Начальник станции. Отправление!
Начальник станции поднимает флажок, кондуктор вскакивает на ходу в поезд. Илл, окруженный провожающими, стоит, закрыв лицо руками.
Полицейский. Видите? Ваш поезд ушел без вас, Илл.
Все молча медленно расходятся, посреди сцены стоит совершенно подавленный Илл.
Илл (один). Я погиб.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Петеров сарай. Слева на паланкине неподвижно восседает Клара Цаханассьян, она в белом подвенечном платье со шлейфом. Дальше слева — стремянка, поодаль телега, старая пролетка, куча грязной соломы; посредине — небольшая бочка.
Сверху свисают тряпки, полуистлевшие мешки, все заткано гигантской паутиной. Из глубины сцены выходит дворецкий.
Дворецкий. Вас спрашивают врач и учитель.
Клара Цаханассьян. Пусть войдут.
Входят врач и учитель, ощупью пробираются в темноте. Наконец, разглядев миллиардершу, кланяются. Теперь они хорошо, добротно одеты, пожалуй, даже элегантно.
Оба. Сударыня…
Клара Цаханассьян (разглядывает их в лорнет). Вы очень запылились, господа!
Врач и учитель отряхиваются.
Учитель. Извините, пожалуйста, пришлось карабкаться через старую пролетку.
Клара Цаханассьян. А мне захотелось посидеть в Петеровом сарае. Что-то я устала. Свадьба в гюлленском кафедральном соборе совсем вымотала меня. Я уже не девочка. Садитесь вот сюда, на бочку.
Учитель. Покорно благодарю. (Садится.)
Клара Цаханассьян. Ну и парит! Дышать нечем. Я люблю этот сарай: запах сена, соломы, дегтя… Тут есть что вспомнить. Весь этот хлам — навозные вилы, пролетка, сломанная телега — валялся здесь, еще когда я была молодая.
Учитель. Памятное место… (Вытирает пот.)
Клара Цаханассьян. Священник говорил очень прочувствованно.
Учитель. Первое послание к Коринфянам, глава тринадцатая.
Клара Цаханассьян. И вы, господин учитель, тоже неплохо показали себя, хор у вас звучал очень торжественно.
Учитель. Бах. «Страсти по Матфею». До сих пор не могу опомниться; какое блестящее общество! Банкиры, кинозвезды…
Клара Цаханассьян. Сейчас и банкиры и кинозвезды уже катят в столицу в своих «кадиллаках». На свадебный обед.
Учитель. Сударыня, мы не хотим отнимать у вас драгоценное время. Вас с нетерпением ждет молодой супруг.
Клара Цаханассьян. Хоби? Я отослала его назад в Гейзельгарштейг вместе с его гоночной машиной.
Врач (изумленно). Вы его отослали?
Клара Цаханассьян. Мои адвокаты уже начали бракоразводный процесс.
Учитель. А что скажут гости, сударыня?
Клара Цаханассьян. Их не удивишь. Хотя это, пожалуй, одно из самых коротких моих замужеств. Только с лордом Измаилом все кончилось еще быстрее. А зачем вы пришли?
Учитель. Хотели бы поговорить о господине Илле.
Клара Цаханассьян. Он что, умер?
Учитель. Сударыня! Не забывайте, что мы живем в Европе.
Клара Цаханассьян. Что же вам тогда надо?
Учитель. Увы, к величайшему сожалению, мои сограждане слишком много себе накупили.
Врач. Да, довольно много.
Клара Цаханассьян. Что, задолжали?
Учитель. Ужасно.
Клара Цаханассьян. А как же убеждения?
Учитель. Все мы люди.
Врач. И теперь настал час расплаты.
Клара Цаханассьян. Вы же знаете, что вам надо делать.
