Мое тело

Прекрасно

Я никогда не снимаю его

На первом свидании она завела разговор о мужчинах. Иван пригласил Алису в маленький ресторан в центре города. Она не стеснялась и заказала себе водку. Пока болтали Иван составил список имен, которые побывали у нее в постели. Своего не нашел, и Алиса предложила это исправить. Здесь и сейчас. Ради коллекции. Все равно все умрем. И тут в зал ввалилась толпа. Кто-то узнал её. Пара друзей и подруг. Стало поздно и, напившись с ними водки, Иван уехал домой ровно в полночь. Машина везла его на маяк, и он видел, как гасли фонари вдоль дороги. Прямо, как улыбка Алисы ему на прощание. Тогда он верил, что забудет её.

Иван впустил собак в дом, но сам остался стоять на пороге. Он бросил взгляд на гараж и подумал, что где-то там видел канистру бензина, и вся его прошлая жизнь, запертая в комнатах, ящиках и шкафах, может сгореть за секунду. Бесполезная мебель, книги, картины, одежда, посуда и даже запах KENZO. Огонь очищает. Выжигает заразу.

Он тряхнул головой.

Сегодня тот самый день, когда нужно закончить дела.

Иван вошел в дом и тщательно вымыл руки. Отражение в зеркале над умывальником все время смеялось над ним. В первые за много дней он увидел себя со стороны и понял, что стал похож на отца. Те же морщины на лбу, тот же загнанный взгляд и усталость, из-за которой лицо всегда кажется недовольным. Мужчина, который смотрел на него из глубины ванной комнаты, не был успешным, надежным или владеющим ситуацией. Он был напуган.

Ампулы с анестетиком и шприц лежали в аптечном шкафу у двери. Он взял их и направился в зал. Хозяину полагается уметь делать уколы собаке. Она могла заболеть. В этом нет ничего сверхъестественного. Любой человек способен научиться оказывать первую помощь. Облегчить боль, избавить животное от страданий.

Иван выкурил две сигареты.

Руки дрожали.

Он боялся сделать ошибку. Игла могла сломаться, и вытащить её самостоятельно в домашних условиях почти невозможно.

Мармелад спал на диване в гостиной.

Вся морда седая. Тусклая шерсть. Проплешины на лапах и на груди. Провисший живот. Старый пес почти ничего не любил. Только мармеладные «червяки» пробуждали в нем интерес к угасавшему миру. Иван положил перед ним пару конфет и сделал инъекцию в заднюю лапу. Мармелад заскулил, но не проснулся. Темная лужа собачей мочи растеклась по дивану.

Иван посмотрел на обеденный стол и стулья – такие нелепые и одинокие, как брошенные на свалке автомобили, как бездомные животные и манекены в витринах магазинов. В ноябре 1888 года Винсент Ван Гог нарисовал смерть в виде стула. Картина никогда не производила на Ивана должного впечатления. Ничего мрачного и пугающего. Красивого или очаровательного. Однако простая мазня скрывала идею, которую он понял только сейчас. Вот комната, вот стул и тот, кого не видно, человек только что был здесь, а теперь его нет, и с его уходом комната и стул потеряли всякий приемлемый смысл. Такова суть пустоты.

Иван налил в миску воды и поднялся по лестнице на второй этаж дома.

Спальня жены превратилась в алтарь. Он собрал сюда все её вещи. Фотографии, косметику, крема и лосьоны, книги и дневники, музыкальные инструменты, бесчисленные платья всех возможных цветов и оттенков, сотни пар обуви и кучу колготок, драгоценности и украшения, сумочки и палетки, ночные рубашки, пижамы, белье и флаконы KENZO.

Лопата свернулась калачиком на кровати. Она дремала на той стороне, где обычно лежала Алиса.

Иван покачал головой:

– Ты всегда заставляешь меня подниматься сюда, плохая собака.

Она показала язык. Ей было жарко.

Иван поставил миску с водой у двери.

Руки снова дрожали.

Он подозвал собаку, погладил её и попытался сделать укол чуть ниже шеи, но Лопата завыла, боднула его головой в подбородок и убежала. Иван упал на задницу и едва не вогнал шприц себе в руку, разом покончив с предстоящим кошмаром. В глазах потемнело. Некоторое время он сидел и ничего не делал, пытаясь совладать с содержимым желудка.

