В развилке ветвей самой большой терносливы стоял молодой человек. Снизу были видны только худые ноги, лицо скрывала густая листва.

— Конно-сан! Что, ещё много? Сколько же слив на этом дереве! — воскликнула Суга, пытаясь разглядеть хоть что-то в зелени раскачивающихся ветвей. Тёплое фланелевое кимоно в тёмно-синюю полоску мягко облегало её фигурку. Из листвы выглянуло худое лицо, блеснули очки в серебряной оправе.

— Нужно ещё потрясти! Пожалуй, ещё наберётся! — тонкие губы Конно раздвинулись в улыбке, обнажив белоснежные зубы.

— Да хватит уже! Мы и так набрали довольно! Нельзя же есть круглый год одни маринованные сливы!

— Конно! Да спускайся же, хватит! Пойдём лучше играть в мяч на лужайку! — крикнул Такао.

— И верно, довольно, Конно-сан! — подхватил Кадзуя. — Уже надоело собирать эти сливы… Спускайтесь!

Разница в обращении детей к работнику чувствовалась мгновенно. Старший, Такао, вырос в большом доме с дедушкой и бабушкой, а Кадзуя воспитывала на Цунамати мать.

Конно даже не двинулся:

— Спущусь, спущусь, уже скоро. Мальчики, пока поиграйте сами. Если я не соберу все сливы, достанется мне от вашей бабушки! — отозвался он и снова принялся трясти ветви.

Мальчишки ещё постояли под деревом, тщетно взывая к Конно. Но потом сдались.

— Ну ладно, приходи попозже!

— Мы будем на лужайке! — крикнули они и помчались вверх по склону.

— Конно-сан, в самом деле, достаточно! Хватит уже, спуститесь и отдохните. Вы же сами говорили, что вам сегодня ещё готовиться к экзамену…

— Да… Но экзамен начинается только в шесть.

— Вот я и говорю, перед экзаменом лучше отдохнуть, настроиться и спокойно повторить материал, — заметила Суга.

— Не беспокойтесь, всё будет хорошо! — рассмеялся Конно и стал спускаться, переступая с ветки на ветку — затем легко спрыгнул на землю.

— Нобу! Ёси! Отнесите сливы на кухню и хорошенько промойте, — приказала Суга служанкам. Те с усилием подняли корзину и, сгорбившись под её тяжестью, побрели вверх по холму.

— Посмотрите, сколько листьев нападало! Какой свежий запах… — вздохнула Суга, потом взяла в руки метлу и принялась сметать в кучу палые листья.

— Остановитесь, госпожа! Я сам подмету…

— Нет-нет, вам нужно отдохнуть!

— Пустяки. Несколько дней назад вы лежали с мигренью! Хотите, чтобы вам опять стало плохо, госпожа? — Конно выхватил метлу из рук Суги и принялся сгребать листья.

Некоторое время Суга стояла неподвижно, молча глядя в землю, от которой поднимался густой аромат травы, потревоженной резкими движениями Конно, затем тихо сказала, не поднимая глаз:

— Вы опять за своё, Конно-сан… Не нужно называть меня госпожой.

Конно смущённо крякнул и опустил метлу.

— О, простите меня, простите великодушно! Это я по привычке… Как-то само вырвалось. Но ведь вокруг никого нет, так что ничего страшного не случилось!

— Никого, говорите… А потом кто-нибудь непременно напомнит об этом! Мне это очень неприятно…

— Скажут, наверное, что в доме не может быть две госпожи… Кто-то назвал хозяйку китайской императрицей… До чего отвратительная старуха!

— Как вы можете говорить так о нашей хозяйке?! Конно-сан… Она же госпожа!

— В этом доме есть только один хозяин — Сиракава-сан. Меня просто бешенство душит, когда она обращается к вам так фамильярно, будто вы — простая служанка! Все, конечно, величают её «госпожой», но что связывает её с господином? Как ни взгляни, настоящая госпожа здесь — вы! Разве нет?

Суга стояла, опершись рукой о ствол сливы, небрежно двигая садовые гэта белыми пальчиками ног. Она молча слушала пылкие излияния Конно. Слова студента наполняли её сердце сладкой болью.

— Вы не должны говорить такое. Госпожа очень сильная личность, она даже сильнее хозяина. И он её глубоко уважает, что бы там ни казалось со стороны. Если она вас невзлюбит, недолго вам быть в этом доме…

— А мне наплевать! — Конно раздражённо швырнул метлу в сторону. — Слишком уж вы покорны, барышня Суга! Нужно только нашептать господину на ушко нужные слова, и поставить старую каргу на место!

