Сука.

– Отряд в столовую сам веди, – резко бросаю Волкову, вскакивая с лавочки. – У меня дела.

Как же. Дела. Холодный душ. И желательно еще одна пробежка, чтобы не наделать глупостей. Например, не врезать Ване по его смазливой роже. Руки у меня давно чешутся, еще с прошлого года, и Александрова здесь совершенно ни при чем.

Расписание каждого нового сезона в «Синичке» из года в год почти не меняется. Поэтому, я точно знаю, что на следующий день после посиделок у костра пройдет масштабная творческая вечеринка, на которой ребята будут придумывать название и девиз отряда и рисовать флаг смены. Мероприятие обычно проводят на стадионе. Как правило, мы выносим ватманы, краски, ножницы, цветную бумагу и карандаши, включаем музыку, приносим из столовой напитки и булочки – создаем максимально классную атмосферу, располагающую к творчеству.

У меня с творчеством не очень – я больше по точным наукам, поэтому моими ребятами руководят Матвей и Паша. Я же тут в роли разнорабочего – помогаю Нине Петровне приносить ящики с провизией, расставляю столы и вкручиваю в перегоревшие гирлянды новые лампочки.

Все этим вечером идет хорошо, замечательно даже. Ровно до того момента, пока каким-то шестым чувством я не ощущаю присутствие в радиусе пятидесяти метров Александровой.

Не поворачивая головы, боковым зрением слежу, как она на своих стройных ногах подплывает к Матвею и Паше: лучезарно им улыбается, что-то говорит, мелодично смеется, небрежным жестом откидывая за спину каскад белокурых волос. Стерва. Обаяние свое включила на полную – неудивительно, что у моих приятелей глаза на лоб лезут, а с лиц исчез даже намек на интеллект. Мальчишки из отряда, особенно те, что постарше, тоже поддались гипнотическому воздействию вожатой из первого: про свои поделки и картонки забыли и таращат глаза на Александрову, словно никогда не видели красивых девок с данными модели Victoria’s Secret. Мне их жаль. Всех. Если бы они знали ее сучью сущность, никогда бы не стали обгладывать ее взглядами. Впрочем, кого я обманываю – на озере меня это не остановило.

Сука.

Нахмурившись, лезу под стол за ящиком с инструментами. Раз тут все готово, пойду забор возле столовой приколочу – все, что угодно, только бы не смотреть на этот выездной фан-клуб имени Леры Александровой. Уму непостижимо, как она одним своим присутствием умудряется отравлять мне жизнь.

Пока роюсь в ящике, внутри меня все кипит и клокочет. Отец говорил, что в такие моменты необходимо сосредоточится на физической активности. Что ж, раздраженно отбрасывая в сторону отвертки и плоскогубцы, я представляю с каким удовольствием буду загонять металлические шляпки гвоздей в деревяшки.

– Если хочешь, можем отказаться от пари, – раздается над ухом мелодичный голос с приятной хрипотцой.

Я едва не подпрыгиваю от неожиданности, с отвращением отмечая, что короткие волоски на моей шее становятся дыбом, а к паху стремительно приливает кровь.  Ну, какого черта она так на меня действует? Лучше бы на Ларису повелся, честное слово. Пользы от этого точно было бы больше.

– С чего ты решила, что я этого хочу? – резко уточняю я, даже не поворачивая к Александровой голову.

– Сегодня только ленивый не попытался объяснить мне, как вероломно я поступила, забрав себе первый отряд, – с дружелюбной иронией признается девчонка. – Я не знала, что в этом лагере цифры играют какую-то особую роль. Поэтому, если для тебя это действительно важно – можем поменяться.

Я в этот момент как раз сгребаю в кулак подходящие по размеру гвозди, поэтому делаю вид, что не расслышал слова Александровой. Тем более, что они бьют по больному – мне действительно не все равно, а с первым отрядом меня связывает куда большее, чем цифра.

– Ты что-то вроде легенды этого места, – не унимается она, приближаясь еще на пару шагов, так что теперь в поле моего зрения оказываются ее голые ноги, а в ноздри врывается едва уловимый запах мяты и мандаринов. Если не ошибаюсь, эти духи у нее еще со школы, потому что именно после знакомства с Александровой, меня начало воротить и от цитрусовых, и от ни в чем неповинной мяты. – Правда, что ты приезжал сюда каждый год с одиннадцати лет?

