– О чем?

– Об этом. – Силвест щелкнул ногтем по карте. – Это очень интересно.

Шаттл Вольевой приближался к корабельному доку. Тот находился в точке Лагранжа между Йеллоустоном и его естественным спутником, называвшимся Глазом Марко. В доке стояло с дюжину субсветовиков – Хоури столько не видела за всю жизнь. В «ступице» находились самые крупные корабли, а каботажная мелочь жалась к «ободу», так поросята льнут к сосцам матки. Несколько звездолетов стояли в ажурных конструкциях – ячейках для осмотра и ремонта ледяных оболочек и двигателей, изобретенных сочленителями. Были здесь и суда постройки самих сочленителей – гладкие и черные, будто вырезанные из куска космоса. Большинство же кораблей медленно витали вокруг точки Лагранжа.

Хоури догадывалась, что тут существуют строгие и сложные правила, чтобы избегать столкновений; компьютеры рассчитывали движение каждого корабля на несколько дней вперед. Цена топлива, которое будет истрачено на его отвод с места вероятной аварии, невысока в сравнении с доходами от торговли, а вот потерю лица возместить очень трудно. Такого скопления кораблей у Окраины Неба никогда не бывало, но даже там ходили слухи о схватках между командами из-за дефицитных парковочных мест или из-за нарушения каких-то обычаев торговцев. Многие ошибочно считали ультра однородной субкультурой. На самом деле они так же делились на фракции, ненавидящие друг друга, как любая другая человеческая раса.

Шаттл подходил к кораблю Вольевой.

Как и все субсветовики, он отличался невероятной обтекаемостью корпуса. Ведь космос близок к абсолютному вакууму только с точки зрения объекта, движущегося на малых скоростях. А движение со скоростью, близкой к световой, сродни прорыву через бескрайнюю атмосферную бурю. Вот почему субсветовики были похожи на клинки – узкие, заостренные на конце; пара двигателей работы сочленителей на лонжеронах придавала корме сходство с изящной рукоятью. Одетые в ледяной панцирь, корабли слепили бриллиантовым блеском.

Шаттл на тихом ходу обошел корабль Вольевой. Это все равно что лететь над городом – настолько он был огромен. В корпусе открылись лепестковые ворота ярко освещенного ангара. Подчиняясь легким прикосновениям женских пальцев к клавиатуре, шаттл вошел туда, и Хоури услышала глухие щелчки соединений – кораблик закреплялся в своем гнезде.

Вольева первой освободилась от ремней безопасности.

– Пройдем на борт? – спросила она, но в голосе не было той вежливости, которую ожидала Хоури.

Выплыв из шаттла при нулевой гравитации, они оказались в одном из самых больших помещений корабля. В конце коридора, выходившего из ангара, Хоури увидела странное сооружение из многих неподвижных и вращающихся деталей.

Ее уже подташнивало, но она решила, что нипочем не даст Вольевой это заметить.

– Прежде чем мы двинемся дальше, – сказала ультра, – хочу познакомить вас с одним человеком.

Она бросила взгляд за плечо Хоури – в коридор, ведущий к ангару. Оттуда доносились шорохи, будто кто-то лез, хватаясь за тянущуюся по стене скобяную лестницу. Это значило, что на борту шаттла прилетел еще кто-то.

Что-то тут не так.

Вольева явно не старалась произвести благоприятное впечатление на будущего товарища по команде. Похоже, ей безразлично, что может подумать Хоури о ней, как будто вся эта история с наймом больше не имеет ни малейшего значения.

Хоури оглянулась и увидела комусо, который сидел с ними в лифте. Его лицо пряталось под традиционным плетеным шлемом, свою сякухати он держал под мышкой.

Хоури что-то хотела сказать, но Вольева прервала:

– Приветствую вас на борту «Ностальгии по бесконечности», Ана Хоури. Вы только что стали нашим стажером-артиллеристом. – Она кивнула комусо. – Сделайте мне одолжение, триумвир.

– Какое?

– Отправьте ее в нокаут, пока она не попыталась кого-нибудь убить.

Последнее, что увидела Хоури, был золотой блеск взлетевшего бамбука.

