— Как тебе будет угодно, братец. Я сделаю все, что в моих силах.

Затем она быстро пересекла каюту и, потянув на себя дверь, скрылась в темноте, оставив меня одного.

До Восточного Побережья оставалось меньше пятидесяти морских миль. Крики чаек, которые становились все громче и чаще, говорили лишь о том, что у меня осталось совсем мало времени, чтобы смириться с неизбежным.

Ты делаешь это ради нее.

Я стянул с себя рубашку, которая была покрыта потом и следами рома. Наполнив таз холодной водой, я снял штаны, откинув их на кровать, взял полотенце и окунул его в воду, после чего судорожно начал вытирать кожу. Закончив, я отбросил грязное полотенце на пол и подошел к шкафу. Достав легкий костюм, отшитый из шелка и отливающий благородной позолотой, я провел по ткани ладонями. Верх представлял собой свободную тунику, которая доходила до пят, обрамляясь вырезом по обе стороны для удобной ходьбы. Штаны сидели на тугой резинке, они представляли собой подобие шаровар, которые слегка соприкасались с кожей. Облачившись в новый наряд, я посмотрелся в зеркало и вышел из каюты, мысленно готовясь к высадке на Восточном Побережье.

— Юнга! — рявкнув, я обвел взглядом палубу и удивленно выгнул бровь, поняв, что его нигде нет. Двое мужчин быстрым шагом направились ко мне. Оказавшись рядом, они потупили взгляд.

— Ну? Где этот мальчишка?

Матросы, перебивая друг друга, начали сбивчиво говорить:

— Понимаете, капитан…

— Тут такое дело…

— Мы все утро искали его, искали, но…

— Он пропал.

Тишина.

— Как это пропал? Давно?

Пожав плечами, один из матросов шумно вдохнул и открыл было рот, чтобы продолжить, но второй спешно его перебил:

— Я готов поклясться, что вчера вечером видел, как он полировал ведро. Клянусь своей душой, это сирена его утащила, сирена!

Я издал короткий рык, отчего матросы стушевались. Голова болезненно пульсировала, кожа, которая соприкасалась с браслетом, полыхала, обжигая запястье. Было единственное желание — сорвать эту удавку и выкинуть ее куда подальше.

Но не сейчас, пока рано.

— Передайте всем нашим, чтобы те разнесли по всему острову весть: никто не смеет прикасаться к Эмилии или даже похотливо взглянуть на нее. Неповиновение приравнивается к измене и незамедлительной смерти.

Матросы поспешно закивали. Устало выдохнув, я жестом руки велел им проваливать, потирая покрасневшее запястье.

Часть 2. Глава 16. Прикрываясь беспомощностью и наивностью, всегда помни о том, кто ты на самом деле.

ЭМИЛИЯ

Увидев землю, я не смогла сдержать судорожного вздоха. Землю, с которой началась история и жизнь каждой из моих сестер. Истинное название острова было стерто со всех карт и книг, чтобы избежать наплыва людей, желающих его найти. Простые смертные назвали континент Восточным Побережьем, сочиняя про него байки о морских драконах, охраняющих остров. Верхом на них сидели кровожадные сирены, желающие полакомиться плотью смельчаков, забравшихся в такую даль. Спустя много лет один из непутевых капитанов наткнулся на заросший высокими деревьями континент и, вернувшись обратно на родину, рассказал о своей находке товарищам. Через три года беспрерывных изучений острова, моряки поняли, что жизни здесь нет, лишь высокие бурьяны и деревья заслоняют солнечные лучи. Восточный побережье с трех сторон ограждали каменистые горы, подобные гигантским рифам, которые переходили в утесы, нависающие над бушующими волнами. Восточным побережьем это место назвали не потому, что здесь простирались пустынные пески, а потому, что корабли придерживались курса на Восток, когда направлялись сюда. Единственным признаком некогда существовавшей здесь жизни был храм, находившийся в глубине острова.

Кинув беглый взгляд на остров, я направилась в каюту, закрыла за собой дверь на засов и прислонилась к ней спиной.

Наш путь занял около трех недель. И теперь я была как никогда близка к реализации своего плана. Своей мечты.

Открыв глаза, я с улыбкой обвела взглядом каюту: в ней все осталось так, как в первый день, когда я попала на корабль.

