– Привет. Не ждала? Чего делаешь?
– Привет. Заходи. Ты как здесь?
– За тобой приехала
– В смысле?
– Да мы искупаться собрались. Поехали с нами.
– Кто это мы?
– Ну как обычно- братик, Алекс, Толик и я, ну может еще девушка Витькина.
– Класс. Поехали.
– Ну давай, быстро собирайся, мы внизу.
Иринка быстро кинула купальник с полотенцем в сумку, написала записку матери и унеслась.
Как это было здорово- частная территория, только они и больше никого, солнечный денек, мелкий песочек, теплая водичка, небольшой пирс, домик-вагончик, музыка, танцы, шашлык, купашки, волейбол, веселая компания и рядом Он. Поздно вечером вернулись домой, оказалось, что Алекс живет в том же доме, что и Иринка, только в соседнем подъезде. Еще в машине ребята решили продолжить веселье у Алекса, его родители были в загранкомандировке, Иришка же отказалась от такого предложения.
– Может зайдешь?– попросил Алекс по приезду. – Сейчас Санек с гитарой подтянется.
– Нет, мать скажет, не успела приехать, три недели не было и свинтила.
– Ну приходи тогда, как проснешься.
– Хорошо, -пообещала она и ушла домой.
На утро, когда она пришла, не успела позвонить в дверной звонок, еще только подняла руку, Алекс уже открыл дверь.
– Привет. Я видел тебя с балкона. Проходи ко мне в комнату. Все еще спят.
– Привет. Ничего себе, – удивилась она и прошла в комнату, – во сколько же они легли?
– Ага, лечь то они легли, только спать мне не давали,-сказал Алекс деланно-недовольным тоном включая магнитофон.
– Понятно. А кто остался?
– Коля с Ксюхой.
– Ого, Витька по башке не настучит сестренке?
– А мы не расскажем.
– Так, а как он без нее уехал?
– Он не уехал. Птичка-перепил. На балконе срубился.
– Тяжелый случай.
Повисла пауза. Тихо играла какая-то зарубежная музыка. Он придвинулся ближе, осторожно ее обнял и неуверенно поцеловал.
– Ты поедешь со мной в Германию?-вдруг спросил он.
– В Германию?
– Да. Родители решили уезжать на ПМЖ, не видят здесь перспектив.
– На ПМЖ?-ахнула она.– Нет, как я поеду? Мои же здесь все!
Она даже не восприняла этот разговор всерьез. Как-то так на лету брошенная фраза. Быстрый вопрос, быстрый ответ. Но даже, если бы ей тогда дали время подумать, она ответила бы только так, ведь она была преданным человеком до мозга костей, преданной не только себе, а семье, друзьям, матери, стране в конце концов. Почему-то она считала это предательством. Да, она многое вытерпела от матери, но ведь помимо нее еще была масса людей, которые были к ней добры. Глупости? Юношеский максимализм? Недальновидность? Возможно и скорее всего так и есть, но воспитание патриотизма и других ценностей свойственных тому времени, тогда было поставлено на высоком уровне и работало на всех этапах развития – садик, школа, институт, производство, семья, книги, фильмы…
В детстве, лет до семи, Иринка не знала, что отец ей не родной, она не понимала, почему бабушка – мать отца, приехавшая к ним пожить, говорила ей – «называй его дядя Петя», объяснить поведение бабки Иринка себе не смогла и просто перестала при бабке называть отца вообще как либо, из-за чего бабка жаловалась соседке – «вот прижил с ребенком, взвалил на свою шею, а она неблагодарная… и ведь дочь ейная ни как сыночку не кликает, ни тятя, ни «дядя Петя». Иринка в этот момент сидела за кустом крыжовника и трескала ягоду, ей было всего около пяти лет и она не поняла о чем речь, но слова запомнились, вообще странная штука – память, что-то казалось бы важное, вообще может закинуть на задворки подсознания, а что-то , казалось бы совсем незначительное , положит на полочку до нужных времен, а потом, порой спустя многие годы, вдруг вывалит тебе перед носом кучу пазлов и ты складываешь из них картину чужой жизни и думаешь – «а вот мне зачем эта информация? Жила себе спокойно в своих розовых облачках и теплой вате неведения». Хотя…все таки эти знания все же нужны – для ответов на детские вопросы, которые казалось бы забыты, но нет, они сидят где-то там далеко и оказывают воздействие на формирование личности, нужны для понимания себя, своей роли, своей значимости.
