Если бы не память, жизнь была бы невозможна,

если бы не забывание, жизнь была бы невыносима.

Владислав Гжегорчик

Тьма вокруг меня была совершенной, не оставляющей даже шанса понять, где я и кто я. Что вообще я здесь делаю и что происходит вокруг. Сколько я пребывал в этой тьме, не знаю, время здесь не имело никакого значения, а мысли иногда полностью отсутствовали, а иногда неслись с немыслимой скоростью, доставляя мне боль и приносящие разные образы. Единственное, что меня радовало, так это полный покой и умиротворение, когда мыслей не было, и я готов был раствориться в этой тьме навсегда, чтобы боль и мысли больше не возвращались ко мне.

Но всё когда-то заканчивается, закончилось для меня и пребывание в этом месте. Я внезапно вспомнил, что шёл с работы домой и пешеходный переход, и громкий сигнал автомобильного гудка. Чёрный мерседес и глухой удар о капот, после чего долгий и медленный полёт моего тела в воздухе. Глухой удар о землю и постепенное угасание моего сознания. Почему-то появилась картина моих детей и супруги, плачущей на могиле с деревянным крестом и моей фотографией на нём. Осознавать факт своей смерти я не хотел и воспротивился окружающей меня тьме. Стремясь найти выход из этого места, туда к любящей жене и моим детям, которым я ещё не успел ничего дать в этой жизни, я хотел прожить свою жизнь до конца и был не согласен с происходящим вокруг меня. Моя сущность воспротивилась моей смерти. Невероятным усилием я попытался порвать узы тьмы, охватывающие меня, и понял, что не могу дышать в этом мире. Попытка сделать вдох отразилась болью в груди и невероятной тяжестью во всём теле. Тяжесть сковывала мою грудь, руки и ноги. Я начал задыхаться и, сделав огромное усилие, сделал вдох. Совсем маленький вздох, его даже было незаметно, но огонь, разгоравшийся в груди, сменился на острую боль, и я попытался сделать ещё один вздох, чуть больше прежнего, и так невероятным усилием я делал маленькие попытки глотнуть воздуха чуть больше, чем в предыдущий раз, захватывая всё больше и больше, а моё сознание постепенно начало угасать, оставив мне только одну цель, сделать ещё один вздох. Постепенно у меня начало получаться, и сознание постепенно возвращалось ко мне, а вместе с ним возвращалось и восприятие окружающего меня мира. Через какое-то время я начал различать звуки и мерзкий, проникающий глубоко в сознание писк, вызывающий тревогу и какие-то смутные воспоминания.

