– Ты тоже там была?

– Нет. Это случилось задолго до моего рождения. Я лишь унаследовала их от последнего артиллериста, а он – от своего предшественника. С тех пор я их изучаю. Мне удалось найти подход к контрольным системам тридцати одного орудия, и я установила порядка восьмидесяти процентов кодов, необходимых для их активации. Однако в действии проверила всего семнадцать орудий. Из них только два – в условиях, которые можно назвать боевыми.

– Хочешь сказать, что стреляла из них по врагу?

– Ну, я же все-таки знаю про них кое-что.

Не надо, подумала Вольева, грузить психику Хоури былыми преступлениями. По крайней мере, сейчас. Через какое-то время стажер будет знать эти орудия так же хорошо, как их знает сама Илиа, а может, и лучше, поскольку изучать их предстоит с помощью вживленных в мозг нейронных датчиков.

– И каков же эффект?

– Некоторые из них могут разбить вдребезги планету. Другие… Не хочу гадать. Я бы не удивилась, узнав, что они способны доставить неприятности даже звездам. И если уж ими пользоваться… – Она оборвала фразу.

– То против кого?

– Против врагов, конечно.

Хоури смотрела на Вольеву несколько долгих безмолвных секунд.

– Даже не знаю, ужасаться ли тому, что такие вещи существуют на свете, или радоваться, что на спуске лежат наши пальцы, а не…

– Конечно лучше радоваться, – сказала Вольева.

Описав несколько кругов, Силвест и Паскаль вернулись к шпилю и зависли. Крылатый амарантиец выглядел точно так же, как и раньше, но сейчас казалось, что он взирает на Город с царственным высокомерием. Было очень соблазнительно предположить, что новый бог и в самом деле прибыл в покоренный Город. А что еще могло подвигнуть горожан на сооружение подобного монумента, как не страх перед божеством? Однако сопроводительный текст на шпиле было безумно трудно перевести.

– Здесь упоминание о Творце Птиц, – сказал Силвест. – Значит, есть шанс, что шпиль имеет отношение к мифу о сожженных крыльях, если даже крылатый бог и не является воплощением Творца Птиц.

– Да, – ответила Паскаль. – А вот и иероглиф огня – совсем рядом с иероглифом, означающим крылья.

– Что еще ты видишь?

Паскаль постаралась сосредоточиться. Текли минуты.

– Тут есть какое-то упоминание о стае отступников.

– Отступников в каком смысле? – Силвест проверял ее знания, она понимала это, но повторение ценно само по себе.

Сделанный ею перевод поможет Силвесту оценить, насколько объективен его собственный анализ.

– Они не согласились на уговор с Творцом Птиц, а может, нарушили этот уговор впоследствии.

– Именно так решил и я. Только беспокоился, не сделал ли при этом парочки ошибок.

– Кто бы они ни были, но их прозвали отлученными. – Паскаль вертела текст и так и этак, проверяя гипотезы одну за другой, на ходу пересматривая свой перевод. – Похоже, они сначала были в стае, которая согласилась на условия Творца Птиц, но позже изменили свое мнение.

– А ты не можешь прочесть имя их вождя?

– Их вела личность по имени… – И тут Паскаль сбилась. – Нет, мне не прочесть с ходу. И вообще, что все это значит? Ты считаешь, они существовали в действительности, что ли?

– Возможно. Осмелюсь предположить, что они были атеистами, которые поняли, что Творец Птиц – всего лишь миф. Конечно, в глазах фундаменталистской части населения это должно было выглядеть далеко не лучшим образом.

– Поэтому их и отлучили?

– Если они вообще существовали. Знаешь, я все думаю: а что, если это была своего рода технологическая секта? Вроде кружка ученых? Что, если эти амарантийцы были готовы экспериментировать, задавать вопросы природе своего мира?

– Подобно средневековым алхимикам?

– Да. – Аналогия понравилась Силвесту. – Возможно, они даже подбирались к экспериментам с полетами, как это делал Леонардо. Учитывая отсталый характер амарантийской культуры, это все равно что плюнуть в глаза самому Господу Богу.

– Согласна. Но если мы признаем, что все это имело место в реальности… что были отлученные… то какая же судьба их постигла? Просто вымерли?

– Не знаю. Ясно одно: отлученные сыграли огромную роль. Они очень важны, это не мелкая деталь в мифе о Творце Птиц! О них упоминается в надписи на шпиле много раз. Да и в других местах этого прóклятого Города. Куда чаще, чем в других амарантийских источниках.

