Куда уйти? Куда угодно. Вот хоть в бродяги, которых на улице Москвы предостаточно. Их жизнь меня совершенно не страшила: раз уж я год прожил среди горилл, прожил натуральным образом, безо всяких продуктов цивилизации, то и тут, полагаю, выдержал бы. Хотя, конечно, бродяги не гориллы, с ними ухо держи востро. Но это я умел – держать ухо востро. И потому решил не паниковать. Действовать в своём ритме, который для любого врага – если у меня, конечно, есть враг, – будет неожиданностью, поскольку никто моего привычного ритма, моего «модуса операнди» здесь не знал и знать не мог. Вжиться в среду, выжить в среде и затем преобразовать среду на благо своё и всего человечества – так должно действовать всякому порядочному эндобиологу.

У меня лишь первый этап. И ждать, что сразу всё будет хорошо и приятно, было бы наивно до чрезвычайности. Живой – уже хорошо, а ведь попал-то я в умиравшее тело. Кстати, а так ли уж закономерно оно умирало, тело Виктора Брончина? Записки несостоявшегося (очень случайно несостоявшегося) самоубийцы я видел, но что именно довело его до подобного состояния? Да, здоровье неважное, но у миллионов людей, нет, у миллиардов оно ничуть не лучше. Да, проблемы с жильем, но опять же, у миллиардов оно не лучше. Жена ушла, Лика? Да, некоторые люди переживают вплоть до утраты рассудка. Возможно. Правда, Виктор Брончин, судя по тому, что я о нем знал, был человеком рассудительным. Хотя эпилепсия, она… Девять дней педантичный и рассудительный, а на десятый – наоборот, и десятикратно наоборот. Но Лика – зацепка. А другая зацепка – некий Игорь, которым Лика мне то ли пригрозила, то ли пристыдила. И вчерашний… назвавшийся хозяином квартиры, сокращенно Нахок, тоже на Игоря среагировал, хоть и косвенно. Итак, Игорь Парпарлин, кто ты? Где ты?

За те дни, что я перестраивал тело, удалось кое-что узнать и об окружающем мире. Сами жители называют его «информационным обществом». Электронно-вычислительные агрегаты здесь развиты на удивление. Даже у Виктора Брончина, человека, по местным меркам, далеко не самого важного, точнее, человека маленького, был небольшой вычислительный модуль, возможностями своими равный комплексу крупной лаборатории. Очень крупной. А уж иметь подобное в личном пользовании мне статус не позволял. У меня был поисково-информационный комплекс, но производительностью он уступал комплексу Брончина на три порядка. Если не больше. С другой стороны, возможности эти использовались странно. Будто скрипку Страдивари дали деревенскому музыканту, только и умеющему играть три незатейливые мелодии на танцульках.

Как бы там ни было, модуль Брончина (здесь он зовётся «нетбуком») осуществлял доступ к информационным ресурсам страны, а то и планеты, имевшей сетевую структуру, на языке атлантидов – Интернет. Повозившись пару часов, я решил, что далеко не ко всем информационным ресурсам, а лишь специально на то подряжённым. Они, ресурсы, зачастую не сколько информировали, сколько целенаправленно вводили в заблуждение. По большому счёту сеть обеспечивала продвижение товаров и идей. Собственно, иного ожидать от атлантидов было бы странно. Однако пользоваться приходится тем, что есть, а не тем, чего только желаешь. В сети были сведения о президенте (Россия – президентское государство, наподобие стран атлантидов), – то есть о его фамилии, имени, отчестве, но почему он стал президентом, какие силы стоят за ним, поддерживают и питают – тут начинался информационный туман.

Но мне сейчас было не до президента. Я попытался отыскать сведения об Игоре Парпарлине.

И ничего не нашёл.

Для данного общества это было нехарактерно. Любой, даже школьник, стремился поведать миру, что есть на белом свете такой вот Петр Иванович Добчинский. Школярские откровения составляли значительную часть информационного содержания сети. А уж каждая частная лавочка, каждый деловой человек заявлял о себе почти всегда, в надежде заполучить потребителя. На что ж тогда и сеть, если не ловить мух?

