Музыка грянула пуще прежнего, теперь она лилась отовсюду. Словно по волшебству в руках каждого израильтянина появились бубенчики-систры. В праздничной мелодии зазвучал грозный лязг бронзовых мечей на поле битвы, чтобы через минуту смениться счастливым перезвоном свадебного ожерелья, а затем мерным постукиванием люльки с ребенком.

Десяток молодых израильтянок окружили Моисея. Он и глазом не успел моргнуть, как оказался в самом центре праздника. Сначала девушки заколыхались, словно камыши под порывами ветра, потом бешено завертелись вокруг, подражая яростной схватке богов, где сверкали молнии и обрушивались скалы, чтобы еще через мгновение вознести Моисея подобно соколу в небесную высь.

Гремели трещотки-менат, звенели бубенцы систр, стучали барабаны, радостно пели флейты и арфы. Мелькали девичьи тела, смотрели, не отрываясь, полные любви глаза Мариам, звучали крики и аплодисменты.

У Моисея выступили слезы, он перестал видеть, только яркий огонь костра проступал сквозь туманную пелену. Горло сузилось, стало размером с игольное ушко, и дыхание с трудом прорывалось сквозь распахнутый рот. В то же время тело наполнилось такой легкостью, будто и не было бессонной ночи и тяжелого дня.

— Слава Моисею! — выкрикнул кто-то.

— Слава! Слава! Слава! — подхватила толпа, скандируя в такт музыке.

Ради этого стоило сносить все невзгоды последних недель! Вот оно настоящее счастье! Жить ради других и чувствовать, что они это понимают и ценят! Моисей молча упал на колени и поклонился в ноги людям, что непрерывно выкрикивали его имя…

Улыбки встретили Моисея и позднее, на совете вождей. Открытая детская радость так явственно светилась на лицах седых патриархов, что Моисей и сам просиял.

Аарон, как обычно не стал дожидаться, пока все рассядутся:

— Мы сделали! Моисей, мы свободны!

— Да, Аарон, мы это сделали, — Моисей надолго замолчал, чтобы улыбнуться и кивнуть каждому из сидящих в кругу. Внутри все клокотало, хотя внешне казался спокойным. — Мы сделали первый шаг, но еще далеко не свободны. Свобода ждет в Мадиамской стране, до которой только предстоит добраться. Знаю, это не будет просто: впереди долгие дни пути по пустыне от колодца к колодцу, по крутым горам и каменистым долинам. И пока не выберемся из Египетского царства, не думаю, что можем чувствовать себя спокойно.

— Почему, Моисей? — спросил старейшина из рода Неффалимов. — Разве не уверял ты, что Рамсес слово дал на волю нас выпустить?

— Истинно так. Слово-то он дал, но не знаю, насколько слову тому доверять можно. А ну как хватится он завтра и решит все назад поменять? И войско за нами пошлет?

— А мы с войском тем также расправимся, как ночью на площади! — улыбки патриархов одобрили громкое восклицание Аарона.

— На площади нам внезапность и темнота помогли, а теперь Рамсес заранее подготовится.

— Моисей, ты ведь рассказывал, что не в почете у правителей Египетских коварство проявлять. Ты же сам из-за этого в немилость к Сети впал и от возлюбленной бежать был вынужден, так?

Патриархи с интересом следили за спором между Моисеем и Аароном. Нового вождя они почти не знали и с жадностью ловили каждую кроху правды о нем.

Моисею совсем не понравилось, куда идет разговор. Он до сих пор не нашел времени объясниться с Мариам и вовсе не желал посвящать остальных в подробности своей личной жизни.

— Аарон, ты прав. Я не помню случая, чтобы фараон нарушал данное им слово. Но, — поднятая рука прервала довольные возгласы, — помнит ли кто из вас, чтобы фараона принуждали отпустить на волю тысячи рабов?

— Моисей, люди устали, им нужен отдых. Пусть попразднуют денек — не так много счастья выпадало на их долю, — и опять кивками старейшины поддержали предложение патриарха Симеонов.

Вроде бы все правильно. Людям нужно дать передышку, дать насладиться победой, набрать сил для долгого пути. Почему же так тревожно на душе, словно он совершает огромную ошибку?

