проедусь рядом. Не то чтобы выглядывая из-за плеча Александра Сергеевича, но как бы незримой тенью влачась по следам любимца муз спустя два века после его вояжа.

В общем, как пел Высоцкий, прорастая из отголосков Пушкина, над волнами, разбивающимися о лукоморские берега:

Ты уймись, уймись, тоска

У меня в груди!

Это только присказка —

Сказка впереди…

Молодой Александр Пушкин1 в августе 1820 года путешествовал по раскалённым от зноя степям Прикубанья, пересекая этот малолюдный и таинственный край с востока на запад. Вместе с генералом Николаем Николаевичем Раевским он покинул Кавказские Минеральные Воды и пыльным Ставропольским шляхом направился в сторону далёкого моря. С ними ехали дочери генерала Мария и Софья, его сын Николай Раевский-младший, а также военный врач Е. П. Рудыковский, англичанка мисс Мятен, русская няня девиц Раевских и крестница генерала Анна Ивановна, «родом татарка, удержавшая в выговоре и лице своё восточное происхождение», как писал о ней Пётр Бартенев2.

В этих местах было неспокойно, шла Кавказская война. Поэтому путешествие выглядело как небольшое военное предприятие: экипажи с путниками сопровождал отряд из шестидесяти конных казаков с заряженной пушкой.

Миновали окружённые рвами с водой и земляными валами станичные крепостицы Прочноокопскую, Григорополисскую, Темижбекскую. В последней к ним присоединился путешествовавший по югу России писатель и преподаватель-историк Гавриил Гераков, с коим Пушкин познакомился несколькими днями ранее в Горячеводске3. Грек по рождению, фигура невеликого таланта и комической внешности, Гавриил Васильевич служил мишенью для многих острот и едких выпадов собратьев по перу, в частности Батюшкова, Измайлова и Вяземского; однако ему покровительствовал Державин, и даже Булгарин отзывался о нём как о душевном и незлобивом человеке. А славный партизан Денис Давыдов – за восемь лет до описываемых здесь событий – не без иронии, но вполне благосклонно откликнулся на его сочинение «Твёрдость духа русских»:

Гераков! Прочитал твоё я сочиненье,

Оно утешило моё уединенье;

Я несколько часов им душу восхищал:

Приятно видеть в нём, что сердцу благородно,

Что пылкий дух любви к отечеству внушал, –

Ты чтишь отечество, и русскому то сродно:

Он ею славу, честь, бессмертие достал.

Нам же Гавриил Васильевич интересен тем, что оставил после себя «Путевые записки по многим российским губерниям. 1820», в которых запечатлел хронологию и некоторые факты совместного путешествия с Пушкиным.

Вот какими штрихами он нарисовал первую совместную ночёвку в Темижбекской:

«В десятом часу вечера, при полном жарком месяце, при звёздном небе на берегу тихой Кубани, в десяти саженях или немного далее от воровского черкесского пикета, сидя на стульях, с трубками глотали тёплый воздух. Мог ли я предвидеть, за год, что буду так далеко от родных и друзей? На свете всё может случиться.

Ермолов и черкесов привёл в страх; однако ж они зимою воровски переходят покрытую льдом Кубань, и отгоняют скот; здесь как и на Тереке не надобно дремать, и всякой ложится спать с оружием у изголовья; неприятная жизнь! Наши солдаты окликиваются: «кто идёт? кто идёт? кто идёт? говори! убью!» Попробуй не отвечать, так и будешь в Елисейских полях! Несколько месяцев тому назад полковник хотел испытать своего солдата, на часах стоящего, прошёл – не отвечая: солдат приложился, и –  полковника не стало; кто прав? кто виноват?

Возблагодаря творца за благополучное путешествие, столь дальнее и многотрудное, мы легли успокоиться на свежее сено; я часто просыпался от откликов наших, русских и черкесов; тут мудрено быть сонным, каждый сделается и сметливым, и осторожным»…

К Пушкину Гераков относился с отеческой снисходительностью, как и полагалось старшему товарищу. Молодой поэт любил беседовать с ним на исторические темы, коротая дорожный досуг.

Обыкновенно Гавриил Васильевич начинал в своей привычно-наставительной учительской манере:

– Знаете ли, Александр Сергеевич, что земли далее Екатеринодара, до самой Тамани, в стародавние времена были освоены русским народом?

– Как не знать, – охотно откликался его визави. – Совсем недавно читал «Историю государства Российского» Карамзина: в своём труде Николай Михайлович очень ясно описал, как после побед Святослава сия часть царства Боспорского отпала от Хазарии и стала княжеством Тмутараканским.

– Да-да, факты оные известны, хотя были отчасти сокрыты покровом времён. По счастью, «Слово о полку Игореве», бесценная находка Мусина-Пушкина4, даёт нам представление, сколь давно Русь стремилась на юг и на восток, к своим естественным пределам.

– Земля незнаемая, почти сказочная… Как хорошо я понимаю князя Игоря! Разве могут не манить возвышенную душу былинные дали, некогда принадлежавшие твоим предкам?

– Но мы с вами теперь как раз туда и направляемся. Аккурат в края самые что ни на есть дикие, тмутараканские.

– В том-то и дело, Гавриил Васильевич, в том-то и дело! Нет, вы только послушайте, какая древняя поэтика проливается из этих звуков: «О Русская земле! Уже за шеломянем еси!»… Как представлю сей образ и глубину времён, из коей он явился, прямо ком к горлу подступает от восторга и благоговения. Такое чувство, будто смотришь в бездонную пучину, и она завораживает.