Мысль о том, что казнь преступника благотворна для общества, пройдет через века и цивилизации. Через много веков после Тита Манлия совсем другой человек, Мартин Лютер, будет призывать с уважением относиться к действиям палача, который «есть очень полезный и даже милосердный человек, потому как останавливает злодея, чтобы тот не мог злодействовать более, и этим подает пример другим, дабы им не делать [того же самого]. Он рубит ему голову; других же, следующих за ним, он убеждает, что дóлжно убояться меча, и тем поддерживает мир. В этом есть великое милосердие». С точки зрения великого религиозного реформатора, задача палача настолько важна, что «если вы видите, что недостает палачей, приставов, судей, господ и князей, и вы находите себя подходящим для этого, то надлежит предложить свои услуги и искать этой должности, дабы власть государства не оказалась презренна или ослаблена»[24].

В Китае, который в обыденном сознании ассоциируется с многочисленными мучительными и изощренными казнями, в реальности дело обстояло не совсем так. Смертная казнь, конечно же, признавалась правителями как нечто должное, но частота и жестокость ее применения сильно варьировали в разные эпохи. Мысль о том, что наказание призвано не только карать, мстить, совершать воздаяние, но и перевоспитывать, присутствовала постоянно.

Конфуций – мыслитель, чье учение можно назвать формообразующим для жизни, менталитета, устройства Китая, – писал: «Вы же осуществляете управление, так зачем вам убивать. Вам только стоит захотеть добра, и народ станет добрым. Ведь благие способности совершенного мужа подобны ветру, тогда как благие способности маленьких людей подобны траве, а трава склоняется, когда дует ветер»[25].

Впрочем, и здесь мы видим уже знакомую ситуацию: если преступление нарушает основы жизни общины, то виновного, по мнению Конфуция, можно и нужно карать смертью. В его представлении, в мире существует сложная система взаимосвязей, давно закрепленная традициями и поддерживаемая с помощью старинных ритуалов. Нарушение любых связей угрожает всему миру. Великий китайский историк Сыма Цянь в своих «Исторических записках» рассказывает случай, который показался бы дикостью не только современным людям, но и многим современникам Конфуция, будь то в Китае или в других странах. Конфуций, бывший советником Дин-гуна, правителя государства Лу, сопровождал его во время переговоров о мире с правителем Ци. После заключения мира было устроено пиршество, где появились «танцоры с бунчуками, с опахалами из перьев, как бы отгоняя злых духов, они потрясали копьями, пиками и мечами, все это сопровождалось барабанным боем». Это вызвало возмущение Конфуция, который «поспешно вышел вперед и, перешагивая через ступеньки, поднялся к алтарю. Не преодолев еще последней ступени, он взмахнул рукавом одежды и сказал: "Наши два правителя собрались на добрую встречу, зачем же здесь звучит музыка и танцы варваров?"» Танцоров увели, но через некоторое время выпустили актеров и карликов, которые «представляли разные сцены». И снова Конфуций выбежал вперед – он так торопился остановить возмутившее его представление, что «перемахнул» через несколько ступенек и заявил: «Если простолюдин вводит в заблуждение князя, то за это преступление он подлежит казни. Прошу приказать управителю церемонии остановить представление». После этого «церемониймейстер был наказан согласно закону, а танцующие были лишены рук и ног»[26].

Мы не знаем, какое наказание закон определял в таких случаях для церемониймейстера, но то, что танцоры с отрубленными руками и ногами были обречены на смерть, едва ли вызывает сомнение. Для мудрого Конфуция, провозглашавшего одним из важнейших принципов поведения человечность, действия довольно странные, но так как музыка, с его точки зрения, не просто способ развлечения, а одно из «шести искусств», формирующих благородного и совершенного человека, то танцоры, исполняющие варварские танцы, нарушали правильный ход вещей в мире, что могло привести к ужасающим последствиям. Снова уже знакомая двойственная ситуация: в убийстве преступника нет ничего хорошего, но за «расшатывание основ» убивать можно.

Философы, принадлежавшие к школе легистов, постоянно призывали к строгим наказаниям. С их точки зрения, все подданные должны были быть абсолютно равны – но не в современном, демократическом смысле, а в полном, безоговорочном подчинении государю. Знаменитый советник жестокого императора Цинь Шихуанди – Ли Сы – создал в империи Цинь систему полного подчинения разветвленной бюрократии, умело способствовал унификации разнородных частей, вошедших в только что созданную из территорий разных государств империю. Страна была разделена на округа, границы которых не соответствовали древним границам, элита завоеванных государств была переселена поближе к столице империи, провинциями управляли люди, не связанные с местными традициями. Строительные мегапроекты тоже были направлены на унификацию – разрозненные укрепления на севере страны стали объединять в мощную стену (ту, которую много позже назовут Великой), империя покрылась сетью дорог, по которым могли мчаться посланцы государя или сам император отправлялся в очередную инспекционную поездку, прорытые каналы облегчали перевозку грузов и переброску войск. Ли Сы предлагал уничтожить почти все книги и жестоко преследовал конфуцианцев, которые осмеливались, в частности, утверждать, что и у государя есть определенные обязанности, а не только безграничные права. Во времена правления Цинь Шихуанди к смертной казни могли приговорить за множество нарушений – и уж безусловно за невыполнение приказа императора независимо от того, по каким причинам, объективным или субъективным, это произошло.

Но даже легисты, чья эффективная жестокость вызывает ужас, почему-то находили нужным объяснять, что смертной казни может и не быть, если… ее угроза будет висеть над каждым. Смертная казнь существует

Смертная казнь в данном случае воспринималась как такая угроза преступникам, которой должно быть достаточно для предотвращения последующих преступлений, – знакомое рассуждение!

Жестокое разнообразие казней в обществах Средних веков и раннего Нового времени не устает поражать воображение. Мучительная казнь Уильяма Уоллеса, возглавлявшего борьбу шотландцев против англичан; возлюбленный «королевы Марго» Ла Моль и его друг Коконас, четвертованные в Париже; еретики, которых отправляла на костер испанская инквизиция; замученные на Красной площади приближенные Ивана Грозного; казненные Петром Первым стрельцы; Дамьен, человек, лишь слегка ранивший Людовика XV, но жестоко поплатившийся за это – его казнь длилась несколько часов… Список можно продолжать еще очень долго.

И пусть этих людей приговорили к смерти по разным основаниям и сами формы приведения приговора в исполнение различались, но все случаи явно сближает превращение казни в то, что Мишель Фуко назвал «мрачным карательным празднеством»[28].

Казнь перестала быть печальной необходимостью и приняла вид демонстративного, долго длящегося публичного действа, поглазеть на которое собирались толпы зевак. Зрелище публичных казней стало одним из любимых развлечений жителей Лондона и Парижа. Преступника вывозили из тюрьмы и долго везли по городу к месту казни – под оскорбительные выкрики, иногда под градом обрушивающихся на него камней или комьев грязи. В средневековой Англии только королева, жена Генриха VIII, или аристократ, фаворит Елизаветы I, могли заслужить право быть казненными в стенах Тауэра в присутствии близких, а не стать развлечением для простолюдинов. За всю историю Тауэра такого права удостоились всего семь человек. Остальные могли лишь надеяться на то, что их, подобно Томасу Мору, казнят на «благородном» холме Тауэра, рядом с крепостью, а не потащат через весь город в Тайберн.