Эту книгу я посвящаю Татьяне Белой, Эльвире Годвин, Анне Губенко и Евгении Кипарисовой – с огромной благодарностью за веру в меня.

А также Джанет Гатри и всем женщинам, которые смело идут навстречу своим мечтам.

Штормовой ветер гулял по земле с самой ночи. Не прекратился он и теперь, когда солнце, медленно разогревая землю, выглянуло из-за выцветших, сероватых туч. Словно теряя терпение, ветер с новой силой налетал на гордо водруженные повсюду флаги с символами «Юниона Джека», заставляя их взволнованно трепетать в такт своим весенним порывам.

Александра Грант стояла на одной из отдельных смотровых площадок для привилегированных зрителей, с интересом разглядывая аскетичную трассу Сильверстоун. Три бывших взлетных полосы превратились из аэродрома для бомбардировщиков второй мировой войны в гоночный трек, принимавший в тот день гонщиков со всего мира. И наверняка каждый из них планировал не менее быстро, но без помощи крыльев, пролететь по периметру выцветшего летного поля, аккуратно окаймленного изнутри квадратными стогами сена.

– Поверить не могу, что ты меня сюда приволок, Харрингтон, а еще больше, что я на это согласился, – недовольно высказался Эдвард, вынув из кармана платок и шумно высморкавшись в него. – Треклятый ветер, еще не хватало простудиться.

Эдвард Грант был высоким, грузным мужчиной лет пятидесяти. Он стоял рядом с Александрой и Харрингтоном, невысоким, худощавым джентльменом средних лет с озорным взглядом. Харрингтон был гладко выбрит, в зубах он ловко держал длинный мундштук с сигаретой, даже когда посмеивался над чем-то.

– Уймись, Эдвард, – сказал он, похлопав приятеля по плечу, выдыхая дым сигареты через обе ноздри. – Когда еще тебе посчастливится увидеть такое зрелище.

Подул сильный ветер, и Харрингтон привычным жестом поправил свою шляпу.

– Вот именно, Харрингтон! Зрелище! Видеть не могу эти уродливые штуковины. Как можно так издеваться над автомобилями? Я не пойму, это мерзкий ветер или твоя вонючая папироса разъедает мои глаза?

Эдвард неуклюже повернул шею, посмотрел на Харрингтона и снова вынул из кармана платок.

– А мне нравится! – воскликнула Александра, и мужчины, увлеченные собственным разговором и наблюдением за происходящим, казалось, только сейчас вспомнили о ее присутствии.

Рука удивленного Эдварда вместе с платком зависла на мгновение в воздухе.

– Поддерживаю, мисс Грант, – улыбаясь, сказал Харрингтон, – эти штуковины – настоящее произведение инженерного искусства. Они еще покажут сегодня, на какие выкрутасы способны.

Эдвард презрительно фыркнул и отвернулся.

– Корыта, убогие жестянки, – все еще отвернувшись, бормотал он. – Уверен, что все эти их выкрутасы будут не чем иным, как жалкими потугами. А ты, мисс Грант, будь добра не лезть в мужские разговоры.

– Шедевры! – делая вид, что не слышит Эдварда, воскликнул Харрингтон, изящные создания.

– Тьфу-ты. Дурной вкус, известное дело, – взорвался Эдвард.

– Не переживай, Эдвард. С элегантными автомобилями твоего завода никому не сравниться.

Эдвард, скрыв удовольствие от услышанного, сердито фыркнул и отвернулся.

– Мисс Грант, не припомню, чтобы я отметил вслух, что выглядите вы сегодня изумительно! – Харринтон перевел разговор, наконец-то вынув сигарету изо рта, – прелестный наряд.

Из-под бежевого плаща Александры выглядывало расклешенное от пояса кремовое платье. Оно доходило до колен и подчеркивало ее тонкую талию и высокий рост. На голове у нее была небольшая, в тон платью, шляпка, скрывающая под собой аккуратно собранные волосы каштанового цвета. В ушах переливались жемчужные серьги, подсвечивая и без того тончайшую кожу на молодом лице. Весь наряд был куплен ее матерью Лорен, одной из самых хорошо одетых женщин во всей Англии.

