Десять лет назад

Горло обложено, в груди жжет, перед глазами пелена. Я болею корью, температура под сорок уже несколько дней, и мне страшно. У нас в детдоме многие заболели, но уже почти все выздоровели, одну меня отвезли в городскую детскую больницу.

Меня никто не проведывает – кому мы нужны, детдомовские. Хотя тут я несправедлива, наверное, воспитатели просто боятся заразиться, и я на них не обижаюсь. Может, потом, когда выздоровею, меня придет проведать Инна Андреевна, она меня любит. Кажется.

Очень хочется пить, но нет сил подняться. На тумбочке стоит остывший больничный чай и теплая противная вода. Когда были живы родители, мама делала мне вкусный чай с малиной или лимоном, а если он остывал, грела его в микроволновке.

Я еще не знаю, что они умерли, мне только восемь лет. Два из них я живу в детдоме и до сих пор жду, что меня заберет кто-то из родных.

Скрипит дверь, слышатся шаги.

– Вот она, – медсестра говорит в нос, наверное, тоже болеет. – Только недолго, смотрите, а то будет мне, что я вас впустила. Она еще заразная.

– Я болел корью в таком же возрасте как она, – слышится знакомый голос, и меня начинает трясти уже не от лихорадки. – Долго болел, а ко мне приходил только наш сторож. Он тоже переболел корью и не боялся заразиться.

Тимур. Тим Талер, он пришел. Я пытаюсь разлепить глаза, и у меня немного получается.

– Доминика, привет, – он садится возле меня на стул в белом халате и в больничной маске. Все равно красивый. – Я пришел тебя навестить.

Я хочу сказать, что хорошо учусь, и что до сих пор ношу тот ранец, хоть он уже потрепанный. Но губы не слушаются, из груди вырывается сипение.

– Пить…

– Пить надо теплое, я тебе принес чай с малиной, здесь в больнице вечно такое дерьмо…

Чай льется в чашку, я чувствую его аромат. Меня аккуратно приподнимают вместе с подушкой.

– Давай же, пей, он сладкий.

Жадно глотаю восхитительно теплый – не горячий, теплый – чай и благодарно улыбаюсь. Но голубые глаза поверх маски смотрят с жалостью, и мне хочется плакать. Меня не надо жалеть, потому что, когда жалеют, потом не смогут любить. А я собираюсь за него замуж.

– Нн-не… нне… надо…

– Хорошо, я оставлю тебе чай, тут его целый термос. Попрошу дежурную медсестру, чтобы она помогала тебе пить. Тебе нужно много пить, чтобы выздороветь, – Тим говорит, а я бессильно откидываюсь на подушку.

От чая становится лучше, но мне хочется думать, что это от того, что его принес Тимур. Получилось разлепить веки, и я вижу на тумбочке большие оранжевые апельсины.

– Хочешь апельсин, Доминика?

Я поворачиваю голову на бок, на большее не хватает сил. Сейчас точно не смогу съесть ни кусочка, но смотреть на них приятно, и приятно, что Тимур Талеров, мой будущий муж, заботится обо мне.

– Смотри-ка, живой, – Тим с интересом рассматривает котенка, которого я привезла с собой в больницу. У него пока еще глаза, а не пуговицы. – Как ты его назвала?

– Лаки.

Это мой талисман, его зовут Лаки, потому что он приносит мне удачу. Очень хочется рассказать об этом Тимуру, спросить, почему он больше не приходит к нам, но не могу выговорить так много слов.

– Пора, – скрипит дверь, слышится голос медсестры, – ей пора делать уколы.

– Да, я уже ухожу, – Тим встает, а у меня текут слезы, – выздоравливай, Доминичка.

– Тим… – я их глотаю и сиплю изо всех сил, – за-бери… меня.

– Шшш, – он гладит меня по голове, – тихо, тебе тяжело говорить.

Мне хочется схватить его за руку и просить, плакать. Он может забрать меня, стать опекуном, у нас все мечтают если не о родителях, то хотя бы об опекунах. И Тимур может, он совершеннолетний. А для меня он единственный во всем мире родной человек, больше нет никого.

– Тим… продолжаю, сцепив зубы, – я тож… тож буду…

– Доминика, я не могу, правда, это не от меня зависит.