На ходу скидывая с себя платье, я подошла к столу, взяла кувшин с прохладной водой и опрокинула его на себя, чтобы освежиться и сбросить напряжение. Подойдя к шкафу, я резко дернула ручки на себя и замерла, размышляя, какой наряд подойдет к случаю прибытия на Восточное побережье. Уильям говорил, что эта территория свободных нравов. Никто не имеет права никого осуждать, чем откровеннее будет у женщины наряд, тем больше она привлечет к себе внимания и получит ухаживаний, а это повысит ее авторитет среди остальных наложниц. Недолго думая, я привстала на носочки, нашла свой запылившийся рюкзак и достала красное платье, то самое, в котором я сбежала из дома Генри. Сердце моментально пронзила игла боли. Порыскав в шкафу, я нашла пару новых сандалий вишневого цвета, ленты которых завязывались на лодыжках. Улыбаясь сквозь силу, я смахнула ладонью слезу и тихо произнесла:

— Я сделаю все, чтобы твоя смерть была не напрасна.

Как только платье коснулось моей кожи, я издала удовлетворенный стон: передо мной стояла девушка, которая, казалось, за время своего пребывания на корабле повзрослела лет на пять. Взгляд излучал уверенность и решительность, губы изгибались в издевке, а волосы спадали плавными волнами на грудь.

Удовлетворенно кивнув, я глубоко вздохнула и вышла на палубу в надежде, что именно здесь, на Восточном Побережье, я смогу реализовать свой коварный план.

Втянув воздух, я пошатнулась и схватилась за бортик, чувствуя легкое головокружение.

Запах охотника. Терпкий аромат хвои и виски, прибавленный табаком, заставил сердце сжаться.

Охотник уже был здесь.

Поежившись от порывов сильного ветра, я обхватила себя руками, наблюдая за действия матросов. Они суетились: кто-то готовился швартовать корабль, кто-то складывал золото в слегка потертые мешки для выплаты дани, которая служила пропуском на Восточное побережье, скрытое от земных глаз и представляющее собой независимый остров.

Я внимательно следила за тем, как мужчины швартуют корабль около причала, перекидывая веревки, тросы и палки на другую сторону, где их крепили к специальным каменным столбцам рабы, которых привезли капитаны на своих суднах.

Я поискала взглядом Уильяма и, не найдя его, первая осторожно ступила на деревянную перекладину, которая служила неким мостом между кораблем и сушей. Оказавшись на земле, я осмотрелась по сторонам: мимо меня пробегали болезненно худые мужчины, детей видно не было, как и женщин. Каждый раб старался угодить капитану корабля или членам команды в надежде, что ему перепадет монета, которую можно потратить либо на выпивку, либо на женщину.

Причал представлял собой некий оазис среди высоко растущих деревьев, окруженных скалистыми выступами гор. Людей было не так много, как я себе представляла: похоже, остальные капитаны уже прибыли и готовились к предстоящей ночи. Порт, подобно маленькому городку, стоял у самой воды, представляя собой нагромождение десятка строений, позади которых раскинулся лес. Густые кроны деревьев нависали над небольшими протоптанными дорожками, плотные широкие листья цвета запекшейся крови, казалось, совершенно не пропускали солнечного света, стараясь защитить остров от случайного. Стояло знойное лето, хоть лес и был окрашен в ярко бордовые цвета. По земле тонким ручейком стелился туман. Ни пения птиц, ни шелеста листьев я так и не расслышала из-за перекрикивающих друг друга матросов. С правой стороны я заметила огромный утес, который возвышался над морем, опасно обрываясь неровными выступами. Волны со всей яростью хлестали по камням и старались забраться до самой верхушки скалы, как заядлые альпинисты.

Я направилась по узкой дорожке в сторону строений, из которых доносились крики и заливистый смех. Здания все были похожи друг на друга, отличаясь лишь названиями. Кирпичные стены, покосившиеся крыши, шаткие двери, едва державшиеся на петлях. Разруха и ветхость заставили меня задуматься: это действительно Восточное побережье или фальшивый фасад для чужаков, возведенный опытными капитанами? Пройдя чуть вглубь леса и зайдя за одно здание, я увидела статую Персефоны, держащую кинжал над головой, будто она пыталась вонзить лезвие в невидимого врага. Из одежды на ней была лишь тонкая набедренная повязка. Забранные назад волосы оголяли пышную грудь, а лицо выражало лишь жестокость, наслаждение и триумф.