Не дождавшись лакеев, я сбросил плащ, сел в ближайшее кресло и от скуки стал осматривать бледно-голубые с золотом стены, цветочную лепнину и интерьер. Помпезно, почти по-венски, если не считать неизбежных кусочков провинциального дурновкусия: картины сплошь фривольные, дерево и обшивка мебели местами несочетаемы. В начищенном до абсурда кольцевом канделябре горели свечи, хотя света из широких окон было ещё достаточно. Воск капнул мне на плечо; я поморщился, чуть отодвигаясь.
– Герр доктор, барон, ваше превосходительство…
Голос зашелестел близко, но я поначалу не смог даже определить, приятный он или нет, высокий или низкий – уловил только отсутствие акцента. Молодой мужчина, поражающий белизной парика и застёгнутый на все пуговицы, застыл передо мной. Длинное лицо с точёной переносицей выражало предупредительную приветливость; спина была идеально прямая; пальцы, украшенные перстнями с тёмной яшмой, – чинно и задумчиво сложены шпилем. Я улыбнулся, неторопливо вставая навстречу.
– Последнее – точно лишнее. Вы Фридрих Маркус?
Он кивнул и протянул мне руку, после чего мы снова сели. Маркус оставался таким же прямым, но как ни странно, это выглядело естественным, не нервозным. Хорошая выдержка.
– Желаете кофе? – Он вытянул ноги. Пряжки на башмаках сверкнули.
После многочисленных треволнений я был весьма не против хорошей порции этого напитка, но нетерпение заставило меня отказаться:
– Может, позже. Я предпочёл бы для начала поговорить о делах, они не терпят отлагательств. Вас извещали о моём возможном приезде и его целях?
Он стряхнул пылинку с вышитого серебром воротника и, кинув мимолётный взгляд за окно, вновь посмотрел на меня – без заискивания; казалось, оценивающе. Несмотря на весомость моего положения, помощник наместника немо демонстрировал: он здесь хозяин, а я – гость. От меня это не ускользнуло, но с отношением своим я пока не определился. Всё же меня никогда не оставляли равнодушным дворняжки с замашками породистых псов.
– Приятель из соседней области предупреждал, что возможны проверки из Вены из-за шума вокруг… – он скривился, – вампирских дел. Герр Мишкольц разделял его мнение, так что я не слишком удивлён.
Он произнёс эту фамилию крайне небрежно и непринуждённо, что возмутило меня и качнуло в сторону антипатии. Я ожидал поведения в корне противоположного – увёрток, попыток избежать любых упоминаний исчезнувшего наместника. Подумав, я решил сразу предъявить обвинения, которые поначалу собирался придержать. В конце концов, кто я, как не ревизор? Вежливость вежливостью, но здесь имеет место явная халатность, пора выяснить, чья, в каком масштабе и на каком этапе она началась. Сцепляя пальцы и складывая их на подлокотнике, я вкрадчиво заговорил:
– А вот я был весьма озадачен, узнав, что герр Мишкольц не заезжал в Каменную Горку из столицы и что полученные от него письма являются фальсификацией, по-видимому, подготовленной вами. Думаю, императрица тоже будет неприятно удивлена.
В лице моего собеседника ничего не дрогнуло: ровные полукруги бровей не приподнялись, рот не сжался, только светло-голубые глаза блеснули. Пару секунд Маркус задумчиво смотрел на меня, а потом всё столь же безмятежно ответил:
– Герр Мишкольц, как вы знаете, человек непостоянный, горячего нрава. Он уезжает развеяться довольно часто, может отсутствовать неделю, две, три. В такие периоды я замещаю его, в том числе составляю от его имени корреспонденцию. Он доверяет мне.
– Даже если это корреспонденция для самой императрицы?
Я поражался. Какая твердолобая наглость! Приближённый Марии Терезии открыто выказал недовольство, а он по-прежнему не считал своё поведение неподобающим! Его уверенность оставляла крайне неприятный осадок. Императрица, даже посмеиваясь со мной над Лягушачьим Воякой, неплохо относилась к нему и в переписке наверняка позволяла себе приятельские вещи; я по себе знал, как вольно она пишет тем, кого допустила в окружение. И эти приватные письма проходили, оказывается, через совершенно чужие руки! Я пристально посмотрел на Маркуса. Полное равнодушие; ни капли беспокойства или смущения. Эта дворняжка считала себя не то что породистой – возможно, равной псарям.
