А вот и бумага. И чернильница… здесь на донышке. Песочница, восковая палочка, печать рода Феретти…
Мия не стала садиться. Ей было бы неудобно, в кресле отца она могла два раза утонуть.
Она подвинула скамеечку для ног поближе к столу, встала на нее и положила перед собой лист бумаги. Медленно, вспоминая уроки доброго падре, вывела несколько слов. Перо нещадно царапало бумагу, а в одном месте даже прорвало ее, но не сильно, самым кончиком. Присыпала песком, подождала, пока высохнут чернила. Свернула бумагу так, чтобы получился конверт, растопила восковую палочку и накапала воска.
Приложила печать.
Вот так.
Теперь подождать, пока застынет воск… это быстро.
И к Томасу. Пусть мчится стрелой.
Папочка… только выживи! Можешь меня хоть три раза выпороть, только выживи…
* * *
Лекарь прибыл спустя три часа. Ньора Фаусто Мия знала давно. Он лечил папу от разлития желчи, маму – от меланхолии, младших – когда те заболевали. Сама Мия к его услугам не прибегала ни разу – не болела. Вообще. Но ньора Фаусто знала. Ей нравился невысокий седой мужчина с умными серыми глазами и доброй улыбкой. А в кармане у него всегда были лакричные леденцы для маленьких ребят. Она верила – лекарь справится. Но ньор Фаусто поднялся к пациенту, осмотрел его – и вышел.
И наткнулся на Мию.
– Дана?
– Разговаривайте со мной, ньор, – тихо сказала Мия. Девочка сильно повзрослела за эти страшные несколько часов. – Матери плохо…
– Я могу чем-то помочь эданне?
Ньор интересовался скорее профессионально, чем действительно желая помочь. И был удивлен резким кивком Мии.
– Ньор, у матери просто нервы. У нас мало денег… мы не сможем оплатить вашу помощь. Сколько мы должны вам за вызов к отцу… и что вы скажете?
Ньор Фаусто оценил.
И заговорил с девочкой уважительно и ровно, как со взрослой. Глядя ей в глаза и не принижая юную дану недоверием или предложением позвать кого-то взрослого.
– Дана Феретти, ваш отец опасно ранен. Если сейчас на кухне сделают чесночный отвар, я проверю кое-что…
– Я распоряжусь, и сделают. Что именно вы хотите проверять и какой отвар нужен, ньор Фаусто?
Лекарь вздохнул.
Да, разговаривать о таких вещах с юной даной, тем более такой очаровательной и милой, сложно. А если больше не с кем?
– Дана Феретти, ранения в живот бывают разными. Но я сейчас условно поделю их на две группы. В первом случае повреждаются кишки и шансов выжить у больного нет. Идет излияние содержимого кишок в брюшную полость… полагаю, вы знаете, чем это чревато.
Мия кивнула.
Она отлично знала, как из милой свинки делают вкусную колбаску. И как кишки промывают – тоже. И как их набивают, и все остальное…
Даже видела.
Мама была бы в шоке, но девочка обожала подглядывать и подслушивать. И не находила в этом ничего дурного. Правда, больше она за тем, как режут свинью, не подглядывала. Даже на спор.
Неприятное зрелище.
И запах… фу-у-у-у-у!
– Понимаю. А второй вариант?
– Если у вашего отца не повреждены кишки, я еще раз промою рану. И мы будем молиться, больше ничего не остается.
Знамение Мия сотворила. Но – не удержалась:
– А кроме молитвы что-то может помочь?
Лекарь поглядел на девочку грустными серыми глазами.
– Дана Феретти, вам будет легче, если я выпишу вашему отцу сорок шарлатанских снадобий, возьму с вас деньги, а потом объявлю, что на все воля Божия?
Мия качнула головой. Вряд ли… только и того, что даже денег не будет.
– Я благодарна вам за честность, ньор Фаусто.
– Тогда пойдемте. Я скажу, как сделать чесночный отвар, а когда его сварят, мы попробуем напоить вашего отца.
– А потом?
– Спустя некоторое время надо будет открыть рану и принюхиваться. Если из живота у него запахнет чесноком… этот запах очень сильный и отчетливый, дана. И отвар не наносит вреда здоровью…
Мия поняла. И прикусила губу до крови.