– Нет, ты можешь себе это представить, Харрингтон? Я подумал сначала, что мне надо перестать пить виски, но нет! Оборачиваюсь, а она мне улыбается с заднего сиденья! Эта девчонка спряталась в машине и я обнаружил ее, когда уже Лутон проехали. Надо было высадить тебя прямо на трассе, несносная мисс Грант.

Харрингтон насмешливо покачал головой. Александра лишь виновато пожала плечами в ответ на возмущенный вид отчима и мягко улыбнулась.

После комплимента Харринтона она как раз думала, что зная Эдварда, единственным способом попасть на гонки было спрятаться в его машине. И это рискованное решение теперь казалось одним из лучших решений в ее жизни и, что она с удовольствием променяла бы свое безупречное модное платье на испачканный мазутом комбинезон и смешную шапочку, заменяющую шлем. Александра улыбнулась в ответ и после комплимента Харринтона с удивлением подумала о том, что с удовольствием променяла бы свое безупречное модное платье на испачканный мазутом комбинезон и смешную шапочку, заменяющую шлем. Девушка наблюдала, как механики, одетые в темные и белые комбинезоны, сновали возле машин, словно грумеры возле породистых скакунов, и тщательно готовили своих питомцев к забегу. Подростки-зеваки, насупившись, с серьезным видом следили за их ловкими движениями. Красные, темно-зеленые, желтые, с круглыми номерами на железном теле, автомобили терпеливо принимали заботу.

Один из механиков итальянской команды склонился над машиной, подписывая открытку, которая отправится домой через мобильную почту, находящуюся неподалеку от трассы. Шпиль почты призывал желающих поделиться с близкими торжественным моментом присутствия на гонках.

Из расположившихся на трассе мегафонов громче зазвучала ритмичная музыка. Женщины в белых фартуках, повязанных поверх простеньких платьев, суетливо обслуживали возбужденных посетителей за прилавками павильонов с едой. Они делали бутерброды, подавали свежую, ароматную выпечку, шустро разливали в стаканчики лимонад и чай. Неподалеку в специальных вагончиках любители напитков покрепче могли полакомиться свежим темно-золотистым пивом, источающим чистый и горьковатый аромат хмеля. Тысячи зрителей вливались на автодром в предвкушении уникального зрелища. Кто-то из них подъезжал на своем автомобиле, а кого-то с самого утра подвозили раздутые то ли от важности, то ли от усердной работы красные автобусы. Повсюду суетились репортеры, громко щелкая фотоаппаратами, и видеооператоры, с черными камерами, которые возвышались над трассой.

Они успели сфотографировать Александру Грант. Скромно улыбнувшись, она стояла между двух джентльменов, один из которых даже во время съемки что-то недовольно бормотал себе под нос и отворачивался от объектива, а второй, широко улыбаясь, держал в зубах сигарету и по-мужски неуклюже позировал, подчиняясь командам репортеров.

Зрители особенно оживились из-за только что прибывших гостей. Гонки почтила своим присутствием сама королевская семья. Они торжественно пожали руки участникам соревнования, пожелали им успехов и неспешно направились к своей ложе. Зрители, не останавливаясь ни на минуту, приветствовали их громкими возгласами и свистом.

Еще большее возбуждение началось, когда команды покатили машины к пит-стопам. Первый мировой чемпионат в рамках Формулы-1 был готов к старту. Водители заняли свои места, застегнув шапки, напоминающие военные чепцы пилотов, и надели очки. Двадцать одна машина была готова сразиться в равном бою за почетное Британское гран-при. Механики проводили последний осмотр перед началом гонки, что-то подкручивая, подливая жидкость в машины или просто, упершись в коленки, разглядывали открытый двигатель.

Толпа замерла в ожидании. Кто-то наклонялся за ограждение, пытаясь увидеть, что же происходит у пит-стопов, кто-то просто стоял, переминаясь с ноги на ногу, кто-то озабоченно курил.

– Когда же они начнут? – с нетерпением спросила Александра.

– Осталась примерно минута до старта, – ответил Харрингтон, наклонившись к ней.