С утра Моисей пребывал в хорошем расположении духа: жизнь налаживалась. Сотники справлялись с работой день ото дня лучше. И хотя, как и раньше, каждый вечер собирались у Моисея в шатре, чтобы поделиться последними новостями, да спросить совета у опытного вождя, в то же время все больше и больше дел решали сами.

Пришло время подумать над следующим вопросом. Как дать людям высокую цель, чтобы жизнь их смыслом наполнить. Как сделать свободными не только от власти фараона, но и от самих себя.

В этот момент раздался топот ног, полог резко отдернулся, и в проеме возникла темная фигура. Моисей метнулся было к мечу, но тут разглядел трехпалую руку.

— Что случилось, Махли? — голос вдруг сорвался, чего уже давно не было. А лицо в гримасе кривой ухмылки растянулось.

— Там, на месте Истины, люди приготовились каменьями Шаллума побить.

Эх, не зря волнение внутри проснулось. Видать, на самом деле плохи дела.

— Пошли, по пути расскажешь.

Яркое солнце ослепило после полумрака шатра, Моисей невольно вскинул руку, закрываясь от бьющих в глаза лучей. Но шага не замедлил: очертания шатров сквозь слезы проступали, а больше и не надо, чтобы дорогу найти. Верный Махли поспешал следом:

— Люди из семейства Каафа поймали Шаллума, когда он у соседей кусок мяса из похлебки стащил. Привели к своему сотнику — Аарону — на суд. А тот, недолго разбираясь, повелел казнить тотчас. Вот толпа и собралась.

— И что люди?

— Некоторые каменья с собой принесли, другие, наоборот, жалеют, говорят, что больно суров Аарон.

Как и месяц назад, Шаллум стоял посреди песчаного круга. Его окружала толпа, что гудела, словно Нил на вторых перекатах. На этом все подобие с давешним спором заканчивалось. Теперь Шаллум походил на тень от себя тогдашнего: вместо уверенного цветущего мужчины — худой болезненный старец, решительные жесты сменились немощной дрожью, голова безвольно опущена, глаза бегают по сторонам, рассматривают песок под ногами.

— Добрый день вам, сыны Израиля, — по дороге волнение улеглось, и мощный голос Моисея прогремел над площадью.

Толпа замолчала, а Шаллум в надежде поднял голову.

— Кто расскажет, что здесь происходит?

Вперед выступил Аарон.

— По твоему поручению свершил я суд над преступником. Был пойман на том, как у соседа своего Салпаада хотел мяса из котла украсть. За то, что во второй раз преступление совершает, приговорил я его к побитию камнями.

Не смотря на все старания Аарона пушок на щеках никак не желал превращаться в бородку, а так и оставался жидкими волосками, топорщившимися на скулах. Зато прыщи расцвели пуще прежнего: похоже, чем сильнее пытался юноша от них избавиться, тем больше они становились. На левой стороне и вовсе образовался лиловый нарыв, что не сходил уже несколько дней. Зато глаза с вызовом смотрели на Моисея, видно чувствовал Аарон, что не нравится вождю его решение, но и отступать не собирался.

При полном молчании Моисей прошел на возвышенность, спокойно обернулся, взгляд пытливо пробежал по лицам собравшихся людей.

— Аарон, садись рядом, сегодня ты — судья.

Молодой вождь вспыхнул, подбежал и торопливо устроился возле Моисея. Потом спохватился, выпрямился, гордо расправил плечи.

— Шаллум, подойди. Ближе, еще ближе. Расскажи о себе. Что с тобой произошло, зачем мясо у соседей воруешь?

Шаллум с готовностью заговорил.

— Моисей, все скажу, ничего таить не буду. Ты не подумай худого, я ведь не вор какой. Я честный израильтянин. Тоже о своем народе пекусь. Ты меня помнить должен по схваткам с египтянами. Я ведь из Симеонов. Я и в гарнизон в одежде караванщика ходил, и под водой с оружием в руках пробирался. Тогда, кстати, и поссорился с твоим человеком. Когда при всех, пока у нас луки сохли, назвал Аарона юнцом прыщавым, который слишком уж быстро наверх выбился. А он на меня так посмотрел — до смерти не забуду. А теперь, как только случай представился, сразу и отомстил.