– Правда, – отвечаю коротко, не давая стерве даже шанса подумать, что меня увлекает этот разговор.

Пусть идет лесом со своим махровым любопытством и со своим предложением. Благотворительность от нее я не приму – мне куда приятнее будет в конце смены вытолкать ее аппетитную задницу за дверь красного домика и занять свою кровать на все оставшееся лето.

– Так что с пари? – переступая с ноги на ногу, спрашивает она.

Волнуется что ли, не пойму? Если так – замечательно. Из-за нее я лишил весь лагерь холодной воды минимум на сутки, так что ее нервозность станет мне достойной моральной компенсацией за час в ледяном душе.

– Все в силе, – поднимаясь на ноги, подчеркнуто равнодушно бросаю я. – Вместо того, чтобы так быстро выкидывать белый флаг, лучше бы подумала, как собираешься зарабатывать очки со своим отрядом. С другой стороны, если ты боишься проиграть…

– Я не боюсь проиграть! – возмущенно восклицает она. – Я просто хотела…

– Ты хотела разжалобить меня своим предложением? – подсказываю я с мрачной иронией, разглядывая жменю гвоздей в своей ладони. – Мне не интересно.

На несколько секунд между нами повисает вязкая тишина, в которой слышны только ее прерывистое дыхание и тяжелый стук моего сердца, отдающегося в барабанных перепонках.

– Я тебе не нравлюсь, – вдруг говорит Александрова тихо. – Никогда не нравилась.

Эти слова застают меня врасплох. От неожиданности я даже забываю о своем намерении игнорировать стерву и поднимаю голову, чтобы взглянуть ей в лицо. Это моя принципиальная ошибка. Потому что, едва поймав девчонку в поле зрения, мой взгляд выходит из-под контроля и начинает как голодный бульдог бегать вверх и вниз по ее телу, мысленно вылизывая каждый сантиметр голой кожи, которую открывают неприлично короткое платье с таким же неприличным квадратным вырезом на груди.

– А ты хочешь мне нравиться?

Она дергается, словно я ее ударил, на округлых щеках проступает яркий румянец, а черные зрачки почти полностью скрывают фиалковую радужку, но Александрова не отступает, продолжая упрямо смотреть мне в глаза.

Черти что, но в этот момент она кажется мне почти уязвимой.

– Я привыкла, что нравлюсь людям, – произносит она ровно, кончиком розового языка смачивая нижнюю губу.

– Возможно, эти люди просто недостаточно хорошо тебя знают, – парирую я, пытаясь подавить в себе голодного зверя, который усмотрел в ее действии сексуальный намек. – А я таких как ты на дух не переношу.

– Таких как я? – возмущенно шипит она, порывисто вздыхая. – Да что ты вообще обо мне знаешь? Ты никогда не интересовался…

– Ты была девушкой моего лучшего друга, поэтому я знаю достаточно, – напоминаю холодно и демонстративно наклоняюсь, чтобы достать молоток. –  Не стоит тебе тестировать свои актерские таланты на мне, прикидываясь невинной овечкой. Это пустая трата и твоего и моего времени. Мы с тобой заключили пари. У меня нет никакого желания отказываться от него, потому что ничто не доставит мне большего удовольствия, чем твое поражение. А теперь, извини, у меня много дел.

Гвозди впиваются в ладонь, пальцы другой руки судорожно сжимают деревянную рукоятку молотка, пока я быстрым шагом несусь вон со стадиона. Плевать, как это выглядит со стороны. Пока я не уйму свое разыгравшееся либидо, от Александровой мне лучше держаться подальше. На кону, черт возьми, моя репутация.

– Это видите? – спрашиваю с нажимом и кивком указываю на стеллаж позади меня, уставленный золотыми кубками с эмблемой «Синички». – Это место славы нашего отряда. Он может называться первым или, как в этом сезоне, четвертым, неизменным остается то, что мы побеждаем. За последние четыре года мы упустили Кубок лагеря лишь однажды с минимальным отставанием. Услышьте меня: один раз из двадцати четырех. В этот раз тоже своего не отдадим. Согласны?