– Я принес форменное платье, мисс.

– Вы должны были постучать!

Уолтон (кажется, все-таки этот вариант был верным) усмехнулся, рассматривая Дэлит так, точно на ней не было мешковатой хлопковой сорочки, совершенно точно скрадывающей все очертания ее тела.

– Не думаю, что Вы ответили бы мне, раз Вы спали.

– Именно, и это значило, что входить не стоит.

Уолтон не перестал ухмыляться, однако брови его при том озадаченно вздернулись.

– Чем же это Вы так лучше барышень, если они никогда не протестуют, когда я приношу им перемены платьев, а Вам вдруг я стал недостаточно хорош?

– Может быть, причина в том, что все как раз иначе? – Дэлит покачала головой с едва заметной улыбкой. Скорее холодной, чем снисходительной. – Они выше Вас по положению настолько, чтобы не утруждаться замечать слуг. А я себя не переоцениваю. Я здесь на тех же правах, что и Вы. Не могу сделать вид, что Вы не существуете.

Не так уж барон был богат, чтобы иметь горничную, даже отдельного слугу для различных работ по дому. Дэлит не сомневалась, что стоящий перед нею бедняга и полы драит, разве что освобожден от трудов повара и конюха – барон, тем не менее, не настолько разорен, даже после бегства старшей дочери с изрядным кушем.

– Так что вон, мистер Уолтон. Немедленно.

Он не поправил ее, так что, видимо, Дэлит угадала с фамилией дворецкого. И тем не менее, рот его искривился огорченно, так что усы обвисли, как у старого пса. Дэлит отнесла это на счет того, что Уолтон нечасто задумывался, какова неприглядная правда о его реальном положении в доме барона дю Приза.

– В любом случае, Вам стоит выйти, чтобы дать мне одеться.

По крайней мере, он оставил ее одну. Ничего больше в тот момент Дэлит и не желала.

Как оказалось, завтрак в поместье дю Призов подают рано. Дэлит едва успела сбросить с себя остатки сонливости, как настало время спуститься в столовую. Форменное коричневое платье было несколько тесновато ей, пошитое без примерки, однако Дэлит все же втиснулась в него, обещая себе не дышать слишком глубоко. Ее положение в поместье было определено, и следовало подтвердить его – хотя бы для Луизетты, на случай, если барышня еще не привыкла к мысли, что теперь её будет учить и просвещать гостья из столицы.

С весьма красочным, во всех смыслах, прошлым.

Тем чаще следовало напоминать о своей учительской роли, если Луизетта слышала хотя бы краем уха, в чем была замешана королевская книжница еще недавно. Впрочем, если барышне уже была известна хотя бы половина, возможно, более никаким путем нельзя было бы внушить к себе уважение.

Дэлит спускалась в столовую, держась за перила: наверху, ближе к ее комнате, дерево тряслось под рукой, но чем ниже девушка спускалась, тем крепче и глаже становилась опора под ее ладонью. У самого подножия лестницы перила могли бы спорить по прочности с гранитом.

Внизу Дэлит задержалась на секунду, искушенная желанием повнимательней рассмотреть портрет на стене. Минувшим вечером она заметила его, но картинами не любуются ночью, так что Дэлит оставила эту задачу на утро.

На холсте, без сомнения, был изображен барон дю Приз. Куда более кудрявый и черноусый, чем сейчас, очевидно, весьма молодой и, вероятно, несколько приукрашенный мастерством художника. Опираясь на черную трость, барон победно смотрел вдаль, под его стопой распростерлась туша песчаного тигра: тут автор картины сплоховал, так что хищник издалека больше походил на гигантскую спящую кошку, нежели на грозу всех границ с Межевыми землями.

– Однако, мазки недурны.

Дэлит подошла ближе, чтобы рассмотреть получше. Низ рамы располагался над самой ее головой, и Дэлит прищурилась, ища подпись художника. Напрягая все свое внимание, девушка не сразу поняла, что ее глаза видят не то, что собирались: нечто ее беспокоит. Что-то было неправильно, и Дэлит не сразу поняла, что именно: тень. Тень от рамы лежала не так, как должна была, точно имея посредине протяженную загадочную выемку. Едва ли на толщину пальца, и все же это была тьма, которой неоткуда, казалось бы, взяться. След от другой картины, что годами висела здесь до портрета барона. Издали он и впрямь казался тенью, но с расстояния вытянутой руки уже откровенно кричал: подмена!