– Вы хотите сказать, что если запахнет…
– Да, дана Феретти. Вашему отцу сможет помочь только Бог.
Мию это не утешило. Но…
– А сейчас? Отцу больно…
– Я перебинтовал его и дал маковый отвар. Он спит и не ощутит боли еще несколько часов.
– Благодарю вас, ньор. Сколько я должна?
Ньор только вздохнул.
Сколько она должна? Да знает он о состоянии семьи Феретти, вся округа о нем знает. Но и сказать, что денег не надо, пожалеть малышку, означает жестоко ее оскорбить. Она не простит.
А потому…
– Десять сольди, дана Феретти. Я не так много сделал, а за вызов я больше не беру[3].
Мия поняла все. И то, что осталось несказанным. И как пощадили ее гордость.
– Да благословит вас Бог, ньор Фаусто.
Ньор молча поклонился.
Божья помощь им понадобится. И этой девочке прежде всего. Увы…
* * *
Чесночный отвар сделали.
И Мия лично сидела рядом с отцом, вливала ему между губ по ложечке, уговаривала выпить… отец глотал в беспамятстве.
Где-то неподалеку билась в истерике мать на руках верных служанок.
Уснули дети под сказку кормилицы.
Мия сидела и поила отца. А потом сидела вместе с ньором Фаусто. И лекарь тихонько рассказывал дане случаи из своей практики, понимая, что девочка стала взрослой сегодня.
А еще, что она останется одна. А ей нельзя, вот именно сейчас никак нельзя…
Пусть он чужой человек для даны. Но здесь и сейчас – он человек, он рядом, он дает ей необходимое тепло… что еще надо?
Да ничего!
Только молитва…
Увы. Бог, если и слышит человеческие молитвы, то ответ не всегда дает благоприятный.
Спустя два часа Мие не понадобилось и объяснений.
От повязок на животе отца резко и остро пахло чесноком, перебивая даже запах крови и дерьма.
Надежды не было…
* * *
Куда не хотела идти Мия…
К матери.
Вот ведь и так бывает… Мия любила мать. До слез, до острой подсердечной жалости… вот как сейчас быть?
Войти и сказать, что, мама, все! Папе осталось несколько часов! Хочешь ты побыть с ним? Или нет? Решай…
Как тут повернуться языку?
И все же, все же…
– Хотите, я скажу это вашей матери? – тихо спросил ньор Фаусто.
Мия сжала кулачки. До боли, до крови в лунках ногтей… ах, как же это просто! Переложить ответственность на чужие плечи!
Не увидеть в материнских глазах боль и отчаяние.
И врать, врать себе до самой смерти… так легко, так просто, так приятно…
Мия качнула головой.
– Ньор Фаусто, я благодарю вас. Но… я должна.
И в глазах мужчины явственно блеснуло уважение. Он медленно взял руку девочки, поднес к губам, поцеловал.
– Дана Мия Феретти, что бы ни было в вашей жизни, вы можете рассчитывать на мою помощь и поддержку. Вы необыкновенная девушка.
Мия хлюпнула носом. Не сдержалась. Да, еще даже не девушка, двенадцать лет всего, но кого это волнует? Сегодня она на сорок лет повзрослела. Или на пятьдесят? И стала старше своей милой мамочки. Самой старшей в семье…
– С-спасибо, ньор Фаусто.
– Держитесь. Вам нельзя сейчас раскисать, иначе не справитесь. – Ньор Фаусто поднял руку ладонью к ней. – И вот… возьмите. Подышите.
Маленький флакончик перекочевал из рук в руки. Мия послушно поднесла его к носу – и едва не задохнулась от острого ядовитого запаха.
– Ох!
– Это нюхательные соли. Не разбавленные, как для благородных эданн, а чистые. Концентрированные. Вам пригодятся.
Мия сделала еще один вдох.
Слезы не хлынули. Нос даже задышал ровнее…
– Гадость какая…
У мамы был флакончик нюхательных солей. Вот там содержалось нечто подобное, только слабее, намного. И розой еще пахло… мама его использовала, когда у нее болела голова.
– Сколько я должна, ньор Фаусто?
– Еще десять сольди. Итого один дарий, дана Мия.
Мия качнула головой.
Она знала, что мамин флакончик стоил не меньше трех лоринов.