— Ладно, один день, — неохотно уступил Моисей. — Послезавтра с рассветом пустимся в путь…

Послезавтра никуда не двинулись. Патриархи трех родов принесли просьбу людей, провести обряд очищения от грехов. Мол, без этого тяжело в дальней дороге придется. Скрипя сердцем, Моисей согласился. Да и просто любопытно было, как еврейские рабы богам служат.

Приготовления заняли все утро. Священники долго ходили между шатрами, выбирая подобающую жертву. Наконец, придирчиво осмотрев со всех сторон, остановились на черном, без единого светлого пятнышка, козле. А с другой стороны вели точно такого же зверя, только полностью белого.

Моисей вышагивал вдоль границы лагеря, когда вдруг наткнулся на невысокую фигурку, что пристально вглядывалась вдаль, словно ждала чего-то. Моисей подошел поближе и остановился рядом.

Мариам! Он так и не поговорил с ней! В пылу дел и забот, обрушившихся тяжелым бременем, Моисей не нашел времени объясниться с той, кто была так дорога десять лет назад. А может прямо сейчас взять ее, отвести подальше в пустыню, где никто не потревожит, и рассказать все? О Сепфоре, о детях. Куда тянуть дальше?

Рука, едва поднявшись, наткнулась на теплую ладонь, что тотчас отозвалась крепким пожатием. Мариам, почувствовав, прикосновение, повернула голову и улыбнулась краешками губ. И таким счастьем светились ее глаза, с такой любовью смотрели на Моисея, что он никак не мог решиться.

— Моисей, идем, все мужчины уже собрались. Сейчас очищение начнется, — на этот раз Аарон появился совсем некстати.

Тем временем израильтяне радостными криками приветствовали приход священников и четвероногих тварей.

Моисей сразу же заскучал и пожалел, что не настоял на немедленном уходе. Все это он видел сотни раз. Белого козла сейчас убьют, выпотрошат и сожгут. Лишь для того, чтобы добрые Боги умилились кровавой жертве, возрадовались и впредь были милостивы к бедным и честным людям. Потом черед черного настанет. Только тот к темным демонам отправится.

Все-таки насколько похожи обряды разных народов, как одинаково люди во всем мире в чудеса верят. Как любят эффектные представления. Чтобы обязательно с перепачканными кровью руками, курящимся дымом, доносящим вонь горелого мяса. И для пущей страсти голоса жрецов заунывные, будто Богам сладостно предсмертный вой слушать да благостно паленую шерсть вдыхать!

А люди простые к представлениям настолько привыкли, что жить без них не могут. Без очищения грехов, видите ли, тяжело придется. Нет, чтобы к внутреннему Богу обратиться, научиться слушать советы мудрые. Понятное дело — куда легче на жрецов надеяться, чем самим решать.

Словно в подтверждение его правоты, священник развернулся и одним движением перерезал горло белому козлу. Тот и брыкнуться не успел, только захрипел протяжно и на землю свалился. Священник времени зря не терял: загодя подготовленная чаша быстро наполнялась кровью, длинный нож ловко разделывал тушу, и уже через минуту теплые сердце и печень лежали на высоком жертвеннике. Священник воздел руки и запел. Красивый голос разлился над толпою, все подхватили простой мотив и медленно закачались в такт.

Моисей почувствовал, как люди подступили ближе, плечи оказались вплотную прижаты к соседям справа и слева. Поневоле Моисею пришлось подстраиваться под их мерные движения. Люди раскачивались едва-едва, словно огромные волны бескрайнего моря под порывами летнего ветерка. Незатейливая мелодия завораживала, покачивание успокаивало, мысли сами собой уносились прочь, и становилось так легко, будто все внутри пело. Восторг разливался по телу, по рукам и ногам, а, заполнив до самых краев, рвался наружу. Моисей неожиданно обнаружил, что поет в полный голос, и все люди вокруг тоже счастливо вторят священнику.

Моисей ощутил себя частичкой чего-то огромного, бескрайнего, необъятного, бесконечно мудрого и доброго. Но это не пугало, нет, наоборот, заряжало такой энергией и радостью, что, казалось, никакие преграды не страшны!