Но и сейчас выплат ждать скоро не приходилось: ведь

страховщикам-семёркам надо было проверить столько важных вещей…. А не был ли отец пьян, когда пришёл на работу? А не употреблял ли он наркотики? А ходил ли он исправно на работу в течение последних трёх месяцев? А проверял ли он сердце регулярно в соответствии с каким-то там пунктом, который только страховщикам и был известен…. Ну и так далее. Это я вам перечислил только то, что на поверхности, а там было ещё проверять и проверять. Главное для них было найти хоть какую-нибудь причину не делать выплаты, или, на худой конец, урезать их. Но самое смешное знаете, что? Сумма страховой выплаты едва ли превышала суммарные отчисления, которые принудительно списывались с отцовской зарплаты на протяжении всей его жизни. То есть, по сути, это итак были его деньги, но за них нам ещё надо было побороться. Ну, точнее, понадеяться, что мы их получим, потому что бороться со страховой компанией, естественно, не было никакой возможности.

Смерть отца омрачила нашу жизнь ещё больше: как морально так и материально. Мать теперь хлесталась, как и отец на бесконечных подработках, и я начал подумывать о том, чтобы попытаться тоже устроиться на работу. Но мама была категорически против этого и почему-то говорила, что я должен бросить все силы на учёбу, хотя я, вроде как, итак справлялся без особого труда. К тому же, перед новым годом устроиться на работу было практически нереально (тем более подростку, так как это вообще было полузаконно и сопровождалось дополнительными неудобствами). Поэтому, я опять собрался ехать к бабушке. В деревне я мог хоть немного отвлечься от уныния, что преследовало меня повсюду.

И вот я уже сижу в душном автобусе, который еле-еле заезжает на очередную горку. В салоне почти едкий запах пережжённых тормозов и чьего-то перегара (не удивлюсь, если водительского). Но, собственно, я привык к этому, как и ко всему остальному. Автобус явно был в аварийном состоянии и требовал немедленного техобслуживания. Но средства, выделенные на это, к сожалению были разворованы ещё задолго до того, как автобус пришёл в такое состояние.

Люди выходили на разных остановках близ посёлков по пути, и когда автобус, наконец, доезжал до последней остановки, я, как правило, оставался единственным пассажиром. Когда я выходил из дверей, у меня аж перехватывало дыхание. Возможно от радости, но скорее всего, потому что спёртый воздух автобуса резко сменялся свежим воздухом горного озера.

Закинув рюкзачок на плечо, я бодро зашагал по нашей улице. Я помнил каждую яму на дороге, потому что дорога не ремонтировалась годами, я помнил и каждый покосившийся заброшенный дом с закрытыми ставнями. Это, наверное, тоже должно было наводить уныние, но меня всегда будоражила старина, даже не знаю почему. Я иногда копался на чердаке нашего дома, находя там вещи столетней давности, и мне приносило умиротворение просто то, что я их рассматриваю, верчу в руках.

– Ярослав! – это бабушка окликнула меня с радостной улыбкой. Она знала, когда приезжает автобус и, почему-то, всегда встречала меня у ворот, как будто я был знатным гостем.

– Здравствуй, бабушка! – мы обнялись и пошли в дом, где меня, как всегда ждал вкуснейший обед. Было очень приятно зайти с мороза в дом и услышать как умиротворяюще потрескивает огонь в печи. А уж если пахло свежим хлебом – так вообще здорово. Хлеб в магазинах был сделан неизвестно из чего, так что это и хлебом-то назвать было трудно. Поэтому я никогда не упускал возможность поесть деревенский хлеб.

– Аська-то твоя приехала? – спросила бабушка, пока я уплетал грибной суп за обе щёки.

– Да не знаю, наверное, – немного растерялся я – чего это она моя-то?

– Ну а чья ж? Вы постоянно вместе тут бродите, поди и обжимаетесь по углам, а? – меня всегда обескураживала такая непосредственность, хотя, вроде как, ничего плохого в этом я не видел. Просто, видимо, для жителей города, погрязших лицемерии (поневоле), это было слишком непривычно. Я улыбнулся:

– Мы просто дружим и даже не видимся, когда возвращаемся в город. Здесь больше никого нет, кроме Коли-Хомяка и неё, так что выбор у меня невелик.