— Какие ужасные вещи вы говорите… да разве я смогу сделать такое? — пробормотала Суга, распахнув свои огромные, мрачные глаза. В чёрной радужной оболочке мерцали голубые крапинки.

Пару дней назад Томо отправила Конно в районную управу за какими-то бумагами. Поскольку самой её дома не оказалось, по возвращении Конно сунул бумаги Суге вместо того, чтобы вручить их лично Томо. Спустя какое-то время Томо окликнула Конно, встретившись с ним в коридоре.

— Конно-сан… Вы принесли бумаги из районной управы?

— Да, я принёс документы, но вас не было дома, я и отдал их госпоже Суге.

Конно всегда чувствовал себя не в своей тарелке в присутствии Томо. Вот и сейчас он ссутулился и втянул голову в плечи, соблюдая официальный тон.

— Вот как… Выходит, вы отдали Суге…

— Ну да… — Конно пошёл было дальше, однако Томо кашлянула, давая понять, что разговор не окончен.

— Постойте-ка, Конно-сан. Я хочу обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Прекратите называть Сугу госпожой. В этом доме лишь одна госпожа — это я. Если кто-то и впредь будет позволять себе вольности, то вскоре все домочадцы отобьются от рук.

Томо говорила мягко, почти ласково, но Конно показалось, что его ударили по голове молотком. Он подобострастно поклонился и ретировался. Бросив украдкой взгляд на Томо, он отметил, что её гладкое желтоватое лицо осталось совершенно бесстрастным. Выражения глаз было не разобрать под тяжёлыми, немного припухшими веками.

Конно нанялся в дом Сиракава около года назад, рассчитывая, что служба в усадьбе позволит ему немного подзаработать и продолжить учёбу в вечернем фармакологическом колледже. Поначалу Конно, как и все в доме, называл Сугу «барышня Суга». Казалось, что Суга и в самом деле выполняет роль экономки. В отсутствие Томо, частенько отлучавшейся из дому, она рассеянно бродила по комнатам, заглядывала на кухню, передавая челяди инструкции Сиракавы и выполняя его прихоти. Когда ей решительно нечем было заняться, она садилась в гостиной у жаровни-хибати, курила длинную трубку или читала вслух для Юкитомо книгу или газеты. По ночам, она, разумеется, стелила себе в комнате Юкитомо. Одна деталь ярче прочих говорила о её особом положении в доме — рассадка во время трапезы членов семейства Сиракава.

Сам Юкитомо восседал на почётном месте, следом садились Томо с Такао, затем шли остальные. Даже Митимасе, Мие и их детям отводились свои места, когда они обедали в усадьбе. Перед каждым ставили маленький лакированный столик. Служанка выносила большую лакированную бадейку с варёным рисом, водружала её посреди комнаты и садилась подле. И только у Суги не было столика. Она сидела спиной к служанке, лицом к Юкитомо, за его столом, и прислуживала господину — накладывала в чашку рис, очищала от костей рыбу… Сама она тоже брала еду с хозяйского блюда.

Зрелище стареющего Юкитомо и молодой красавицы Суги, едящих с одной тарелки, говорило о странной близости, немыслимой даже между женой и мужем, между отцом и дочерью. Любой человек со стороны понял бы всё с первого взгляда.

Увидев впервые эту картину, Конно тотчас же догадался, какой подтекст вкладывают слуги и посетители в обращение «барышня Суга».

В большой семье Конно было девять детей. Сам он шёл третьим по старшинству и после школы какое-то время служил учеником в захудалой аптеке в Тибе, но честолюбие не давало ему покоя, и он возмечтал получить лицензию аптекаря. За этим он и приехал в Токио и за короткое время успел сменить несколько добропорядочных семейств, к которым успешно втирался в доверие. Человек он был мелочный, ограниченный, однако быстро соображал, кто в доме настоящий хозяин и за какие ниточки нужно дёргать, чтобы получить желаемое.

Едва попав в дом Сиракава, Конно тут же усвоил, что Юкитомо — непререкаемый авторитет и полновластный хозяин, а Томо отводится роль управительницы, что с мужем её ничего не связывает, а вот Суга и внук Такао — две самые большие привязанности Юкитомо.