— Фотку подаришь?

— Бери, — махнул тот рукой. — Выгонят меня к едрене фене со службы.

— Не писай, Гошенька, — ласково сказала Завгородняя. — Все будет о'кей.

С Гошей мы расстались не то, чтобы друзьями, но свое отношение к нам он переменил. Мы ушли от него с фотографией жертвы и с тем же объемом информации, с каким пришли… но Зверев повеселел.

— Зачем тебе фото? — спросил я.

— На память, — сказал он и рассмеялся.

Действительно — смешно!

Зверев и Завгородняя уехали в Агентство, а я поехал на Софийскую, где у меня была назначена встреча с «вождем викингов».

Вождя звали Игорь. Он был высокий, улыбчивый и совершенно косматый. Мы встретились у него дома, в тесной однокомнатной квартире. Тесно было не от мебели, а от книг.

— Здорово-здорово, — сказал «вождь», — заходи… можно не разуваться.

Я вошел в прихожую. Одна стена была полностью занята самодельным стеллажом с книгами, журналами, картонными папками.

Из кухни навстречу мне вышел огромный кот, посмотрел умными глазами.

В комнате тоже оказались книги, журналы, папки, карты, картины, модели драккаров… В стеклянном шкафу стоял манекен в кольчуге и шлеме. Рядом с ним стояли секира и меч.

— Настоящие? — (спросил я, кивнув на доспехи.

— Если бы! Настоящие стоят немерено…

Новодел! Но даже и новодел стоит — о-хохо! Кофейку?

— Спасибо.

— Ну тогда располагайся, а я сейчас кофе соображу.

Я сел и стал разглядывать книги и предметы, наполняющие комнату. Все они говорили о пристрастии своего хозяина. Многие книги были на английском и шведском. Картины изображали скандинавские пейзажи — скалы и фиорды. По ним плыли драккары…

Через пару минут Игорь вошел в комнату с подносом в руках. Запахло отличным кофе. Следом за хозяином вошел кот. Игорь поставил поднос на стол, отодвинув в сторону какие-то бумаги и «коврик» с компьютерной «мышкой».

— Для начала, — сказал он, — автограф.

И протянул мне том «Переводчика». Я взял книгу в руки.

— Напиши: Харольду, — сказал он.

— А кто такой Харольд?

— Харольд — это и есть я. Такое имя у меня в моем племени.

Я посмотрел на Игоря-Харольда, на светящийся монитор компьютера и покачал головой. Черканул автограф.

— Ну так что же привело криминального журналиста в мой дом? — спросил Игорь. — По телефону ты мне ничего не объяснил, а только заинтриговал. Неужели тоже захотел податься к шизам?

— К шизам? Почему к шизам?

— А потому что многие именно так к нам и относятся. Вот, дескать, взрослые мужики, а в игры играют. Шизы, значит… Вот объясни мне, Андрей: почему, когда человек пьянствует, его считают нормальным? Ну пьет и пьет — и ничего. Наш человек! Всем все понятно, и ему даже сочувствуют. А я вот увлекаюсь историей — собираю литературу на тему, переписываюсь с коллегами.

Выучил шведский и собираюсь съездить в Швецию и Норвегию. Я деньги не пропиваю. Я их трачу на свое увлечение… Но я шиз. Это справедливо?

— Нет, Харольд, это несправедливо. А что, сильно достают?

— Да как сказать… хватает. Жена ушла.

На службе карьера из-за моего увлечения не заладилась. Мог бы стать начальником отдела, но босс сказал: пока не бросит играть в бирюльки — не будет начальником… вот так примерно. Ты только не подумай, что я жалуюсь.

А я и не думал, что Игорь-Харольд жаловался. Не похож он был на человека, который жалуется. В нем чувствовался стержень, и это вызывало симпатию и уважение.

— Ну так что же, Андрей, тебя ко мне привело? Вряд ли ты приехал из праздного интереса. Так?

— Действительно, не из праздного… Вопрос довольно щекотливый, Игорь. Я с огромным интересом и уважением отношусь к людям увлеченным, шизами их ни в коем случае не считаю… но… скажи мне откровенно: есть, наверно, и в вашей среде люди не совсем адекватные?