Но я все равно договариваю, сделав над собой неимоверное усилие:

– Буду… заботиться…

Он смотрит на меня пристально, изучающе, а потом поправляет одеяло, садит обратно Лаки и быстро выходит из палаты.

– Ой, горе горькое, – качает головой медсестра, глядя на мои слезы.

Она помогает мне допить чай, после укола заглядывает каждые пять минут, и вообще, после прихода Тима Талера все вокруг меняется. И я понимаю, что, если бы он навещал меня каждый день, я бы уже давно выздоровела.

Восемь лет назад

У меня есть дневник, где я каждый день пишу Тимуру, что я его люблю. Сначала рассказываю, как прошел день, а потом в конце делаю приписку, чтобы он об этом знал.

По сути, это не дневник, это мои письма, но отправлять их ему я не могу, поэтому пишу все в тетрадь, чтобы в день, когда мне исполнится восемнадцать и я уйду из детского дома, просто отдать ему их все сразу.

Я прячу дневник в щели между шкафами, достаю с помощью пластиковой линейки. Сейчас я как раз достала его, а спрятать не успеваю – в комнату входит Сонька. Мы с ней дружим, она нормальная, Сонька, и задница у нее не толстая уже – она похудела к нашим с ней десяти.

Но Сонька не знает про дневник, и я пихаю его под матрац у изголовья, еще и подушкой сверху накрываю для верности. Возле подушки сидит Лаки, мой талисман, я знаю, что могу ему довериться.

Сегодня у меня день рождения, не день именинника, как обычно, когда раз в месяц устраивается праздник для всех, кто родился в этом месяце. А именно мой день, который в моем свидетельстве о рождении записан. Сегодня мне исполнилось десять.

Тут не все их точно знают, такие вот, к примеру, как Тимур Талеров, не знают. Откуда, если он подкидыш?

При воспоминании о Тиме мне становится очень тоскливо. Я больше его не видела с тех пор, как он приходил в больницу. Хоть апельсины мне потом еще долго приносила воспитательница, Инна Андреевна.

Она каждый день заводила меня в свой кабинет, чистила апельсин и заставляла съедать. Говорила, что я очень сильно переболела, и мне нужны витамины, а если другие дети увидят, отберут. Но она бы всем купила, она добрая, я знаю, у нее просто денег на всех не хватит.

А потом я поняла, что это не она покупала, у нее и на меня денег нет, апельсины же дорогие. Я случайно увидела, когда она в шкаф полезла папку положить, там зеркало напротив висит. Вот в зеркале я увидела целый пакет с апельсинами, спрятанный в шкафу.

Сразу поняла, что это Тим. Он не приезжает в детдом, не знаю, почему – может, времени нет. Но он все время обо мне заботится, не забывает. Мы помним друг о друге, и это самое главное.

– Доминика, – Сонька подбегает, хватает меня за руку и тянет в кабинет к воспитателям, – быстро, там тебя сказали позвать.

Я поправляю покрывало на кровати, и мы вместе бежим по коридору. Навстречу директриса.

– Здрасьти, Татьян Борисна!

– Драсьте, Татьян Борисна!

И бежим дальше, она даже кивнуть не успевает.

Я влетаю в кабинет первая и чуть не падаю – спиной ко мне стоит Тимур, а рядом Инна Андреевна. У нее сердитое лицо, и она что-то выговаривает Талерову, но увидев меня, замолкает.

Тимур оборачивается, и я вижу, что он тоже сердит. Но при виде меня складки на лбу разглаживаются, и хоть он не улыбается, взгляд заметно теплеет.

– Ну, здравствуй, Доминика. С днем рождения!

Тим подходит и приседает передо мной на корточки. Я жадно рассматриваю его лицо, стараясь запомнить каждую черточку, потому что знаю, он уйдет, и мы нескоро увидимся. Он всегда уходит.

– У тебя сегодня юбилей, это от меня подарок.

Он протягивает небольшую бархатную коробочку. Вижу, что Инне Андреевне это не нравится, она хмурит брови и порывается что-то сказать. Но мне все равно, что думает воспитательница, что там думает пыхтящая Сонька.

Я беру одной рукой коробочку, а второй обнимаю Тимура за шею.

«Забери меня отсюда, пожалуйста!»