Моисей бросил быстрый взгляд на Аарона. Тот вспыхнул и покраснел до кончиков ушей. Моисей только зубы сжал покрепче: еще не хватало с Аароном при всех разбираться. Шаллум тем временем продолжал.

— А когда месяц назад присудил ты, Моисей, вазу Бирзаифу, тут люди от меня и отвернулись. Никто за все это время даже грузила для веретена не заказал. А вчера я решил раз они так ко мне, то и я к ним также буду. Вот и залез в шатер к Салпааду, пока дочери его за скотиной ходили. Но тут, на беду сам Салпаад воротился. Меня заметил — и в крик. Людей набежало, отволокли к Аарону. А тот, как меня увидал, сразу затрясся и говорит: смерть преступнику. Моисей, ты же понимаешь, он не за проступок меня наказывал, а за обиду давешнюю.

Моисей хмуро молчал. Шаллум упал на колени и обнял ноги вождя:

— Моисей, не вели казнить. Смилостивься. Я буду бесплатно работать. С утра до вечера вазы, миски, горшки, другую утварь резать. Тебе чашу почище Бирзаифовой сделаю. С четырьмя гепардами, вместо двух. Только не убивай. Мне ведь еще сорока нет…

Моисей рывком поднялся:

— Встань, не позорься. Не гоже человеку свободному гадом мерзким по земле ползать.

Потом посмотрел на Аарона, на Махли, что рядом стояли:

— Не беспокойте меня пять минут. Буду думать, как с ним быть.

Моисей тяжело опустился на место и закрыл глаза…

Внутренний мир встретил прохладой, такой непривычной после зноя летнего дня. Солнце спряталось за серыми облаками, что не давили, а просто висели высоко в небе. Все цвета поблекли, и только яркая голубизна безмолвной реки выделялась на невзрачном фоне.

Моисей обернулся, ища, не появился ли кто из местных жителей, и с удивлением обнаружил Воина. Вот уж кого не ожидал увидеть. Моисей надеялся, что придет Мудрец, ведь дело-то мирное. Но выбирать не приходилось.

Воин по привычке качался на носках, заложив руки за спину:

— Говори.

— А почему ты здесь?

— Управляй гражданскими, а в подчинении держи военными.

— Что?

— Придет время — поймешь. Говори, зачем звал.

Властные нотки тотчас пробудили воспоминания о днях, когда Моисей приходил в ужас от каждой встречи с грозным ратником. Но хотя те времена давно прошло, Моисей все равно обращался к Воину с почтением и внутренним трепетом.

— Несправедливо Аарон Шаллума к смерти приговорил. Слишком суровое наказание за столь мелкий проступок.

— И что делать собираешься?

— Думаю властью своей отменить казнь израильтянина, что всего полгода назад кровь за свободу проливал.

— А меня зачем звал?

Вот так всегда — вроде и не сделал ничего, а чувствуешь себя мальчишкой. Нет, пора и во внутреннем мире власть в свои руки брать!

— Да вот думаю, сможешь что-то дельное сказать или нет? — ответ прозвучал даже жестче, чем хотел Моисей.

Воин усмехнулся.

— Нет, не за дельными словами ты пришел. А потому как понимаешь внутри, что просто так приговор Ааронов отменить не сможешь.

— Еще как смогу — здесь я вождь народа израильского.

— Ладно, отменить-то отменишь, а дальше что? Ведь тотчас твои сотники уважение народа потеряют. Всяк будет знать: ежели не любо решение их, надобно к Моисею обратиться — он все и поменяет. Так?

Моисей молчал.

— По глазам вижу — понимаешь, что так. И тогда опять все будут идти к тебе вопросы решать, а сотники твои пустым местом окажутся. Этого ты хочешь, да? Тогда отменяй Ааронов приговор, не стесняйся.

Воин резко развернулся и зашагал прочь.

Моисей раскрыл глаза. Сколько он пробыл во внутреннем мире: пять минут, десять? Нет, судя по теням вокруг — совсем недолго. Да и люди молчат, ждут напряженно его решения. И больше всех Шаллум: умоляющего взора не сводит, сидит, словно прирученный щенок шакала у ног. А слева Аарон страх за вызывающим взглядом прячет, смотрит в упор с вызовом, но зрачки бегают нервно по сторонам.

Моисей встал и по привычке поднял руку.