Так вот что они чувствовали там, на площади! И понятно, почему фараона и стражи вооруженной ни капли не боялись!

Пение затихло, люди застыли на месте. Но живые цепи не распались, остались стоять вплотную, видно, что-то еще должно было произойти. Судя по довольным возгласам что-то важное и необыкновенное. Моисей открыл глаза и обнаружил рядом счастливую улыбку Аарона.

Тем временем священник окропил черного козла кровью и зачем-то положил руки на рогатую голову. Жалобное блеянье, трясущаяся борода, шальной взгляд. Видать почувствовал зверь обреченный, что жить недолго осталось. Или видел, что с собратом белым случилось. Потом широкая спина в простом одеянии, так не похожем на роскошные облачения египетских жрецов, закрыла темное животное.

— Боги праотцов Израиля, вам исповедую все грехи и преступления наши, — твердый голос разнесся над толпой. Козел испуганно тряс головой, но священник рук не снимал.

Израильтяне стояли, потупив головы. И улыбались! А священник все говорил и говорил. Моисей с удивлением почувствовал, как на душе опять становится легче, будто и впрямь черный козел принимает на себя все провинности.

Вот оно как! Оказывается не обязательно тащить все на себе. Можно груз забот разделить с другими! Или если совсем невмоготу станет, тревоги и волнения на жертвенное животное перенести.

Или это лишь иллюзия?

Тут священник замолчал, повернулся к израильтянам.

Сейчас он достанет нож, брызнет кровь, и все закончится.

Но козел вдруг дернулся, резво скакнул в сторону и быстро побежал в пустыню. Только копыта зацокали по мелким камням.

Его что, связали плохо? Стой, куда, убежит!

Моисей дернулся вдогонку, но Аарон задержал за рукав.

— Так надо, — прошептал одними губами. — Это козел отпущения — его положено отпустить. Он все грехи наши с собою прочь, в пустыню, уносит.

Моисей залился краской — ведь сколько раз доводилось слышать об обряде таком, и вот — попался, словно дитя малое. Вдобавок ко всему, вокруг раздалось хихиканье, что через мгновенье переросло в безудержный хохот. Смеялись все: и малые, и дети.

— Это они надо мной? — осторожно спросил Моисей. И тут же пожалел — губы Аарона растягивались в улыбке.

— Нет, что ты, — успокоил тот. — Просто кто-то заметил, что черный козел, когда в пустыню улепетывал, бородой тряс точь-в-точь, как перепуганный фараон ночью на площади. И блеял также жалобно!..

Туча мелкого песка, поднимаемого длинным караваном, была видна за тысячи шагов. Люди шли неторопливо, размеренно — темп задавали молодые вожди согласно полученным от Моисея указаниям: не спешить, но и не останавливаться. Только сохраняя неизменный спокойный ритм можно было проходить по тридцать тысяч шагов за день.

Моисей взобрался на скалу в стороне и оглядел нескончаемый отряд израильтян, медленно проходивших под ним. Вспомнился летний ручей, что также неспешно тек по каменистым склонам Мадиамских гор.

Молодые поддерживали пожилых, дети, что поменьше беспокойно вертелись на руках у родителей, а что постарше помогали взрослым гнать вперед коров, коз да овец или тащить на себе нехитрый скарб. Небольшие группы сливались в отряды, возглавляемые и замыкаемые молодыми вождями. Патриархи шли в центре, подбадривая отстающих и успокаивая озорных юнцов, что и под грузом домашней утвари ухитрялись найти время для шалостей.

Впереди отряда двигалась повозка с жаровней, куда время от времени подкидывали зеленых пальмовых листьев. Сырые ветки горели плохо, зато дымили замечательно. Дымный столб виднелся на многие тысячи шагов. Поэтому даже замыкающие семейства не могли оторваться от израильского отряда, потеряться в бескрайней пустыне. Если приходилось идти ночью, вместо зеленых листьев кидали свежих фиников, что взрывались и уносились светлячками ввысь. Моисей несколько раз слышал, как идущие позади евреи, говорили, что это Боги указывают путь израильскому народу столбами дыма и огня.

