Свен Ларсон стоял на носу рыболовецкого траулера, держась за трос, раздраженно всматриваясь вперед, и пуская из старой прокуренной трубкой клубы крепкого душистого табака. И от этого казалось, что «Слепая сирена» была сплошь окутана этим облаком, а вовсе не густым как молоко туманом. В рубке сзади послышался шум, и он не замедлил проорать зычным капитанским голосом:

– Олаф, бездельник, кончай возится с этим чертовым радио, и еще раз прощупай все радаром.

– Уже, дядя Свен, одно другому не мешает. Впереди чисто…

– Какое чисто – ворчал себе под нос Ларсон – не видно ни черта в этом проклятом тумане. Не дай бог наскочим на риф, а то и айсберг…

Молодой человек в вязаном под горло свитере, видневшимся из-под матросского бушлата, ухмыльнулся. Вот же ворчун, выдубленный солеными ветрами хрыч! Черта два, угадаешь в этом высушенном как треска мужике столетнего деда. Рецептами своего долголетия Свен неизменно считал море, трубку, и водку. По всем канонам заправские морские волки должны хлестать ром, или же на худой случай грог, но побывав волей случая в русском плену, старый Ларсон предпочитал водку, а еще лучше самогон. Отзываясь о них с смесью неприязни и восхищения. Бывало, как начнет рассказывать о былых войнах в Арктике, не переслушаешь. Но интересно. Живая история всегда интереснее книжной, ибо пестрит таким множеством оттенков и подробностей, которых не поведает ни один писатель. Живые до ныне очевидцы, писали о северных войнах тех лет весьма скупо.

– С тех пор как русские пробили северный ледяной путь, айсбергов в этих широтах не бывало.

– Как же, русские! – ворчливо прохрипел Ларсон – послушай меня, старика. Поскреби как след любого русского, и непременно найдешь красного! Это я тебе говорю уж как пить дать. Я то знаю.

– Неправда что ли? – бросая взгляд попеременно то на радар, то на дядю, осведомился Олаф.

– Правда, чего уж теперь. Долбили мы на каторге льды в этом канале, только держись. И таки сделали.

– Кто, вы, или русские? – подшучивая осведомился юноша, пытаясь найти нужную волну.

– А вместе – признал старик – Говорят, русские, мол, ленивы. Много они знают. Я вот их повидал. Они долго раскачиваются, медлят, но если уж что-то решили и делают, то тут уж лучше им не мешай. Себе дороже будет! Посвети-ка еще раз, мальчик. Не нравиться мне этот чертов туман, как пить дать. Не должно его быть.

Олаф наконец нашел нужную волну, и липкий туман наполнил звонкий голос:

– И снова здравствуйте, дорогие радиослушатели! С вами я Ник Пензиас, и в эфире передача «доступно о сложном». В прошлой передаче мы говорили о временных разломах, о том, как эти невероятные образования смягчили, прямо скажем пасли цивилизацию от неминуемого Армагеддона. Взять хотя бы печально известный Йеллостоунский супервулкан…

– Чушь он мелет, этот твой янкес – буркнул Ларсон, пытаясь разглядеть что-либо в молочном тумане.

– Он канадец, вообще-то – ответил Олаф возясь теперь с радаром, который видел лишь водную гладь.

– А какая разница? – удивленно поднял кустистые брови старик – тоже мне, великое дело вулкан. Будто у нас их мало, на севере. И ничего, живем. Вот пускай у янкесов задница то подгорит маленько. Нечего было к русским тогда лезть на севере, не получили бы совместно по щам, ага. Сами чего-то взорвали у себя, небось, и обосрались разом. Ну тряхнуло пару раз малость и нас и что? Не жить теперь нам что ля?

