После этого, поддерживаемый несколькими полковниками, следую к скамейке, которую уже подняли, на которую мою тушку и усадили. Такое у меня скамеечное руководство получилось. Была у меня небольшая надежда, что император мог остаться в живых: его покои находились достаточно далеко от столовой; судя по всему, эпицентр взрыва был именно под нею. Значит, Халтурин! Его динамит сработал!

А тут, смотрю, прибыли пожарные команды. С облегчением смотрю, что тут пятерка пароконных бочечных бригад прибыли. Вот только всем им тут делать нечего: я заметил две-три дымящиеся точки, удивительно! Какой сильный взрыв был, судя по всему, а пожаров-то кот наплакал. Ох! Как-то тут нечисто все с этим взрывом! Усачи с блестящими шлемами быстро стали накачивать воду, так что дымки погасили весьма оперативно. Нашлись у них и топоры, и несколько багров, так что стало веселее, а тут и рабочие с инструментом прибежали, теперь их расставить по местам правильно, чтобы не толпились! А… вот, есть кому командовать, молодца, вижу, человек с опытом… Записать потом всех отличившихся и наградить…

А теперь по поводу первичной идентификации личности. Мой персонаж – Михаил Николаевич Романов. Великий князь, младший брат императора Александра Николаевича, сын Николая Первого, прозванного революционерами Николаем Палкиным или Николаем Кровавым.

Но мою дальнейшую персональную ориентацию прервали появившиеся весьма солидные люди: Иосиф Васильевич Лутковский, гражданский губернатор Санкт-Петербурга, временный генерал-губернатор Санкт-Петербурга, легендарный генерал Йосиф Владимирович Гурко (он был и командующим гвардейскими частями), градоначальник Санкт-Петербурга Александр Елпифидорович Зуров, председатель комитета министров Петр Александрович Валуев.

В этом кругу и организовалось что-то вроде полевого штаба по устранению последствий взрыва в Зимнем дворце.

Валуев

Долиберальничались! О страшном взрыве я не мог не услышать! Во многих зданиях Санкт-Петербурга вынесло окна, осколки стекла засыпали мостовые. Мой экипаж подъезжал к Бирже, чтобы потом по мосту переехать к Зимнему. У меня был запас времени, государь просил прибыть в Зимний к двум часам пополудни, однако меня попросил поторопиться флигель-адъютант императора, фон… Эм… Эх… ах, как мне эти немецкие фамилии осточертели! Фон Энден! Вот! Он говорил, что государь оставил мне записку, с которой необходимо ознакомиться до нашей встречи. Ну что же… а потом вот это взрыв… Мой экипаж оказался прикрыт от ударной волны зданием Биржи да Божьим Провидением, посему и не пострадал. Я же говорил государю, что в борьбе с революционерами необходима твердость. Даже не так – жестокость! Жаль, в свое время Мезенцов был убран с пути… Петр Александрович трусом себя не считал, но он был из породы очень осторожных политиков, поэтому, скорее всего, и дожил до достаточно почтенных лет, да еще будучи на столь головоломных должностях. Но себе-то председатель комитета министров мог признаться: он был трусом. Слишком осторожничал, предпочитал, чтобы грязные и жестокие решения принимали другие. Так, в самом начале сего года государь намекнул ему, что хочет поручить борьбу с революционным движением Лорис-Меликову, человеку, известному весьма «аккуратным» подходом к господам террористам. Петр Алексеевич считал, что Микаэл Тариэлович на такую работу не годится. Но промолчал, смалодушничал, не перечил государю… Вот и долиберальничались! И он, и государь, и его ближние! От взрыва мост показался поврежденным, но объезд – это потерять сколько времени! Впрочем, время и тут было потеряно… правда, не так уж и много. Пока кучер и адъютант обследовали мост, по которому никто еще не решался ехать, пока экипаж весьма осторожно перебрался к Дворцовой площади!