Что же прежде занимало почетное место в гостиной? Взор чьего портрета лежал на двух подрастающих барышнях и их почтенном папаше, покуда они развлекались чтением, написанием писем и музицированием? Барон утомился своим прежним образом или низвергнул в небытие картину, на которой с ним рядом стояла недостойная старшая дочь?

Впрочем, если то творение принадлежало кисти того же автора, что и это, возможно, весь холст занимал гигантский щенок с мячом и лентой на шее.

– Что ж, перевесить портрет – не преступление, – пробормотала Дэлит, поддавшись искушению и коснувшись стены под картиной рукой. Будучи и ученой, и художницей, Дэлит равно была склонна и к строго разумным, и импульсивным поступкам. И вот теперь ее потянуло погладить след на стене.

Но под ее пальцами оказались просто прохладные гладкие обои, сухие и… в общем-то, обычные.

Дэлит была готова, после всего того, что с нею произошло на службе у Гаго Праха, к тому, что пальцы пронзит удар молнии или обожжет – огнем ли, холодом ли. Ничего этого не случилось.

Дэлит потерла ладонь, на случай, если на ней остался пыльный след, и направилась в столовую.

Барон с дочерью уже сидели за столом в ожидании. Дэлит не стала льстить себе мыслью, что ее ждут с большим нетерпением, чем яичницу, поэтому коротко поздоровалась и прошла к свободному стулу, одному из двух. По правую руку от барона. Напротив его дочери.

Кловис дю Приз листал газету (одну из тех, что прибыли с Дэлит вместе), на пожелание доброго утра ответил невнятным звуком, значение которого трудно было расшифровать, однако стоило Дэлит тронуть стул, как барон мгновенно позабыл обо всем, кроме гувернантки.

– Нет, мисс Вальдес, это место не для Вас.

Дэлит задержала руку на спинке стула, как недавно – на перилах лестницы. Она еще размышляла о следе на стене, и слова барона слишком резко выдернули ее из глубоких размышлений. На миг Дэлит растерялась.

– Садитесь там. – Барон качнул рукой с газетой, неопределенно указывая перед собой. – Ну же, не робейте. И можете поблагодарить меня за эту честь.

Дэлит повернула голову на противоположный конец стола. Обитое синим бархатом кресло наверняка пустовало многие годы. Ровно столько, сколько прошло со смерти баронессы. Какая нашлась причина усадить на него гувернантку? Дэлит хотела спросить, не считает ли господин дю Приз, что от нее дурно пахнет, но не успела и рта раскрыть.

– На место мамы она не сядет. – Луизетта наклонилась вперед, прищурившись. Ярость легко читалась на ее лице. – Почему не стул Джунии? Она сбежала, а не заболела проказой.

Барон бросил газету. Прямо на пустую тарелку.

– Я нанял эту женщину, чтобы она возилась с тобой. И главное слово здесь: я. Нанял. Значит, если я прикажу ей сесть на место Джунии, она сядет. Укажу на место Лауретты – она сядет туда. Если я захочу, чтобы она выпорола тебя розгами, она сделает и это.

Толкнув стол, Луизетта поднялась так резко, что стул заскрипел по полу ножками и рухнул, грохоча. На секунду могло показаться, что барышня выскажет все, что думает: губы ее дрожали, на смуглых щеках ходили желваки. Но нет. Видимо, ей хватило хладнокровия понять, что лучше сдержаться сейчас, чем потом униженно просить прощения.

Но и сесть снова за стол Луизетта не могла. Даже с расстояния в ширину стола, разделявшего их, Дэлит видела, как барышня дрожит. Бросив на отца последний яростный взгляд, Луизетта размашистым шагом ринулась в гостиную. Выходя, она так толкнула дверь, что чуть не зашибла входящего с подносом повара.

Барон дю Приз вздохнул.

– И так едва ли не каждый день. – С усталой улыбкой он повернулся к Дэлит. – Моя дочь – сущий демоненок. Кажется, я писал об этом. Ну же, садитесь и завтракайте скорее: чем раньше Вы начнете учить ее, тем лучше.