Благодаря дядюшке (его, не смотря на возраст, все называли дядюшкой) Олаф сносно умел изъяснятся на русском, ибо тот частенько вплетал в норвежский русские словца, сам же их объяснял, пытаясь донести всю глубину русской души. Олафу это было на руку, он помогал дядюшке на старом как свет траулере, а в перерывах занимался написанием монографии о развитии космических технологий, готовясь к поступлению в Питерский университет имени его императорского сиятельства Владимира первого.

– Мы, Олаф, не такие глупцы, чтобы вновь плясать под их волынку. Или думают, что все кругом дураки, и не видели, кто начал боеголовки первым кидать? Сами бухнули ее в Йеллоустон, ну тот и пыхнул чуток. Дурак этот твой Пензиас, какой еще пролив имени Сталина? – при этом Ларсон снял фуражку и рьяно перекрестился.

– Дядюшка, это научно-развлекательная передача. Он рассказывает, основываясь на научных расчетах, что могло бы произойти в наихудшем варианте. Проект так и называется, «сказки Армагеддона», и если им верить…

– Я ж и говорю, дурак он. И ты не лучше. Чего, спрашивается, в космос переться, если на самой земле бардак? Выкопали янкесы этот самый вирус на Луне, когда он созрел, и всех делов. Вот прям как мы косяк сельди выждали.

– Как это, созрел? – опешил Олаф и начал постукивать по краю сканера, тот отчего то покрылся рябью.

– Я мальцом был, когда они впервой туда полетели и зарыли. Чтобы тот рос там на солнечной радиации. Отчего спрашивается не летали туда больше ни они, ни советы?

– Космос был трибуной пропаганды первенства политических систем – начал цитировать Олаф – с крушением советского союза, эта гонка утратила смысл, поскольку, ложилась непомерной ношей на…

– Это ты там – махнул рукой Ларсон – в Питере расскажешь, если защитишься. А мне это все втирать не надыть, меня жизнь учила, как оно, на самом деле. Русский – всегда остается красным. Вроде были демократами и загнивали потихоньку, а тут трах бах – снова российская империя, от Китая до Ла Манша. С тех пор стали советы снова в космос летать на «орлах» своих, да станции и верфи строить, для межзвездника.

– А откуда вы все это знаете, дядюшка? – изумился будущий светоч науки.

– Охо-хо. Поживешь подольше, узнаешь побольше. Старые знакомства. А ты запиши в книжку свою, что…

Что хотел сказать старый Ларсон, Олаф не узнал. Послышался глухой гул, вода вскипела, пошла стеной, и когда старая «слепая сирена» выскочила на пенный гребень, успел разглядеть как из воды вздымается твердь.

Когда Олаф пришел в себя, обнаружил что лежит у самой кромки вспененного океана, чуть поодаль, глубоко въехав носом в песок, их небольшая шхуна демонстрировала резной носовой узор торса сирены. Он схватился на ноги, увидев рядом дядюшку помог подняться, но старик, на удивление не ругался в три прогиба, а задрав голову на что-то смотрел. Он проследил взглядом и тоже потерял дар речи. Иссиня-зеленые океанские воды возвышались над ними грохочущей стеной самое меньшее на три сотни метров, удерживаемые ровненькой, словно по линейке некой незримой преградой. Вода бесновалась, бурлила, однако бессильна была ее преодолеть, стремительно уходя вниз. Рев должен был стоять адский, но лишь тихо шуршал прибой. Олаф сглотнул, оторвал взгляд от этого апокалиптического зрелища, и глянув в другую сторону вскрикнул.

– Дядюшка, что это такое? – едва смог прошептать он.

Старый перец, держась за поперек доковылял к нему и буркнул:

– Я не настолько стар, чтобы помнить времена, когда этот долбаный эльфийский город ушел под воду.

Мэт лихо завернул за угол, ввинтил свой пикап между такими же потертыми, но крепкими колымагами, хлопнул дверцей и растянул губы в улыбке, направляясь к Норе. Как и водится, енот Рэджи, тут же показал из будки любопытную мордашку и уставился на пришельца блестящими глазами-бусинками, чуть отсвечивающими в полумраке.