Где-то в доме звонил телефон.

Звук был резкий, как сирена скорой помощи. Иван сцепил зубы. Хорошо бы приехал какой-нибудь доктор и похлопал его по плечу, а потом забрал в палату с постоянным наблюдением и лошадиными дозами сульфозина. Под действием лекарства Иван рассказал бы страшные вещи. О том, что просыпается утром в старом доме на маяке и чувствует себя Дровосеком, будто ночью кто-то пробрался сквозь замочную скважину входной двери и сожрал его внутренности, оставив лишь тонкую оболочку, которая продолжает жить по инерции. В ней нет сердца, нет чувств. Она заржавела.

Если бы доктор спросил:

– Как дела?

Он бы ответил:

– Я залез в огромный шкаф, в задней стенке которого обнаружилась дверь, ведущая в другой шкаф, и в нем тоже была дверь, а за ней еще и еще. Я открывал их одну за другой пока, в конце концов, не понял, что потерялся.

Когда тошнота отпустила, Иван выбрался в коридор и ввалился в комнату для гостей. Он упал на кровать и спрятал голову под подушку.

Ему снился дождь.

Вода падает с неба. Холодные струи текут по лицу. И в этом есть что-то похожее на прощение. Ласка любимого человека. Такое не стыдно принять. Этому хочется верить. Кажется, что вода смоет грехи. Все умирает для жизни плотской и возрождается для духовной. Он понимает свое несовершенство и принимает его. Дождь наполняет все реки, моря и океаны. Кровь Земли пробуждает деревья. Ветер срывает зеленые листья и швыряет под ноги. Огромная молния на горизонте разрезает все небо и темные облака сотрясаются под натиском грома.

Он дернулся и проснулся.

Потолок слишком белый. Яркий свет настоящего мира бьет по глазам. Он обвел помещение взглядом лишний раз убедившись, что здесь нет ЕЁ фотографий. В том и вся суть. Остальную часть дома давно пора сжечь. Взять бензин в гараже, открыть газ, купить динамит, снести стены. Сделать хоть что-то, чтобы избавиться от гнетущего присутствия смерти.

Иван закурил и глянул в окно. Небо пустое. Ни облачка. Птицы исчезли, а самолеты никому не нужны. Некуда больше лететь. Ад на Земле.

Все идет к черту.

Сначала танцуешь и веселишься, а потом убиваешь собак.

И ничего.

Все еще жив. За пару затяжек многих других успели обмыть и отправить в могилы.

Земля жрет людей.

Пепел к пеплу, прах к праху.

В надежде на воскресение к жизни вечной.

4

В гараже было пыльно и сухо.

Канистра с бензином лежала на ящике для инструментов рядом с машиной Алисы.

На колесах песок.

В салоне запах KENZO.

Зеленая сирень, мандарин, мята и сера.

Даже в морге Алиса пахла кровью, океаном и ароматом духов. Мертвой она показалась Ивану похожей на журавля. Он стоял у открытой холодильной камеры и смотрел на жену слишком долго, чтобы остаться нормальным. Он подумал тогда, что все же оказался глупцом. Нужно было прятать эту птицу получше. Никому не показывать то, чем богат.

Кто-то чужой позарился на Алису.

Разбил ей лицо, выдавил глаз, утопил в океане.

Алиса мертва.

Края её раны бледны, отечны, безжизненны.

Она напоминает варёное мясо.

Молчит.

– Я не любил тебя.

Тишина.

Он стоял у тела жены в нерешительности. Потом понял, что никто его не накажет и поцеловал Алису в губы. Она была неприятной. KENZO и сладковато-гнилостный запах. И хруст пузырьков газа в разложившейся плоти.

Они такие сухие. Как бумага.

Какая она теперь там? Между ног. Эти две тонкие складки кожи и головка клитора. Запах и вкус. Мертвое влагалище. Ведро с остатками вчерашней еды и кожурой от картофеля.

Он поднял её веки. Мертвые клетки распадаются, но не разлагаются полностью. Треугольные, сморщенные участки, серовато-желтоватого цвета, на фоне прозрачной блестящей роговицы. Абсолютный признак смерти.

Её пальцы разбухли. Обручальное кольцо впивается в кожу.