Моисей чувствовал гордость — гордость за людей, что не убоялись пуститься в далекое путешествие в неведомый край. Решились покинуть пусть опостылевшую, пусть неласковую, но все же родную египетскую землю. Гордость сменилась тревогой: справится ли? Он, взваливший на себя ответственность за судьбы тысяч людей? Хотя и не впервой — приходилось повелевать и целой египетской армией, но там все просто и понятно: есть командиры, и есть солдаты, слово командира — закон, а за неподчинение немедленное и жесткое наказание. А здесь? Да, его признают вождем, но о каком подчинении можно говорить со вчерашними рабами, едва вкусившими свободы? Попирать принципы, которые он сам всего три дня, как яростно проповедовал?

Пока все идет великолепно: люди в эйфории от обретенной воли. Нет хозяев, не надо исполнять опостылевшие приказы. Надсмотрщики, кнуты и побои — все осталось в ненавистном прошлом. Но что ждет в будущем? Что будет, когда новизна свободы исчезнет? Когда голод и лишения возьмут свое?

Вчерашний обряд и порадовал, и огорчил Моисея. С одной стороны, он узнал, как великолепно чувствовать себя частью могучего и великого целого. А с другой… Кто бы мог подумать, что от любви до ненависти такой малый шаг? Эти люди всего неделю назад боготворили фараона, всерьез считая его наместником Амона-Ра на земле. А вчера — злобно высмеивали, сравнивая с дрожащим черным козлом. Не случится ли то же самое и с ним? Не придут ли на смену вчерашнему вознесению ярость и гнев разочарованных людей?

Путь до Мадиамской страны — не легкая прогулка, а полный опасностей и забот переход. Надо решать тысячи вопросов. Через пару дней закончатся запасы воды. Через неделю встанет вопрос с едой, как для людей, так и для скота.

Воду можно набирать в колодцах, что разбросаны по пути. Придется создавать отряд разведчиков, что будут каждый день выезжать вперед и искать оазисы. Пропитание можно выменивать у кочевников — потребны торговцы. Или наловить рыбы в море — значит, нужны рыбаки. А это — те самые приказы и распоряжения, от которых израильтяне надеются, что избавились навсегда.

Кроме того, надобно думать на счет оружия: вдруг Рамсес решит договор расторгнуть и рабов назад вернуть? Тогда без сражений не обойтись. И без обученной армии с жесткой дисциплиной тоже. Как быть?

Размышления Моисея прервал Аарон, который громко кричал и отчаянно жестикулировал у подножия скалы. Моисей поспешил вниз.

— Моисей, там египетский военный отряд дорогу перегородил, — на одном дыхании выпалил молодой израильтянин…

Неужто вот оно? Так сразу, прямо сейчас?

— Колесницу, — коротко бросил Моисей, не замечая, что отдает приказания совсем, как в армии.

Подогнали колесницу, запряженную одним гнедым конем (второго у израильтян просто не нашлось). Моисей вскочил на ходу, перехватил поводья у молоденького возничего. Уверенная рука послала жеребца вперед, повозка понеслась в голову колонны, поднимая за собой длинный шлейф пыли.

Плана не было никакого — вначале стоило понять, кто и зачем преграждает путь. Может и не войска вдогонку посланные, а обычный отряд, проверяющий, что за толпа движется по пустыне внутри Египетской страны.

А вот и египетские воины. Поводья натянулись, конь громко заржал, но покорно остановился. Сотня египетских воинов стояла пятью колоннами — видать только с марша. Но Моисей знал: стоит отдать приказ, и тотчас рассеются тремя линиями, готовыми к бою. Луки не на взводе, но в руках — готовы по первой же команде пустить тучи стрел. Мечи и копья неровно поблескивают на солнце — волнуются воины, а значит, неспокоен и командир. Видать и вправду не ведает, кто идет, тучи песка и пыли поднимая.

Моисей гордо расправил плечи, сам собою поднялся подбородок, поводья негромко щелкнули, и конь зашагал медленной поступью навстречу египетянам. Видя, что нападать никто не собирается, сотник, впереди отряда стоящий, чуть успокоился, меч к земле опустил, хотя команды луки отложить не отдал.