Когда родилась младшая сестра Иринки, она не понимала , почему бабка только сестру зовет – «моя кровинушка, рОдная внученька». Где-то в подсознании, интуитивно, она догадывалась о чем речь, но, как обычно, вопросов ни кому не задавала. Вскоре они с мамой и сестрой переехали к другой бабушке, матери мамы, и те вопросы остались на задворках сознания до взросления, в прочем, как и все остальные. Как-то пришел к матери мужчина, они разговаривали в зале, Иринка забежала в комнату и остолбенела, сидевший на кресле у окна мужчина показался ей очень знакомым, но она не могла вспомнить, где его видела. Мать сидела на диване напротив, на стене над диваном висел огромный ковер с ярким орнаментом. Иринка стала внимательно разглядывать мужчину, стоявшие рядом напольные часы с качающимся из стороны в сторону маятником отсчитывали секунды, он поздоровался, улыбаясь и внимательно разглядывая ее, как будто обволакивая теплым, лучистым взглядом, она поздоровалась в ответ и засмущавшись выбежала из комнаты.
– Бабушка, кто этот дяденька?– взволновано спросила она бабушку, жарившую на кухне котлеты.
– О, говорят же: «кровь родная- не водица!», – только и сказала бабушка.
Как будто что-то подтолкнуло Иринку и она побежала в мамину комнату. Там она достала из шифоньера сумку с документами. Уже давно она знала об этой сумке. Когда девочка оставалась одна дома, она доставала из шифоньера коробку с мамиными праздничными туфлями на каблуке, надевала их, на плечи накидывала кружевную накидку для подушек, в руку брала массажную расческу, как будто это микрофон, размахивая другой она ходила по комнате, как по сцене и пела. Иногда брала лаковую сумочку-сундучок и ходила под музыку по длинному половику, как по подиуму. Тогда она и увидела в сумочке открыточки с красивыми картинками, они очень ей нравились, но теперь она стала внимательно изучать их. Эти открытки были адресованы Ирочке-доченьке, «единственному лучику в моем окне», «свету надежды»… В каких-то открытках были стихи собственного сочинения, не очень складные, но полные нежности; в каких то теплые слова и пожелания здоровья и счастья…, но все неизменно подписанные – «твой папа». Она хоть и маленькая, но всегда каким-то шестым чувством улавливала свою связь с этими открыточками, теперь же она все поняла – и почему они хранились в маминой сумочке, и кто этот человек, что писал их, и кто эта доченька, и кого сейчас она видела в комнате. Одно было не ясно – где же он был? Она побежала назад. Но в комнате уже никого не оказалось. Она побежала во двор, но и во дворе никого не было. Она побежала на кухню.
– Бабушка, это ведь мой, – она немного замялась, – папа?
– Да, – буркнула бабушка.
Иринка стояла окутанная каким-то ватным облаком истины, которую в силу своего возраста не могла осознать – он ее любит, он все время думал о ней, она его не знала, не знала о его существовании, а он был, есть и всегда любил ее. Ей было тепло и спокойно в этом облаке, пусть и непонятном – почему? Как? – но там был он – далеко, но рядом! Больше она ни о чем не расспрашивала, а просто знала, что он есть.
Как-то , будучи уже взрослой, она напомнила матери эту ситуацию, хотела узнать, почему мать их тогда не познакомила ближе, по какой причине дочь и отец никогда не общались, но мать тогда сделала вид, что не услышала вопроса, а лишь наигранно весело сказала:
– Да, помню, тогда он приходил за тобой, – она как будто проболталась.
– Приходил за мной? – удивилась Иринка,– чего же не забрал?
– Ты ему еще тогда не понравилась, видите ли он думал, что у тебя косички, а у тебя стрижка, – ответила мать наигранно беспечным голосом.