Силвесту показалось, что он ощутил запах духов Паскаль еще до того, как заметил ее в толпе, собравшейся на улице у тюрьмы. Он инстинктивно сделал к ней шаг, но два здоровенных охранника, сопровождавших его от дверей камеры, пресекли эту попытку. Толпившиеся встретили его появление свистом и бранью, но он никак на это не отреагировал.

Паскаль дипломатично поцеловала его, заслоняя свои и его губы рукой в шелковой перчатке.

– Опережу твой вопрос, – шепнула она, и эти слова были еле слышны в злобном шуме толпы. – О том, что происходит, я имею такое же представление, как и ты сам.

– Значит, это дело рук Нильса?

– А чьих же? Только он имеет право забрать тебя из тюрьмы больше чем на день.

– Жаль, что у него нет желания запретить мне возвращение в тюрьму.

– Он мог бы… если бы не был обязан одновременно угождать своим сторонникам и оппозиции. Знаешь, ты уже давно заблуждаешься, считая его своим главным врагом.

Они вошли в стерильную тишину ожидавшей их машины – переделанного экспедиционного багги: обтекаемый корпус, четыре огромных надувных колеса, на крыше шаровидная башенка со средствами связи. Машину покрасили в алый цвет – любимый цвет увлажнистов. За ветровым стеклом болтались брелоки в стиле Хокусая.

– Если бы не мой отец, – продолжала Паскаль, – ты бы погиб во время переворота. Нильс защитил тебя от твоих самых лютых врагов.

– Значит, революционер из него никудышный.

– Между прочим, этот никудышный революционер ухитрился свергнуть твою власть.

Силвест пожал плечами:

– Что ж, и то верно.

На переднем сиденье, за перегородкой из армированного стекла, расположился охранник, и машина двинулась сквозь толпу по направлению к городской окраине. Проехали древесный питомник, спустились в тоннель, выбрались по нему за периметр.

Две другие правительственные машины катили следом. Это тоже были переоборудованные багги, но их покрасили в черное, и сидели в них солдаты в масках и с автоматами. Проехав около километра по темному тоннелю, колонна задержалась у шлюза, там, где пригодный для дыхания городской воздух отделялся от атмосферы Ресургема.

Солдаты, оставаясь на местах, натянули маски для дыхания и очки с выпуклыми стеклами. Затем машины выехали на поверхность. Был серый день; дорога шла между бетонными стенами, по территории, расцвеченной красными и зелеными огнями.

На бетонной площадке уже ждал самолет, стоя на треножнике с опорной рамой. Нижняя поверхность крыльев светилась так ярко, что резала глаз. Ионизированный слой воздуха между площадкой и крыльями дрожал.

Водитель порылся в бардачке и достал маски для дыхания, протянул одну Силвесту.

– Вообще-то, в ней особой необходимости нет, – сказал он. – С тех пор как вы, доктор Силвест, в последний раз выезжали из города, содержание кислорода в воздухе повысилось на двести процентов. Некоторые уже пробуют дышать вообще без маски. Выдерживают минут десять без вреда для организма.

– Должно быть, это пресловутые диссиденты, которых Жирардо предал в ходе переворота, – предположил Силвест. – Ожидалось, что они будут вести переговоры с лидерами «Истинного пути» в Кювье. Я им не завидую. Запудрят себе легкие, как раньше запудрили мозги.

Сопровождающий никак не отреагировал на эти слова.

– В воздух выпускают энзимы – пожиратели пылевых частиц. Это старая марсианская биотехника. Еще мы повышаем влажность воздуха, и пыль слипается в тяжелые гранулы, которые уже не переносятся ветром. В общем, содержание пыли в атмосфере снижается.

– Отлично! – Силвест зааплодировал. – Какая жалость, что все это делается ради такой жалкой дыры!

Он прижал маску к лицу и стал ждать, когда ему откроют дверь. Ветер был умеренный, несомые им песчинки покалывали лицо.

К самолету пришлось двигаться почти бегом.

Он показался желанным островком свободы и тишины. Пышный интерьер был отделан в государственных красных тонах. Солдаты, приехавшие на других машинах, входили через вторую дверь.