– Но ведь Город появился позже, – возразила Паскаль. – Не считая обелиска-маркера, это самая юная из всех найденных пока древностей. Его можно отнести ко времени События. Почему об отлученных вспомнили после такого долгого перерыва?

– Ну, – ответил Силвест, – может, они просто возвратились?

– Спустя десятки тысяч лет?

– Возможно. – Силвест усмехнулся. – Если они вернулись после долгого отсутствия… это могло стать причиной… создания статуй…

– Тогда статуя… Ты не думаешь, что это мог быть образ их лидера, того, которого звали… – Паскаль ткнула в иероглиф, о котором шла речь раньше. – Ведь это символ солнца, правильно?

– А остальное?

– Я не уверена… Выглядит как иероглиф глагола… «воровать»… Но какая связь?

– Сложи одно с другим. Что получилось?

Силвест молча представил себе ее мучения.

– Тот, Кто Крадет Солнца? Похититель Солнц? Что это значит?

Силвест пожал плечами:

– Об этом я спрашиваю себя с утра. И об этом, и о другом.

– О чем?

– Почему мне кажется, что я уже где-то слышал это имя?

После ЦАПа они отправились, но уже на другом лифте, в самое сердце корабля.

– Ты вела себя правильно, – сказала Мадемуазель. – Вольева искренне верит, что завоевала тебя и что ты на ее стороне.

Мадемуазель почти постоянно была с ними, молча совершая обход корабля под руководством Вольевой и лишь изредка вмешиваясь со своими замечаниями и насмешками, предназначенными для одной Хоури. Это было крайне неприятно Ане, которая никак не могла отделаться от ощущения, что Вольева тоже слышит их бесшумную беседу.

– Возможно, она права, – машинально произнесла Хоури в уме. – Вольева, видать, еще круче, чем ты.

Мадемуазель обозлилась:

– Хоть помнишь, что я тебе говорила?

– Будто у меня есть выбор.

Затыкать рот Мадемуазели, когда она настроилась поговорить, – все равно что гнать от себя привязавшийся мотивчик. Деваться от ее поучений было некуда.

– Слушай, – долдонила Мадемуазель, – если мои контрмеры провалятся, то не возникнет ли у тебя потребность выдать меня ей?

– У меня уже был такой соблазн.

Мадемуазель бросила на Хоури косой взгляд, и та почувствовала мимолетное удовлетворение. В некоторых отношениях Мадемуазель – вернее, ее имплантированная в мозг Хоури личность – казалась всеведущей. Но сверх знаний, заложенных в имплантат изначально, он сейчас может получать только то, что пропускает через свои органы чувств Хоури. Или она даже в отсутствие Аны набирается ума, подключаясь к бортовым коммуникациям? Вряд ли такое возможно без риска попасть под надзор следящих систем.

– Вольева убьет тебя. Она убила своего последнего стажера. Говорю это на случай, если ты сама еще не поняла, с кем…

– Возможно, у нее были достаточно веские причины.

– Ты о ней ничего не знаешь, впрочем, как и обо всех других. Я тоже не знаю. Мы еще даже с капитаном не познакомились.

Вот с этим не поспоришь. Имя капитана Бреннигена несколько раз всплывало в разговорах, когда Садзаки или кто-нибудь другой проявлял неосторожность в присутствии Хоури, но обычно эти люди не говорили о своем командире. Ясно, они же не были ультра в полном смысле этого слова, хоть и старались изо всех сил создать противоположное впечатление. Даже Мадемуазель обманули. Они отлично поддерживали свое реноме, соблюдая все обычаи торговцев – ну точно заправские ультра.

Однако что же прячется за этим фасадом?

«На борту нужен артиллерист», – сказала Вольева сразу. А теперь Хоури повидала кое-какое оружие из имеющегося на корабле. Вообще-то, слухи насчет того, что у торговцев бывает секретное вооружение, ходили всегда. Якобы оно им необходимо, чтобы успокаивать задиристых клиентов, а то и для пиратских действий против других кораблей. Только артсистемы, которые видела Ана на тайном складе, выглядели слишком мощными, чтобы применять их в мелких стычках, тем более что корабль имел на борту достаточно конвенционного оружия, чтобы с легкостью решать обычные проблемы торговцев. Тогда для чего такой арсенал?