С другой стороны, в деловом мире он мог быть известным не под собственным именем, а под корпоративным. Компания «Вседлявасзавашиденьги» или «Деньгивашибудутнаши» могла и быть Игорем Парпарлиным. Или не быть. Для чистоты эксперимента я поискал Виктора Брончина. Ничего не нашёл. Чему не удивился. В моем представлении Брончин не был ни частным предпринимателем, ни изнывающем от скуки человеком.

Кем Брончин не был, я представлял всё отчетливее. Но кем он был?

Все документы Брончина были мною припрятаны еще в первый день. Паспорт и пенсионное удостоверение я держал при себе – в этой Москве без документов неуютно, а остальное положил в укромное место. Какое в квартирке укромное место? А я не в квартирке.

А то утащили бы Нахок с молодцами документы – вживание в среду усложнилось бы.

Но нет, не утащили. Хотя и искали – мелкие детали указывали на то.

Вернусь к Игорю Парпарлину. Если о нём говорила Анжелика, то у нее я и узнаю подробности. Не сейчас, попозже.

Сейчас нужно поесть, подстроиться и немного отдохнуть.

На замки я и прежде не очень рассчитывал, сейчас же, зная, как легко они сдаются, просто сделал вывод. Положил поблизости пару предметов, которые формально оружием никак не являются, но при случае могут выручить.

Потом приготовил рыбу и рис. Нет, в принципе, всё можно есть сырым, как среди горилл, но это требует дополнительных ресурсов. Сейчас же ресурсы мне нужны были для иных задач.

Спал я по-волчьи, вполглаза. Слышал шумы далёкие и близкие, но непосредственно ко мне не относящиеся. Никто не подходил к двери, не говоря уж о попытке открыть. Значит, Нахок держит слово. Или случай вовсе не столь серьёзный, как мне представлялось вечером.

Утро вообще большой оптимист. Многое решается легко и просто. Именно потому всякие важные дела – военные советы или заседания чрезвычайных комиссий – переносили на вечер. Чтобы не прельщаться утренней простотой.

Адрес Анжелики был в бумагах Брончина. То есть адрес его родителей. Но мне он ничего не подсказывал. Никаких намеков и полунамеков. Хотя я, как москвич, представлял и где находится Кутузовский проспект, и где на проспекте находится искомый дом. В этом доме некогда жил некий Брежнев – лидер страны Брончина, правивший долго и счастливо. Я ничего о Брежневе моего мира не знал, чья в том вина, Леонида Брежнева или Артёма Краснова, трудно сказать. Ах да, был лесничий Леонид Брежнев в заповеднике Аскания Нова, и по годам подходил, в две тысячи десятом ему было аккурат сто четыре года. Я помогал лесничему пройти несколько эндобиологических сеансов. Дивные были деньки – лесничий знал множество историй и баек, и охотно рассказывал их.

Собрал самое нужное в чемодан – и в камеру хранения вокзала. На всякий случай. А уж от вокзала – на встречу.

Я ехал в вагоне метрополитена. Всяк был обращен к себе: кто читал, кто слушал музыку из вставленных в уши электронных затычек, кто дремал, добирая недоспанное. Активными были двое, оба под действием химических возбудителей: это ощущалось даже по запаху. Люди с неоптимизированным обонянием довольствовались дикой речью и даже воплями. Никто внимания не обращал – или старался не обращать. Так принято – здесь и сейчас. Я начал думать, что лучше – вывихнуть дуралею руку, можно даже две, или шлепнуть по уху – таким шлепком, чтобы звенело неделю? Видно, возбудители эти обостряли восприятие, потому что один из пары сказал:

– Ты чё? Ты чё смотришь?

Тут я на него посмотрел всерьёз. Как большая здоровая горилла на гориллу маленькую и паршивую.

То ли мой вид был грозен, то ли подошла нужная остановка, но оба вышли из вагона. Вот и хорошо. Не хватает только опоздать к Анжелике.

Дом оказался большим. Четыре строения. Мои родители, потом я, а теперь вот Лика жили в главном, лучшем. Его я узнал по памятной доске, что мол, здесь жил Андропов. Узнал не по памяти, просто давеча в сети вычитал. Андропов, как и Брежнев, тоже правил страной, только коротко и несчастливо.

Неспешно прошёл во двор, неспешно нашёл нужный подъезд. Он, конечно, был заперт, требовался электронный ключ-пропуск, но у меня он был. Виктор Брончин оставил. За год код не сменился, и я вошел внутрь.