— А где их нет? Ты на нашу Думу посмотри! А ведь это, так сказать, лучшие представители народа…

Ко мне подошел кот и потерся об ногу.

— А почему ты спросил, Андрей?

— Видишь ли, в чем дело… народ, время и традиции, которые тебе так интересны, — седая старина. Эпоха суровая и жестокая. Не могут ли к вам тянуться люди, которых интересует именно жестокость? Которые хотят как бы самореализоваться в атмосфере брутальности и жестокости?

— Вот вопрос! — сказал Игорь-Харольд и почесал бороду. — Даже и не знаю, как на него ответить. Во-первых, я не согласен с тобой, что эпоха была какой-то особенно жестокой. Суровой? Да, суровой. Но не более жестокой, чем сегодня… поверь на слово. Что же касается самореализации в жестокости, то это ерунда. Мы же все-таки ИГРАЕМ в викингов. Да, мы устраиваем «сражения», но самое страшное, что случается с участниками — синяки.

В футболе травм бывает больше…

— Я понимаю. Но футбол — это спортивная игра. Она изначально носит мирный характер…

— Ну это как сказать. До такого мордобоя порой доходят, что только держись… А фанаты?! Фанаты, Андрей! Вот где простор для самореализации всякой шпаны. Вот где мордобой и беспричинная злоба.

— Да, это, безусловно, справедливо.

Шпаны там хватает. Мы, однако, говорим сейчас о другом. Ваши «игры» — боевые игры. Они настраивают человека на сражение, на убийство. Не настоящее убийство, не всамделишное, но оно как бы подразумевается… Можешь ты дать гарантию, что твои сотоварищи, наигравшись во все эти игры, не захотят попробовать убить кого-нибудь по-настоящему?

— Ну у тебя вопросы! Скажи прямо: что-то случилось, и вы подозреваете «Викингов»?

Скажи прямо — я пойму.

— Случилось, — сказал я. — Извини, но не имею права раскрыть тебе подробности.

— Убийство?

— Убийство.

— Скажи мне прямо, кого из моих ты подозреваешь, и я тебе сразу отвечу: мог он или нет… — горячо сказал Харольд, а потом добавил:

— Господи! Что я несу! Нет у меня таких, нет. За каждого из своих я головой ручаюсь.

— Понятно. А вообще много людей в твоем племени?

— Около сорока человек.

— Прилично. И за каждого ручаешься?

— Мы же не всех берем. Приходят люди — ой, возьмите, хочу быть викингом! Но мы сначала с человеком беседуем, смотрим, что ему интересно. Если ему интересно только по карельским камням скакать, то это не к нам…

— А к вам зачем приходят — бисером вышивать?

— И бисером тоже… в переносном смысле. Мы, конечно, ходим в походы, но главное — мы изучаем историю, саги, осваиваем ремесла. За каждым новичком закрепляем ветерана и принимаем в племя только после полугодичной стажировки… Вот так, Андрей.

А ты говоришь: жестокость!

— М-да, звучит убедительно.

— А как же! У меня мальчишки-романтики, умнички. У них глаза горят. Они в бой рвутся. Но в бой честный и справедливый.

А ты говоришь: убийство.

Я отдавал себе отчет, что Игорь-Харольд, конунг «викингов», человек увлеченный, склонен идеализировать своих соратников.

Но, в общем-то, ему верил…

— Я понял тебя, Игорь. А с другими клубами контакты поддерживаете?

— А как же? Разумеется. И с питерскими, и по России, и с заграничными.

— А там что за люди? В других клубах?

— Разные люди… в основном нормальные.

— А есть и ненормальные?

— Знаешь что, Андрей? Я за глаза говорить не люблю.

— Понятно. Ты не обижайся, Игорь.

— Я не обижаюсь… Но не этично как-то, понимаешь?

На этом мы и расстались. Я попрощался с хозяином, с манекеном в кольчуге и с котом. Поехал к себе в Агентство.

Вечером, прихватив с собой Глеба Спозаранника, мы поехали к проституткам. Да, да, именно к ним… В Питере достаточно много мест, где тусуются путаны. Все «точки» нам было не охватить, и мы выбрали наиболее перспективные. То есть, наиболее близко расположенные к проспекту Рационализаторов. Зверев успел заскочить в фотоателье и заказал размножить фото «орлиной жертвы».