Тут я увидел на скамье Михаила Николаевича, младшего брата государя. Он был ранен: повязка на голове, рука на перевязи, видать, серьезно пострадал. При этом сам великий князь оставался деятельным, сосредоточенным, хотя состояние его здоровья внушало мне серьезные опасения. Несмотря на это, Михаил Николаевич сохранял ясность ума и руководил спасением тех, кого можно было спасти. Его указания были четкими и по-военному краткими. Прибывшие по его указанию медики старались оказать помощь тем, кого обнаружили на площади с травмами и ранениями, при этом имена и фамилии, как и адреса, не только пострадавших, но и свидетелей тщательно записывались. Прибывшие гвардейцы, а позже жандармы оцепили место трагедии. К удивлению, я не увидел около великого князя никого из руководителей корпуса, что меня весьма удивило, прибывший позже всех начальник штаба отдельного корпуса жандармов, генерал-майор свиты Его Императорского Величества Петр Александрович Черевин сообщил, что начальник Третьего отделения Никита Конрадович Шмит и их шеф Александр Романович Дрентельн были вызваны к государю заранее, должны были встретиться с государем до собрания Романовых в Зимнем дворце.

Каждый из нас, присутствовавших при этом страшном событии, делал то, что положено ему и что было в его силах. Меня опять поражала стойкость Его Императорского Высочества Михаила Николаевича, впрочем, как настоящий боевой генерал, он не мог поступать по-другому, но силы его были на исходе… Когда из руин достали тело его августейшего брата, обезображенного, но узнаваемого, к сожалению, покойного, а случилось это уже без четверти в полночь, Михаил Николаевич потерял сознание и был доставлен домой, в Новомихайловский дворец. Это избавило его от тяжести созерцания разорванных и обезображенных тел множества из членов императорской фамилии. Я выдержал это испытание стойко, но утром понял, что потерял способность спать совершенно… И только усилиями своего врача сумел забыться на несколько коротких утренних часов.

Санкт-Петербург. 13 февраля 1880 года

Конюхов (великий князь Михаил Николаевич)

Наверное, я проснулся слишком рано. Настолько рано, что имел время кое-что обдумать. Прощипанные места болели, да еще как! Это напоминало мне, что я перенесся во времени и куда-то там попал. В кого я попал, я уже знал. Когда встал, выяснил, какое сегодня число. Вот только никак эта дата со взрывом Халтурина не совпадала. И по разрушающей мощи взрыва тем более.

Сказать, что вчерашний день меня утомил, это было мало. Он из меня вытряхнул все силы. Сон, так, спал я шесть часов всего, но этот отдых меня освежил. Хорошо, что не освежевал, попасть в такую передрягу! А тут еще и все мои исторические знания оказываются к чертовой бабушке! Ну что, батенька, линкор «Ямато» закладывать на Санкт-Петербуржской верфи не собираюсь, ядрен батон тоже подождёт до лучших времен, стишками своего производства раскидываться не собираюсь, был такой грех, стихосплетничать, но в великие поэты не попал – пришлось идтить в историки. А тут попал в Историю, м-м-м…. Выдав боцманский загиб в собственной интерпретации, понимаю, что разлёживаться мне ну никак нельзя! Придется ориентироваться по ходу дела. Так! Вчера вроде начали инвентаризацию Романовых… Кто там у нас в живых остался? Что? Циник? Да нет, это такая защита мозга от перегруза. Во мне еще сильна личность Михаила Николаевича. Если бы вы знали, какое безысходное горе я почувствовал, когда увидел среди обломков тело моего царственного брата, увы, покойного! Еще повезло, что его было легко опознать – взрыв произошел, когда он спешил в обеденную залу; есть надежда, что удар рухнувших перекрытий подарил ему быструю и легкую смерть… Но что творилось в самом обеденном зале! И зачем эта великосветская тусовка поехала туда с детьми? Разве что самые малые остались дома с кормилицами, остальным что, так засвербело… прощание с императрицей! Да, Марию Александровну любили, это правда. Ладно…