– Ну, что ж, Валдисович, – сказал ему тогда, понимающе, лейтенант Путен, доставая из багажника паро-авто – велосипед – хоть икроножные подкачаешь. Принимая за седло подержанный велик, Попов-Скобеив ревниво косился на, сверкающий лакировкой и хромом, мощный и комфортный паромобиль лейтенанта Путена, которым тот, неизвестно почему, владел, скорее всего, – явно не по рангу. Проведший сутки за рулем, не выспавшийся лейтенант, – на секунду, пожалел агента, забрасываемого в одиночестве – в чужую страну, где уже частично орудовала беспощадная рейхсполиция. Путен хотел сказать Евгену, на прощание, – что обязательно через два месяца устроит ему разовое свидание с его будущей женой и соратницей Ольгой, которую с удовольствием доставит сам, лично. Но, все же, прежде чем уехать, чтобы не расхолаживать агента перед заданием – только и сказал

– Местная валюта – корпус велосипедной фары. Ампула с цианистым – каблук левого ботинка. Прощай. Красный паромобиль с Путеным, взревел и тут же взмыл вперед по трассе, выпуская белый пар из шести глушителей. Агент Попов-Скобеив, или Тынис Канчельскис, как теперь его звали по легенде, еще долго стоял, опираясь на велосипед, и глядел вслед, исчезающему вдали, паромобилю «Старшего».

   Валерий Викторович сидел в светло-бежевом пиджаке в кабине фиолетового паровоза, у которого спереди были большие широко раскрытые глаза с ресницами. Паровоз тащил за собой открытый вагон-кабриолет с веселыми людьми. Самый веселый-развеселый в вагоне был абрикосовоглазый толстяк Леонид Быковатов. Он певуче декламировал под баян, на котором сам же себе аккомпанировал:

   «Пякен – он – не бульбосракен!

   Не бла-блашный идиот!

   Потому что – Не городит,

   Где не надо, огород.

   Пякен скажет – «Не русня,

   Вы же – подпиндосные!»

   Мы ответим – «Это – да,

   В год не високосный, нах!»

   Пякен скажет – «Ква-ква-ква!»

   Мы ответим – «Пук-пук-пук,

   На дворе «трава-дрова», —

   Нам – пиндос, маланцам, – друг!»

   Леонида сменил – некий подвыпивший молодой казах в очках, как потом выяснили спецслужбы Сталина – студент второго курса Литинститута, он спел под балалайку:

   «Но зачем нам Пякена нашим резидентом?

   Мы хотим Авакена видеть Президентом!

   Нам зеленый президент – Слишком – презеленый.

   А Авакен – хитрожоп, – чертом – прикопченый.

   Он шустёр и дальногляд, не всегда в истерике.

   Может дело развернуть —

   лишь лицом – к Америке.

   Пякен – правильный пацан,

   Выше пидераства, Он бы смог Авакену

   Стать Джедаем братства…

– Что за порнографическая ерунда? – возмутился Гитлер, обращаясь к Сталину – эта какофония не из нашего времени!» Сталин с трудом приподнял левую ладонь. Сказал, тут же подбежавшему к нему Власику

– Пазавитэ, пусть Гурджиев с этым разбэроцца, что-та из будущева тут, панымаиш, внэдрылась.

   Глазастый паровоз, наморщил брови, пошевелил глазами-фарами и испуганно исчез, неожиданно и резво сиганув в бок вместе с открытым вагоном-кабриолетом. «…Он, Авака, всех обул, агрессивноватый, и запущенный им пул – «борода из ваты…» – затихающе доносилось блеяние студента-очкарика – уже из полу-растворенного в нигде глазастого паровоза. Куда их вез Валерий Батькович, и где должен был быть отцеплен вагон с проедателями средств, выделяемых на «права человека» – так и осталось навсегда невыясненным.

   … – Резонансная точка в сакральной геометрии – монотонно вещал Гурджиев – оказала влияние на шишковидные железы, связующиеся с эпифизами в процессе распознания временных флуктуаций, что, вероятно, – явили большим полушариям зрительно-звуковые пазлы из будущего, что собенно характерно для эклектической фотоноидально-перверсивной петли эпохи развитого стимпанка…

– Ладно, – потом расскажешь, а то Гитлер этот, панымаешь, услышит и расскажет Ротшильду – несколько нервно перебил Сталин Гурджиева. У Сталина с Гитлером пока – никак не получалось поделить честно Прибалтику – и они пошли к фуршетному столу, который сервировали семь совершенно голых официанток, под бдительным контролем гестаповских наблюдателей. Аналитики из 6-го отдела РСХАА – сделали надлежащие выводы после того, как красные шпионы испортили нигролом дорогостоящую вещь, принадлежавшую адьютанту фюрера – полковнику Куртцу.

   В Калиште Марта притормозила паробайк – прямо у входа в гостиницу «Альбац». Эргономичные подлокотники ушли вниз-внутрь, давая Николаю возможность покинуть удобное сидение паромото.