– Даже если это корреспонденция императрицы, герр ван Свитен. Тогда я решил, что не стоит тревожить её молчанием, и, видимо, решение было верным. Я изменил ему – и вот, прислали вас. Хотя я даже рад в какой-то мере: разнообразие лиц… – Он вздохнул. – Вам с ваших высот, наверное, не представить, как это утомительно – быть никем. Да ещё и в глухих краях вроде наших.
Феноменально: я не знал, что ответить. Моё обещание раскрыть обман в первом же письме в Вену вряд ли впечатлило бы этого человека. Я нахмурился. Маркус с неожиданной лёгкостью, вполне дружелюбно и даже сочувственно направил мои мысли дальше:
– Право, не стоит пугать меня. Я исполняю лишь приказ герра Мишкольца и вряд ли понесу за это ответственность, когда он вернётся. Он прекрасно знает, что делает. Жаль, если вас это не устраивает.
Вот оно что. Его неколебимость строилась на готовности во всём обвинить вышестоящего. Beata stultica![18] О, как часто я замечаю эту тлетворную безответственность в людях нижних, средних и даже высоких чинов. Однако, как подумалось мне, малый далеко пойдёт с таким самообладанием и амбициями. «Быть никем», и это слова второго лица после наместника? Я кивнул, показывая, что удовлетворён объяснением и не желаю дальнейших споров, и уточнил:
– А пропадал он когда-нибудь более чем на месяц?
После паузы Маркус ответил:
– Нет. Но рано или поздно всё случается впервые, верно? Возможно, он в Брно, возможно, в Праге или в самом Париже. Так или иначе, я присмотрю за городом, мне не привыкать. И я окажу необходимое содействие, если вы действительно… – он снисходительно улыбнулся, – избавите людей от суеверий; они приносят много проблем. Вы же слышали о том, сколько тел за последние месяцы было извлечено из могил и сожжено, а также о том, что горожане крайне неохотно выходят из домов вечером?
– Да, мне это известно.
Маркус глубоко вздохнул, устраиваясь удобнее и опуская руки на подлокотники. Широкие кружевные манжеты прикрыли его ухоженные запястья.
– Возможно, вам хотелось бы услышать, с чего именно всё началось, и составить для себя некую… линию времени? Что ж, я попробую вас просветить.
Следующие минут десять я практически не говорил, лишь слушал. В очередной раз мне рассказали о том, как однажды из города в одну ночь сгинули все кошки и собаки, кроме гарнизонного пса. Отыскать какие-либо следы животных не удалось. Вслед за этим врачи сообщили о нескольких смертях, которым предшествовал странный недуг – его сопровождали слабость, частичная или полная потеря речи, светобоязнь. Как правило, болезнь текла день или два. Поначалу смерти не вызывали подозрения: в некоторых случаях их списывали на недоедание, в некоторых – на проблемы с сердцем и лихорадку. Повреждения обычно отсутствовали, и только у одной женщины медик заметил на шее маленькие ранки. Женщину звали Ружа Полакин, и именно её после смерти стали первой видеть в городе ночью. Правда, узнавали её, в основном, по привычке носить цветы и травы в волосах, а мало ли таких чудачек?
Настолько много, что они мерещатся любителям пива… Проведя эту параллель, я постарался отогнать тревогу. Маркус прервался и опять посмотрел на меня в упор.
– Хотелось бы, чтобы дальнейшее вы не принимали как мою точку зрения. Сам я не видел ни её, ни тех, кто пришёл после.
– После? – уточнил я. – Вы подразумеваете заражённых ею?
– Да, трое мужчин умерли следом за фрау Полакин: брат мужа и два соседа. Медикам они говорили, будто она являлась к ним ночью и… целовала их, вроде того. Вчетвером они, если это они, конечно, убили ещё… человек семь, если не ошибаюсь. По крайней мере, было немало смертей при тех же обстоятельствах: истощение, быстрое угасание.