– Ишь какой, выбор ему подавай – шутливо проворчала бабушка.

– Спасибо, очень вкусно! – тут я доел суп, но меня ещё ждала картошечка со сметаной и грибами. Это было здорово, но я знал, что когда в ход шли сушеные грибы в таких количествах, это, обычно, означало, что с едой туго.

– Что-то в этом году рано ты за грибы взялась… – осторожно заметил я.

– Да нет, ты зря переживаешь, просто захотелось что-то – отмахнулась бабушка, но я не был уверен, правда ли это.

– Точно всё нормально?

– Да нормально, нормально, беги давай к своей Аське, пока время есть. А то завтра дрова привезут, так не до обжиманий будет – продолжала гнуть своё бабушка. Я не стал спорить и действительно направился к дому, где жила бабушка Аси, чтобы узнать, приехала ли она. Впрочем, мне не пришлось даже стучаться – Ася сама радостно вышла мне навстречу:

– Привет, а я как раз за тобой собиралась зайти!

– Привет! А ты что, на утреннем автобусе приехала что ли?

– Да! Пойдём на озеро?

– Пойдём! – в общем, на первый взгляд, на озере делать было совершенно нечего. Там был просто каменистый берег и далёкий шум могучего леса, возвышающегося на близлежащих сопках. Но лёгкий плеск волн всегда приносил умиротворение. Поэтому мы с Асей любили приходить на берег и обмениваться какими-то впечатлениями, накопившимися между каникулами. Но в этот раз, разумеется, все мои впечатления, кроме одного отошли на второй план.

– Мне так жаль – проговорила Ася, когда я поделился с ней печальной новостью о моём отце. Я вздохнул:

– Мне тоже. Но не будем о грустном, пойдём, пройдёмся до причала?

– С удовольствием! Интересно, его, наконец, разберут или будут ждать, пока он совсем развалится и утонет? – дело в том, что, как я уже и говорил, деревня была практически мёртвой. Может, когда-то тут и было развито какое-то судоходство, но я этого не застал. Редкие катера, которые иногда здесь пришвартовывались, просто подплывали вплотную к берегу и сбрасывали деревянную лестницу. А причал был заброшен сколько я себя помню и, как заметила Ася, с каждым годом всё больше и больше разваливался и уходил под воду.

– Конечно, будут ждать, никто выше шестёрок вообще в такие деревни не заглядывает – улыбнулся я.

– И то верно, – согласилась Ася – я вот тут думаю может попытаться организовать какой-нибудь фонд, который будет заниматься тем, на что чиновники наплевали?

– То есть, всеми их обязанностями? – приподнял брови я – А финансирование где возьмёшь?

– Ну это же фонд! – немного неуверенно проговорила Ася – Сборы, пожертвования….

– Вы, я смотрю, кучеряво живёте, раз ты думаешь, что люди могут позволить себе делать пожертвования – желчно проговорил я.

– Ярослав, ты знаешь, что я – тройка.

– Да знаю, знаю. Поэтому и не понимаю, с чего ты взяла, что это сработает?

– Ни с чего, это просто отчаяние! – всплеснула руками Ася. Я на мгновение задумался: наверное, этот диалог двух восьмиклассников о многом говорил. Вместо того, чтоб беззаботно играть в снежки, дурачиться, мы обсуждали такие вот проблемы. Не успел я об этом подумать, как мне в плечо попал снежок. Мы с Асей с удивлением смотрели на трёх пьянющих мужиков:

– Чё стоим, молодёжь? Так и задубеть можно! – я даже не нашёлся что ответить, хотя они все мне были знакомы (в деревне-то всего-то было человек двести-триста). Звали их дядя Петя, дядя Афоня, а того, что запустил в нас снежком, все с важностью называли Григорий Иванович. Он был этаким местным самородком: золотые руки, как говорится. И самогонный аппарат сам сделает, и счётчик электричества поможет уменьшить, и трактор починит. В общем, мастер на все руки. Однако, как я и говорил ранее, для нас, подростков, авторитеты мало что значили. Поэтому Ася, проворно слепив снежок, запустила его прямо в лоб Григорию Ивановичу. Двое его друзей расхохотались и принялись энергично бросаться в нас снежками. Мы с Асей начали «отстреливаться», весело смеясь и, пожалуй, радуясь этой импровизированной игре.