   Как же ему не хотелось расставаться с Мартой. Как не хотелось…

– Мы увидимся?.. Я хотел бы отблагодарить вас за оказанную мне помощь! Произнес сопран, с надеждой протягивая обе руки навстречу Марте. Но Марта даже не собиралась заглушать двигатель своего паромото.

– Нет, милейший, – был неожиданный для Николая ответ Марты сквозь цыканье пара вхолостую работающего двигателя паро-байка – у меня эту неделю много дел …на молочной ферме. …А свой новый дирижабль, который собираетесь приобрести – назовите, лучше – «Настасья». Паробайк Марты взревел, рвонул вперед по улице и скоро скрылся в потоке пародилижансов. …Николай Баксков еще с пол-минуты стоял с протянутыми руками, ничего не понимая и не веря в такое нелогичное завершение своего, казалось бы, многообещающего увлечения. А дело было в том, что пилотица, зная самые секретные пароли паронасосного рейхонета, связалась с помощью паропланшета с соответствующим отделом ведомства Мюллера и получила всю информацию о цели пребывания в Чехословакии путешествующего русского колоратурного сопрана. Получив информацию, Марта в момент прозрела. Когда она на ходу смотрела в экран планшета, то чуть не съехала на обочину, увидя, что вытворял на Мальдивах сопран с этой длинноногой Настасьей… Теперь Марте о новом знакомом – стало известно все, – все его привычки и наклонности. Ей стало известно – и имя его любимого кота, и даже самая необузданная страстишка сопрана – непременно собирать зрительских букетов – хоть на один, но больше, чем певщик Филипп.

   «Ведьма… матерая чехословацкая ведьмища…» – прошептали губы все еще стоящего с протянутыми руками Николая. В этот момент у него было чувство, как будто бы он, при полном зале, на сцене «Метрополитен Опера» – вдохновенно исполнял – «Я цыганский баро-о-н, у меня много же-е -н!…».. И на слове «жен» – ему, некто, подосланный конкурентом мерзавец, подкравшись сзади, – вдруг ткнул в рот яблоко …да еще и кислейшее… … «Вот же – облом! Обло-ом! …И откуда она знает про Настасью? …Непостижимо!» – не переставал удивляться разочарованный в лучших надеждах сопран, поднимаясь в номер, кстати, заказанный, как выяснилось, для него – Мартой.

   Когда усталый и расслабленный Баксков полулежал в ванне с бокалом «М-м Клико» в руке, его эротические мысли вокруг неких ландшафтов тела Настасьи – навязчиво отвлекались образом Марты. В этой женщине для Николая таилась – какая-то мощная и неотвязная трансцендентная притягательность.

   Лейтенат Путен под видом путешествующего по Чехословакии бюргера, якобы между делом интересующегося чешскими рецептами производства безалкогольного пива, сидел за столом одного из Краковских кабачков и думал о своей скромной роли в предстоящих судьбах мира. Абакумов в их последнюю встречу говорил ему об уверенности Сталина в том, что промышленность Германии в назревающей Большой войне будет во многом опираться на чехословацкий промышленный паровой комплекс и, поэтому назрела задача – построения здесь – разветвленной и сильной агентурной сети. Задача была непростая, учитывая то обстоятельство, что более-менее профессиональные агенты Скобеивы – из игры вышли. Ольга, после выполнения сложного задания, набиралась сил в Мункачском ведомственном санатории. Ее муж Евген – был переброшен в Прибалтику. А подающий надежды параллельный резидент Соловеев-Ульрихт – давно просился в отставку, напирая на беременную четвертым ребенком жену и накопившиеся – по субботам – пропуски в синагогу, за какие его нещадно корил – тамошний злой ребе. Хоть сам лейтенант был, можно сказать – железным и работоспособным, но и ему требовалась пауза, для выработки дальнейших планов. Но в этом шумном кабачке один подвыпивший грузный крестьянин-чех, – уже четвертый раз подряд заказывал музыкантам песню про «Ежа с бажен», что путало мысли и мешало сосредоточиться. …После второго бокала у лейтенанта Путена появилось желание – бросить музыкантам пачку подотчетных крон и заказать им – десятикратно исполнить – «Полковнику никто не пишет». Потом показать толстяку кукиш – и уйти. Но бывалый вышколенный разведчик отогнал от себя эту мысль и стал раздумывать о том, каким образом ему, возможно, будет привлечь к дальнейшей работе Александра Соловеева-Ульрихта, на воспитание которого были затрачены значительные средства и усилия. Соловеев-Ульрихт должен был в преддверии надвигающейся Большой войны противодействовать Геббельсовской пропаганде «Третьего рейха». Но чтобы эффективного пропагандиста не переманили троцкисты и не продали Германии, он был отправлен, для отвлечения внимания, учиться в институт «Сплавов со сталью». Специалистов по сплавам на заводах – чешских и Форда – у Третьего, встающего с колен, рейха – было в достатке.