Учитель. (храбро). Сударыня! Давайте говорить откровенно. Войдите в наше положение. Вот уже двадцать лет, как я взращиваю на скудной ниве родного городка хрупкие ростки гуманизма, а доктор на своем стареньком «мерседесе» самоотверженно пользует наших чахоточных и рахитиков. Но во имя чего? Ради заработка? Вряд ли. Мы получаем гроши. Тем не менее я отверг завидный пост в кальберштадтской гимназии, а наш почтенный доктор отказался читать курс в Эрлангенском университете. Совершенно бескорыстно? Нет, будем откровенны. Все эти годы мы, а вместе с нами и весь город терпели потому, что нас не покидала надежда на возрождение былого величия Гюллена. Неисчислимы богатства его недр. В долине Пюкенрид есть нефть, в Конрадовом лесу — железная руда. Под ногами у нас сокровища, но о нас забыли. Нам нужны кредиты, нужны деловые контракты, и тогда наша экономика и культура расцветут. Нам есть что предложить. Заводы «Место под солнцем»…
Врач. Заводы Бокмана.
Учитель. Предприятия Вагнера. Купите их, вдохните в них жизнь, и Гюллен расцветет. Выгодней по-хозяйски, под хорошие проценты вложить миллионы, чем бросить на ветер целый миллиард.
Клара Цаханассьян. У меня останется еще два.
Учитель. Не губите надежд всей нашей жизни. Мы не просим подаяния. Мы предлагаем сделку, выгодную для обеих сторон.
Клара Цаханассьян. Что ж, сделка и вправду выгодная…
Учитель. Сударыня! Я знал, что вы не покинете нас в беде.
Клара Цаханассьян. Но я не могу ее заключить. Разве я могу купить «Место под солнцем», если оно и так мое?
Учитель. Ваше?
Врач. А Бокман?
Учитель. А Вагнер?
Клара Цаханассьян. Тоже мои. Все мое — все ваши фабрики, долина Пюкенрид, Петеров сарай — все ваши улицы, все ваши дома. Мои агенты скупили ваш город со всеми потрохами и закрыли все предприятия. Ваши надежды — мираж, ваше терпение — бессмысленно, ваше самопожертвование — глупость! Вся ваша жизнь пропала ни за грош!
Врач. Ужасно!
Клара Цаханассьян. Когда меня выгоняли из этого города, была зима. Рыжая девчонка дрожала от холода в своей матроске, а жители смеялись ей вслед. Ведь она была брюхата. Я сидела, синяя от холода, в гамбургском поезде, и, когда в заиндевелых окнах вагона исчезли очертания вот этого сарая, я поклялась, что еще сюда вернусь. И вот я вернулась. Теперь ставлю условия я. (Громко.) Роби и Тоби! Несите меня в «Золотой апостол». Мой девятый уже, верно, там со всеми своими книгами и рукописями.
Из глубины сцены появляются громилы и поднимают паланкин.
Учитель. Сударыня! В вас оскорбили женщину, и вы требуете правосудия. Да, вы — подлинная героиня античной трагедии, настоящая Медея. Как мы вас понимаем! Но мы умоляем: забудьте о мести, не доводите нас до отчаяния, помогите бедным, слабым людям честно и достойно прожить свою жизнь. Мы взываем к вашему гуманизму!
Клара Цаханассьян. Гуманизм, господа, — бизнес миллионеров. С моими же капиталами устраивают мировой порядок. Мир сделал из меня публичную девку, теперь я сделаю из него публичный дом. Нет денег, расплачивайтесь другим способом, если хотите уцелеть. Честен тот, кто платит, а я плачу. Хотите достатка? Я дам вам его в обмен на мертвеца. (Громилам.) Пошли!
Громилы уносят паланкин в глубину сцены.
Врач. Боже мой, что делать?
Учитель. Слушаться своей совести, доктор Нюслин.
На переднем плане справа появляется лавка Илла.
Новая вывеска, новый сверкающий стеклом и металлом прилавок, новая касса, дорогие товары. Когда кто-нибудь входит через воображаемую дверь, раздается торжественный перезвон колокольчиков. За стойкой госпожа Илл. Слева входит первый — теперь видно, что он мясник и что дела его идут блестяще; его новый фартук слегка забрызган кровью.
Первый. Вот это был праздник. Весь Гюллен толпился перед собором.