Когда я смог более-менее нормально дышать, я уже привык к этому звуку и понял, что нахожусь, скорее всего, в больнице, с учётом произошедшей аварии, а тревожный писк походил на работу медицинского аппарата. С ним, возможно, связаны и мои проблемы с дыханием, значит, нужно попробовать открыть глаза и позвать кого-то на помощь. Понять, как открыть глаза, заняло очень много времени, так как я вообще не чувствовал своего тела, точнее я ощущал неимоверную тяжесть, приковавшую меня к постели, на которой я лежал. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, но каким-то чудом я смог немного приоткрыть глаза и сразу же закрыть, от яркого света, ударившего в них. Несколько минут у меня ушло на то, чтобы привыкнуть к этому свету, постепенно приоткрывая и закрывая их. Постепенно окружающая меня обстановка стала проясняться. Я лежал в больнице, в одиночной палате. На потолке висела необычная люстра, да и обстановка была несколько необычная для больницы. Тяжёлые шторы на окнах, лепнина на стенах и потолке не вписывались в интерьер. Рядом стояли несколько каких-то устройств, на которых мигали какие-то лампочки и доносился противный писк, а ещё работал какой-то насос, возможно, аппарат вентиляции лёгких, к которому я был подключён. Повернуть голову я не мог, но благодаря тому, что она была немного повёрнута, я смог немного разглядеть окружающую обстановку и сами приборы. Они и вызвали больше всего вопросов, так как один из них явно был монитором, только не современным плоским, а очень старым ламповым с выпученной линзой кинескопа и рябью на экране. По нему пробегали синусоиды, отображающие работу моего сердца и ещё какие-то показатели. Дышать я уже стал лучше и делал это, не прилагая серьёзных усилий, но слабость в теле была неимоверная, а тело было налито свинцовой тяжестью. Нужно как-то привлечь внимание медицинского персонала, раз я очнулся. Сколько я так пролежал после аварии я не знаю, но наверняка моя жена и дети очень обеспокоились, нужно попросить у медсестры сотовый телефон, чтобы позвонить жене и сказать, что со мной всё в порядке. Ведь при мне не было документов, а значит, она могла подать меня в розыск. Тут я подумал, что могу быть калекой, раз не чувствую своего тела. Меня пронзил холодный страх от того, что я могу остаться инвалидом, и это придало мне сил постараться пошевелить рукой или ногой, для чего мне пришлось сосредоточиться на своей правой руке, где я ощущал дискомфорт. Минут через десять я сделал робкое движение рукой, и к ней вернулись ощущения. Очень сильно болел и чесался указательный палец, и я попробовал пошевелить им ещё раз, чтобы убрать сжимающие его тиски. Мне это удалось, но в тот же миг раздался ещё один тревожный сигнал, к которому добавилось перемигивание приборов, стоящих рядом со мной. Переливистая трель тревожных сигналов меня, наоборот, порадовала, но на эти тревожные сигналы никто не появился. Минут через десять к сигналу добавился громкий вой тревожной сирены, доносящийся из-за двери, на которую я сразу не обратил внимание.

Внезапно дверь открылась, и в комнату ворвалось пятеро вооружённых людей, одетых в необычную форму, что-то мне смутно напоминавшую. Количество оружия, которым они были увешаны, внушало уважение и смахивало на экипировку элитных войск спецназа. Только и здесь были нестыковки во множестве деталей.

Вслед за солдатами вбежал перепуганный доктор в белом халате, который сразу же бросился к приборам, и только потом посмотрел на меня, встретившись со мной взглядом. От этого его глаза расширились, и он произнёс со странным говорком:

– Он жив! Он в сознании! Немедленно вызовите профессора Павлова и уведомите императрицу, что её муж очнулся.

Вокруг сразу началась непонятная суета. В палату прибежало несколько врачей, и все начали что-то трогать, светить мне в лицо своими фонариками, слушать меня через стробоскопы, перекликаясь непонятными медицинскими фразами. Все эти действия на военных произвели ошеломляющий эффект, они стояли, опустив оружие в полной растерянности, не зная, что делать.

Но меня больше озадачили слова доктора, сказавшего, что император очнулся. За неимением никого рядом можно предположить, что императором он назвал меня, но я-то знал, что я не император и как быть в этой ситуации, я не знал. Конечно, я читал книги про попаданцев, но в переселение душ не верил и воспринимал всё это как откровенную фантастику. Да и опознать место, где я сейчас находился, я не мог. А судя оборудованию, возможно, я в другом времени или вообще на другой планете, но это уже вообще ни в какие ворота не идёт. Нужно отбросить все эти непутёвые мысли и постараться не подавать виду, что я не тот, за кого меня принимают. Сошлюсь на амнезию и буду действовать по обстоятельствам. Может, мне вообще всё это снится, подумал я, но укол в моё плечо и последующие уколы в разные части тела, от которых мне пришлось хоть и слабо, но дёргаться, показали, что на сон это не похоже.

– Реакция на раздражители хорошая, все нервные окончания действуют, значит, функции двигательной системы восстановились. Реакция зрачков замечательная, факт самостоятельного дыхания говорит о возвращении основных функций организма в приемлемую норму. Нужно немедленно провести физиотерапию с иглоукалыванием и массажем. Чередовать их каждые шесть часов, – сказал пожилой профессор, кого-то мне напоминавший. Затем он, повернувшись в мою сторону, обратился ко мне: