– Тьфу ты, Надюшка, напугала-то как.

Надя не сводила пытливых глаз с Александра Анатольевича.

– Так о чем ты спрашивала? – Александр Анатольевич извлек из пакета на переднем сиденье шоколадную конфету и сунул в рот прямо в обертке.

– Я спрашиваю… – еще громче крикнула Надя. – Нас бабушка ждет?

– Не знаю, я с ней не договаривался. Все вопросы решал ваш отец. Он меня попросил отвезти вас, вот я и везу.

Снежа узнала знакомую дорогу – она действительно вела к бабушке. В душе отлегло, стало свободнее, постоянное напряжение и предчувствие неизвестности отступили, на нее неожиданно накатила дрема. Только она прикрыла глаза, как Надя тонким пальчиком постучала по ее колену.

– Ты чего пугаешь? С ума, что ль, сошла? Ты не видишь, я сплю? Представь, что меня здесь нет.

– Скоро нас вообще не будет, если мы с тобой что-нибудь не придумаем.

– Придумывай, я тебя слушаю.

– Ты что, не понимаешь, что происходит что-то ненормальное?

Снежа закатила глаза:

– Слушай, без тебя тошно, говори уж, что предлагаешь, хватит тянуть.

Над головой Александра Анатольевича вновь появился маленький черный бугорок, раздулся, как воздушный шар, резво спрыгнул на соседнее кресло. Надя аккуратно заглянула вперед. В кресле сидело то самое тощее, безобразное существо в черном, потрепанном, местами дырявом, длинном, прямом платье. Оно что-то заинтересованно искало в бардачке машины. Резко стрельнуло колким, пронзительным взглядом на Надю, и она почувствовала, будто ее ударили чем-то тяжелым по голове. Что-то загудело, потом забарабанило, а потом кто-то запел тоскливую, заунывную песню. Надя встревожилась еще больше, перевела взгляд на Александра Анатольевича – тот суетливо стирал ручейки пота с лица и шеи носовым платком. Надя уже хотела закричать, показать Снеже существо в черном, но она и слова не смогла сказать, лишь, как пойманная рыба, молча раскрывала рот. Она крепко прижала мамину брошь к груди, зажмурила глаза сильно-сильно, чтобы скрыться от всех, и тихо, почти шепотом прочитала: «Отче наш, иже еси на небесех…». Черный исчез. Александр Анатольевич стал прежним, только был чем-то очень расстроен и сильно волновался.

– Дядя Саша, что случилось?

В ответ он кивнул, съехал на обочину, заглушил мотор. Сначало он долго молчал, наверно подбирал слова, капли испарины текли все сильнее, он непрестанно стирал их платком. Дыхание стало чуть легче, но все же дышалось ему по прежнему тяжело. Он развернулся к сестрам, в глазах стояли слезы, но он не плакал. Только вздохнул, будто кого-то похоронил. Голос прозвучал глухо, он откашлялся и продолжил.

– Я даже не знаю, как вам все обьяснить. И слова не клеются, и произносить их сложно. Девочки мои, слушайте меня внимательно, пришло время сказать вам правду. Ваших родителей убили бандиты. Именно они подстроили автомобильную аварию. Отец перед поездкой просил меня увести вас к бабушке Прасковье и там спрятать. Он считал, что там они вас не найдут. Так и сказал: «Передай дочкам, если со мной что-то случится, поезжайте к бабушке Прасковье, дома не оставайтесь, опасно».

– Мама с папой погибли?

Надя вскочила, больно ударилась головой о потолок машины, даже в глазах потемнело.

– Что за бандиты? – нервно спросила Снежа, будто не до конца веря его словам.

– Я ж вам рассказывал, у них руки длинные, достанут кого хошь. Хоть звезду с неба или песчинку со дна океана.

Потолок закружился. Стало тошно. Надя обмякла, сознание помутилось, голова упала на стекло. Снежа часто моргала и нервно теребила руки.

– Надька, ты как?

А в это время Надя, стиснув зубы, отчаянно карабкалась вверх по отвесной ледяной стене, спускающейся прямо в дымящую пропасть. Она хваталась замерзшими руками за снежный, спрессованный пласт, покрытый толстой ледяной коркой. Срывалась, падала, катилась кубарем вниз. Боль и отчаяние едко жалили, прожигали душу, в висках барабанило: «Смерть, смерть, смерть», – как призывный набат. Рядом звучал отстраненный, металлический голос. Надя пыталась рассмотреть того, кто парил над вершиной и застилал собой небо, но не могла. Она опять, как и тогда, в первый раз, ночью, видела черные, грозовые облака. Они медленно сжимались в кольцо вокруг острой пики горы. С правой стороны широкий оскал издал звериный рык, как тогда, во сне. Надя услышала шипение уже совсем рядом с собой.

– Смерть близка! – в этот раз голос шепеляво шипел.

Навстречу ей полз тот черный, долговязый, который сидел на переднем сидении рядом с Александром Анатольевичем.

– Меня зовут Ледоброк. Я – лихо.

Он крепко схватил ее за руку холодными, костлявыми пальцами, сильно рванул на себя. Они полетели вверх, ветер закручивал их в спираль, временами отпуская – тогда лететь было гораздо проще. Любой самолет, гоночная скоростная машина или поезд не смогли бы сравниться с этим полетом.

Надя открыла глаза, посмотрела на сестру. Снежа, как всегда, не заметила, как перепугана и удивлена Надя.

– Ну, слава Богу, пришла в себя! А мы тут перепугались за тебя.

Обессиленная Надя улыбалась Снеже.

– Ну, славу Богу, я здесь! – повторила Надя за Снежей.

– Ты мне трагедию не устраивай! Соберись! – надрывно крикнула Снежа, выходя из себя от возмущения.

– Видела бы тебя сейчас мама. – Надя закрыла лицо руками и горько расплакалась.

– Ты думаешь, мне все равно? Мне тоже больно, но я себя в руках держу и молчу, в отличии от тебя.

– Ну, вот и приехали. Ваши Черные дымки. Похороны беру на себя, вам опасно в городе появляться, – сказал Александр Анатольевич.

Надя, не осознавая, что происходит вокруг, машинально вытаскивала какую-то толстую, истрепанную темно-синею тетрадь, потом опять убирала её в сумку.

– Одна я осталась. Одна одинешенька. Родителей больше нет. Как жить теперь? Что мне делать? – Хватит причитать, прошу тебя, мне тоже тяжело! Или если тебе плохо, все должны знать о твоем горе? А кто мне поможет? К кому мне голову приложить?

Снежа кому-то судорожно строчила по телефону, красная губная помада размазалась пятнами по лицу, по щекам катились черные ручейки слез, она их отчаянно смахивала, плечи временами вздрагивали.

Они съехали с главной трассы и нырнули направо, на них с укором смотрела деревня Черные дымки. Проселочная дорога заросла молодой зеленой травой. На Надю надвинулся храм, белоснежный, маленький, с тремя золотыми куполами на крыше. Перед храмом лениво растянулось небольшое озеро, деревенские ещё издавна назвали его Лебединым. Каждое лето туда прилетали белые лебеди, бывало, по десять пар. Последние лет одиннадцать лебеди в нем не жили, но это место продолжали называть так же. Чуть выше озера бил ключ с чистой ледяной водой, который местные считали целебным. А тех, кто подсел на эту воду, называли «энергоджайзерами» – они и вправду быстрее всех по деревне бегали. Улица Танкистов в деревне была одна, по обе стороны стояли деревянные расписные дома, встречались здесь, конечно, и из красного кирпича, но расписных и резных было больше. Только в конце улицы виднелся высокий, тёмно-коричневый, деревянный дом с номером тридцать три. Он принадлежал Прасковье Егоровне Рассветовой, бабушке Нади и Снежи. Темно-бордовый двухметровый железный забор был закрыт наглухо, соседский стоял нараспашку. Черный внедорожник остановился между домами и громко посигналил.

– Прасковья Егоровна вас увидит, вот обрадуется-то.

Александр Анатольевич вышел из машины, легко вытащил дорожные сумки сестер, крепко обнял девочек на прощание.

– Вроде все.

Он как-то тоскливо посмотрел на сиротливо стоящие в траве сумки, тяжело вздохнул.

– Ну, девчонки, пора прощаться. Мне обратно ехать надо, никто не должен заметить, что я уезжал.

Он обнял опять Снежу, потом Надю, носовым платком вытер лицо.

Из соседней калитки выбежала запыхавшаяся соседка.

– Милые мои… А Егоровны-то нет… Забрали Егоровну в больничку… Она ж, как узнала… Как упадет, вот на том самом месте, где вы стоите.